Бывший церковный служка, сообщивший нам эти детали, уверял нас, что никогда не покупал больше двух пар перчаток за квартал и зарабатывал на этом деле худо-бедно от восьми до девяти сотен франков.
Запомните раз и навсегда: ведете ли вы вашу жену к венцу или опускаете в могилу, не стоит из ложного тщеславия потакать любви служек к перчаткам.
Сказанное касается также черного крепа на алебарде и лент, которыми ее украшают и в радости, и в горе.
Насчет похорон можно было бы сказать очень многое; здесь потребно постоянное присутствие духа. Если вы наследник, но в самом деле скорбите, поручите заботу о траурной процессии и церковной службе какому-нибудь бедному родственнику, обойденному в завещании: он посмотрит на вещи более здраво.
Траурная процессия и церковная служба грозят вам множеством опасностей.
Миг, когда один из ваших друзей принимает участие в этой процессии в горизонтальном виде и покидает дом ногами вперед, пролетает так быстро и забывается так скоро, что здесь наиболее уместна чрезвычайная простота.
Неужели вы будете сильнее скорбеть о покойном, если заодно с ним исчезнут семнадцать или восемнадцать сотен, две, три или даже шесть тысяч франков?
* * *
Люди здравомыслящие выбирают похоронные дроги для бедных.
Мы поддерживаем этот выбор.
Нарисуйте похоронные дроги на листе бумаге, и этот простой и красноречивый странствующий кенотаф изумит вас чистотою своих очертаний. Он потрясает воображение. Он делает смерть трогательной и прекрасной.
Ему отдают предпочтение богатые люди.
Люди, прославленные своими талантами и силой характера, выражали желание отправиться в последний путь именно в этом экипаже.
Этого хотели истинные христиане.
Простота всегда прекрасна.
— Видите вон тот катафалк?
— Он самый дешевый из всех.
* * *
Перья, серебряные «слезы», факелы, кони в пышных попонах — ничто не может заставить забыть о смерти, а между тем за это великолепие на час приходится отдать похоронной конторе тысячу франков.
* * *
Имейте в виду, что всегда можно сослаться на желание покойного быть похороненным как можно более скромно.
Люди, которые скорбят об ушедшем друге, провожают его в последний путь пешком, если, конечно, нет дождя. А если дождь есть, их поведение становится еще более самоотверженным.
Похоронные экипажи стоят очень дорого.
И вообще, истинное горе — в сердце человека, а не в медленном и ровном шаге лошадей из похоронного кортежа.
* * *
Свадьба и похороны — два случая, когда человек, имеющий философию, веру и принципы, обязан беречь деньги.
Между тем в обоих этих случаях от вас ожидают наибольшей щедрости, потому что страсть чуждается расчетов, а вы пребываете в первом случае во власти радости, во втором — во власти печали. А ведь печаль и радость — два главных человеческих чувства; все остальные из них вытекают.
Когда вам принесут на дом готовые гостии, чтобы вы в следующее воскресенье отнесли их в церковь[95], вы легко можете уклониться от этого религиозного налога: стоит только велеть вашему привратнику передать служке и певчему, что вы уехали за город.
Этой системой можно загородиться лучше, чем системой Лоу[96].
АнекдотРоз, председатель парижской Счетной палаты и академик, был столь же скуп, сколь и остроумен. В январе 1701 года он смертельно заболел; при виде священников, которые, собравшись у его постели, наперебой обещали вознести самые пылкие молитвы за спасение его души, он подозвал жену, у которой достало присутствия духа просто плакать, и сказал: «Любезная жена, если во время похорон эти господа будут сулить вызволить меня своими молитвами из чистилища, не тратьте денег: я подожду, спешить некуда».
Краткое содержание книги второй
Поскольку нынче мода на краткие пересказы содержания, мы взяли на себя труд сами подвести итоги каждой из книг нашего сочинения, иначе того и гляди отыщется ловкач от литературы, который лишит нас плода наших трудов.
Как видите, говорим мы порядочным людям всех сортов, в этой жизни недостаточно пить и есть в свое удовольствие, надобно еще обладать некоторой сметливостью.
Имея при себе наше сочинение, вы сможете избежать поборов, о которых рассказано в шести десятках параграфов книги второй.
Мы подсчитали общую сумму этих поборов, жертвами которых становятся многие неосторожные богачи; она доходит до двенадцати тысяч франков с человека в год.
Заметьте, для сбережения этих двенадцати тысяч, которые могут доставить вам столько разнообразных радостей, необходима величайшая предусмотрительность.
На этом пути ждет вас подводный риф, камень преткновения. Вообразите суровое существо с гневным челом и пронзительным взглядом, дикими речами и нелюбезным обхождением; существо это ненавидит всех смертных, трясется над своими деньгами и смотрит с подозрением на всех и каждого.
Фи!.. Фи, какая гадость! Если вы таковы, это значит, что на всех парусах несетесь к подводному рифу, ибо рискуете завоевать репутацию скупца, человека жестокосердого; в наш век, век экономических ужинов, благотворительных комитетов, комитетов отцовских и материнских, в век, когда всякого глупца, который пожертвует пятнадцать су на братскую похлебку, объявляют филантропом, такая репутация для человека из хорошего общества губительна.
Правда, нам известны несколько титулованных особ, обладающих изысканными манерами и глубокими познаниями, которые предпочитают слыть в свете скрягами и скопидомами и доставлять себе сладостное блаженство, творя добро втайне. Между прочим, особы эти заметили, что те, кто именуют их скрягами, произносят свой приговор тоном не осуждающим, а снисходительным; ибо одна мысль заглушает все остальные: скряги богаты; по этой причине к ним относятся с уважением, от них с радостью принимают приглашение на обед, их именуют почтеннейшими, скряги же, зная, что людей обсуждают только в их отсутствие, находят в себе мужество пренебречь той силой, которая имеет власть над парижанами и всем известна под названием что скажут люди.
В столице что скажут люди — сила могущественная; бороться против нее очень трудно; рецепт этой борьбы мы приберегли для нашего краткого содержания; ведь должна же содержаться в кратком содержании хоть одна мысль.
Если вы решитесь защищать ваш кошелек unguibus et rostro[97], изучите все премудрости французской учтивости, приобретите ту изысканность манер, ту обходительность речей, ту прелесть взглядов, которые сообщают отказу пленительный лоск. Выучитесь произносить елейные фразы, напичканные выражениями «большая честь», «я польщен» и проч. — всем тем, что заставляет именовать вас душкой.
Если в Париже вас называют душкой, вам бояться нечего. Душка — это тот самый, кого наши предки именовали перлом создания. Что такой человек ни сделай, все будет превосходно, справедливо и благородно.
Конечно, подняться на такую высоту, ничем не поступившись, нелегко; однако парижанам известны несколько человек, которые проедают свое состояние, не делясь ни с кем, и тем не менее слывут душками. Если встретитесь с ними в свете, изучайте их так же внимательно, как изучает художник свою модель.
Мы подходим к концу этой части нашего сочинения, и великая печаль снедает нам душу. Ведь нам предстоит сообщить, что существуют налоги неотвратимые, что есть на свете справедливые требования, отклонить которые способен только грубиян или гарпагон. Мы объявляем законными и одобряем следующие выплаты:
савояру, который метет бульвар перед вашими ногами, — одно су;
посыльному, который в дождливый день услужливо перебрасывает через уличный ручей спасительную доску, чтобы вы не замочили ног и не простудились, — одно су.
Скупец Шаплен, автор «Девственницы», однажды по дороге в Академию предпочел отказаться от подобной услуги — и умер[98].
Есть еще музыканты, которые стелют на землю носовой платок, ставят по его углам четыре свечки и дают концерт под открытым небом; если у вас есть время, послушайте и заплатите, только берегите карманные часы.
Или, например, вы едете с дамой в театр, и капельдинерша, такая отзывчивая и такая сообразительная, не только открывает вам нанятую ложу, но и приносит маленькую скамеечку; она хочет, чтобы ваша дама уселась поудобнее и чтобы ноги у нее были в тепле.
А бывает, что услужливый незнакомец открывает дверь вашего экипажа или провозглашает громовым голосом: «Где люди господина Такого-то?» Люди! За одно это слово не жалко заплатить!