— Егор, выступи на комсомольском собрании. Мы будем подключать к делу всех комсомольцев. Уверена, что твои записи помогут нам лучше уточнить слабые места на стане. Все! По домам.
И, уже выходя из–за стола, сказала Егору:
— А вы, Егор Павлович, ещё не вставали на учет. Давайте–ка ваш билет.
Егор подал Насте комсомольский билет. Она, разглядывая фотокарточку и сличая её с оригиналом, проговорила:
— Будем считать, что нашего полку прибыло.
4Комсомольское собрание в прокатном цехе подходило к концу. Настя Фомина хотела первым после докладчика увидеть на трибуне Егора Лаптева и тем задать тон собранию, но как только начались прения, комсомольцы дружно, один за другим, стали подходить к трибуне и говорить о том, что их волнует. А волновали комсомольцев частые остановки на стане, прерывистая, неритмичная работа. И все как один, не сговариваясь, указывали главную причину простоев: дефекты в системах управления и контроля производственных процессов. Говорили горячо, но не всегда ораторы умели назвать точные причины, выявить закономерность. И тут под занавес к трибуне подошел Егор Лаптев. Комсомольцы насторожились, подняли головы. Новичок в цехе, сын Павла Лаптева — а ну–ка послушаем, что он нам скажет? Неожиданно для всех Егор начал с возражения всем предыдущим ораторам.
— Крепко тут досталось приборчикам разным, — заговорил Егор тоном, в котором меньше всего было официальности. — А ведь за каждым прибором — человек, изобретатель. Слышал я, в институте, где создавалась для стана система автоматики, много есть именитых ученых, достойных, уважаемых людей. Как бы нам не обидеть их понапрасну…
В задних рядах раздался голос кудрявого парня:
— Тоже… адвокат нашелся!
— Я случайно разговор инженеров слышал, — не обращая внимания на реплику, продолжал Егор. — Спор они вели: кто больше в неполадках стана виноват — конструкторы стана или те, кто разными приборами его оснащал? Я тогда подумал: кто же, как не мы, рабочие, можем судить о работе приборов? Мы в этом споре помочь должны.
И снова кудрявый не вытерпел. Крикнул Егору:
— Прочитай свою книжицу!
Егор подумал: «Хороший парень. Настя так и не познакомила нас. Ничего, мы с ним ещё друзьями станем».
— А что, и прочитаю.
Егор достал из кармана куртки блокнот, стал неторопливо листать страницы. Между делом сказал:
— Два месяца работаю на стане, а уже успел мемуары написать.
Он читал свои записи, и перед людьми вставала картина каприз стана, подкреплялась целой системой фактов. Люди видели главную болезнь: автоматика.
И когда Егор, закончив читать записи и положив блокнот в карман, предложил обратиться к ученым московского НИИ автоматики и конструкторам своего завода с просьбой выделить бригады для исправления слабых мест в системе автоматики, все зааплодировали ему и закричали: «Правильно, Егор! Надо сообща действовать!..»
Аплодировала Егору и Настя. Теперь она видела, что так и должен был поступить Егор — выступить не в начале собрания, а в конце. Она была довольна и тем, как прошло собрание, и тем, как выступил Егор, и не замечала Феликса, сидевшего в небрежной позе, с недоброй иронической усмешкой на лице.
5«Сегодня во Дворце культуры молодежный вечер». Егор при взгляде на объявление обрадовался: «Там будет Настя!» Он нетерпеливо прошелся в одну сторону по линии стана, в другую, потом приставил клещи к раме «Видеорук», облокотился на угол телевизора. Стан только что остановили. Он позвонил отцу, тот сказал причину остановки и посоветовал собираться домой.
И вот сирена, конец смены.
Не заходя в душевую, а только переодев куртку, Егор отправился домой.
Возле трубы, у которой встретил Настю — Аленку, — труба поднялась во весь рост, и возле нее теперь никого не было, — остановился, посмотрел вверх, на самый венчик. Улыбнулся, вспомнив подробности встречи. Затем вышел из завода и по липовой аллее зашагал домой. А через два часа он уже был у входа в заводской Дворец культуры. В надежде встретить знакомых ребят, остановился, посмотрел по сторонам. «Настя будет с Феликсом», — подумал Егор и, чтобы рассеять тоску, сам себе твердил: «Чего же ты хочешь, дуралей! Они друзья, они ещё в школе дружили — может быть, они любят друг друга». На заседании бюро Егор увидел их чужими, там между ними пробежала кошка, — там столкнулись интересы брата Феликса и Настиного деда. Но в жизни бывает всякое. И если они любят друг друга… «А если у них нет любви?..»
Егор подошел к липе, остановился. Над головой старчески скрипели черные ветви. Егор, приминая носком ботинка снег, вспомнил о Настиной подруге, Аленке. Сквозь жалобные вздохи ветра ему доносился Настин голос: «Вон, слышишь: Аленкой кличут». Не видел Егор Аленку, но верил: Аленка сильная, смелая. Вот теперь на другую стройку укатила. И ещё верилось: Аленка красивая. Она, как Настя, красивая и умная.
Голые, обледенелые ветви липы тихо позванивали на ветру. По широким ступенькам во Дворец культуры поднимались пары. Егор не торопился идти на вечер. Он все глубже втягивал в воротник шею, уходил в мир невеселых дум.
— Ба! Да тут наш знакомый!..
Егор не сразу сообразил, что перед ним — Феликс и Настя.
— Пойдем с нами, — предложила Егору Настя. — Сегодня в Голубом зале молодежный вечер.
— Что ты его тянешь, — раздался за спиной Насти голос Феликса. — Он тут дожидается кого–то.
— Нет, нет, я никого не жду, — возразил Егор Феликсу. И близко подступил к Насте: — Вы серьезно меня приглашаете?
— От чистого сердца.
В Голубой зал Дворца культуры они вошли втроем. Облюбовали место у окна и, пользуясь толчеей в зале, прошли к обитой зеленым сукном лавочке. Тут кто–то позвал Бродова.
— Феликс, сюда! Объяви номер!..
Бродов словно бы только и ждал этого зова: сорвался с лавочки и затерялся среди молодежи. Из середины зала кто–то кричал: «Эй, ребята с гитарами! Здесь будет сцена, здесь!.. Девушки, кончайте вязать шарфы…»
Молодежь в середине зала задвигалась быстрее, появились высокие парни с гитарами, и Феликс, взойдя на какое–то возвышение, поднял вверх руку, запел:
— А мы просо сеяли, сеяли…
Повернулся к гитаристам: — Сюда, ребята! Ну!.. вскинули гитары. И… раз! А мы просо сеяли, сеяли…
Гитаристы ударили по струнам и запели. Они пели старинную игровую русскую песню — её недавно разучили во Дворце культуры — но здесь её пели не так, как её иногда исполняют певцы–профессионалы или хоры — пели на свой лад, в быстром темпе, на манер джазовых веселых мелодий. Феликс был в роли дирижера и конферансье — он то поворачивался к музыкантам, взмахивал руками, то подступал к ближайшему кружку молодых людей, заставлял их петь — и песня то в одном месте вспыхивала, то в другом…