Своеобразный юбилей отметил филармонический цикл «Классика – это классно!» – двадцать пятый вечер в зале Чайковского. Мне никогда не нравилось название цикла. Но дело не в нём. А в том, с какой находчивостью, фантазией, блеском представляет каждую программу дирижёр заслуженный артист России Евгений Бушков. В этот раз – «Красную Шапочку» Пола Паттерсона. Авторскую версию текста по сказке Роальда Даля создал другой остроумный и талантливый человек – народный артист России Вениамин Смехов. Бушков, что с дирижёрами бывает редко, с большой охотой и удивительной самоотдачей «погружается» во всякие сказочные авантюры. Опытный, великолепно подготовленный музыкант обнаруживает незаурядные способности в детской психологии и педагогике. Сам того не подозревая, он вместе с Московской филармонией заново «прорубает окно в Европу», где о музыкальном образовании детей и юношества, не в пример России, заботятся весьма активно. Вечера цикла вполне заслуживают материальной поддержки и какой-нибудь существенной премии за оригинальность замысла и самоотверженность в его осуществлении. «Классика – это классно» – один из лучших циклов Московской государственной филармонии. Сам же Евгений Бушков теперь – главный дирижёр и художественный руководитель Камерного оркестра Республики Беларусь. Только что в Минске в рамках Фестиваля Юрия Башмета осуществил давнюю свою мечту – сыграл до-минорный концерт Моцарта с замечательным Паулем Бадура-Скодой. И кроме всего прочего, украсил собственную жизнь беседами с талантливейшим пианистом нашего времени.
В Москве продолжались выступления французских музыкантов в связи с Годом Франции в России. В зале Чайковского играл органист парижской церкви Мадлен Франсуа-Анри Убар. Я слушал его не раз непосредственно «на рабочем месте». Спортивного вида человек, редкого обаяния музыкант. Погрузил слушателей в гармоничные баховские времена. Фуга соль минор Рейнкена напомнила замечание знаменитого органиста церкви Святой Катарины молодому Баху: «Я думал, что это искусство умерло, но оно живёт в Вас». И живёт по сию пору благодаря умениям таких редких музыкантов, как месье Убар. Вообще предложенная французским органистом программа была невольным путешествием по жизни Баха. Вот Прелюдия и фуга фа минор Букстехуде. Ну, как тут не вспомнить знаменитого похода юного Иоганна Себастьяна (200 миль пешком) в Любек, чтобы только услышать мэтра. А тот, негодник, не преминул намекнуть, что любекский орган может перейти в руки молодого музыканта, правда при одном важном условии: если он женится на его дочери. Вечный московский сюжет!
Франсуа-Анри продемонстрировал все «умения» своего инструмента-мамонта. Как чудесно звучал у него Моцарт! Исполнялось анданте фа минор. Пастушья свирель на лугу. Самым же значительным из предложенных программой органиста произведений стал Сезар Франк, хорал № 3 ля минор. Великолепно сыгранный роман.
В зале Чайковского он, конечно, звучит совсем иначе, чем у себя в Мадлен. Там присутствует вечность. А в лучшем нашем концертном зале её нет. Администрация, правда, пытается что-то наверстать в этом направлении: стены фойе к юбилею зала украшены портретами родных знаменитостей, когда-либо игравших на этой сцене. Если некоторое время погулять рядом с портретами слева направо, придёшь к неожиданному выводу: заметна деградация высоких музыкальных искусств. Вывод, на который устроители выставки явно не рассчитывали. Задорный вид пианиста Мацуева в хвосте этого фоторяда свидетельствует: до вечности ещё очень-очень далеко…
Самым заметным фортепианным событием октября стало выступление Филиппа Копачевского с Государственным академическим симфоническим оркестром России им. Е.Ф. Светланова. Играл он в одной программе с ровесником, кларнетистом лауреатом международных конкурсов Валентином Урюпиным. Назывались оба в программе «молодыми талантами». Что справедливо. Урюпин играл концерт Моцарта для кларнета с оркестром. Дирижировал Александр Слуцкий. Урюпин большой и добродушный. И, мастерски владея своим кларнетом, иногда снисходительно посматривал в зал: там уж точно так играть на кларнете не умел никто. Моцарт получился уютным и домашним.
Копачевский напротив – весь из углов. Играл концерт Брамса № 2. Оркестр, государственный и академический, напрасно отнёсся к этому выступлению как к дежурному. И вызывал не всегда сочувственные отклики. Пианист Копачевский переживает счастливое время, в котором нет дежурных выступлений. Все – по полной выкладке. У него с роялем какое-то высокое смысловое единение. Это сразу чувствуешь.
Всеми этими своими углами он весьма ловко управляет и втягивает в сочинение слушателей как в аэродинамическую трубу – выбраться невозможно, пока его пальцы мечутся над клавиатурой. Да, признаться, выбираться и не хочется – так интересно в этих новых ощущениях. Он искренен и открыт. И уже весьма уверенно присутствует в музыке.
С чем всех нас можно поздравить.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Записки резидента
Искусство
Записки резидента
ГЛАВНАЯ ТЕМА
«Мы», «они» и религиозный диспут в Государственной Третьяковской галерее
Нужда привела меня в Третьяковку в этот день октября. Обязанность знать, до сих пор ли мы, население России, представляем один народ или нет. Повод был значимый: круглый стол по вопросам взаимоотношений Церкви, музея и такого виртуального института, как «современное искусство». С участием всех сторон.
Что же, это интересно. И я занял место в последнем ряду с твёрдым убеждением не встревать в разговор. Став резидентом (дословно, сидящим сзади), я увидел то, что невозможно было разглядеть из президиума. Но до того мне пришлось ознакомиться с экспонатами выставки, которая сподвигла организаторов «спецпроекта» созвать данный стол.
Гор Чахал сделал серию работ, объединённых заголовком «Хлеб Неба» и посвящённых Благой Вести. В своих фотографиях художник попытался воспроизвести обратную перспективу русских икон, а тема всех его листов оказалась связанной с рыбой и рыбами, хлебами и хлебом, вином и гроздием, Книгой, Словом, Солнцем, Духом и Золотом. Здесь нашлось место: рыбе как символу Христа и рыбам, которыми накормил Иисус толпу; хлебу как Телу Господню и хлебам, вкушаемым с упомянутыми рыбами; воде как «приготовительной» стихии для «вина мужества» и воде как объекту трансмутации в чуде Каны Галилейской; вину как Крови Спасителя и винограду как символу умирающего и воскресающего Бога. С Книгой же и без объяснений всё ясно: кажется, возьми лупу – и ты сможешь прочесть слова апостолов. Сложнее с золотом, но не намного. Солнце Правды и есть Золото как христиан, так и алхимиков. Равно как Философский камень и Святой Грааль.
Кажется, всё предельно ясно. Ещё яснее стало после выступления Гора Чахала. Художник чётко разнёс церковное и религиозное искусство, не претендуя на храмовую богослужебную ценность своих фотоэкспериментов.
Казалось бы, где здесь предмет для спора? Особенно если вспомнить, что круглый стол посвящён был не столько Гору, скольку музею и Церкви. О, не скажите: вот здесь и началось самое интересное.
Меня ничуть не удивило то, что позицию русского православия озвучили сразу как «неграбительскую». Ведь Святейший разъяснил, что музейные иконы будут оставаться в музеях. Меня, к примеру, это ничуть не удивляет и не смущает: я знаю степень пренебрежения Церкви к материальному. Которое не отвергается как «нечистое», но и не абсолютизируется. В общем, мироточить может и бумажная икона, вырезанная из журнала. Факт. Хотя «Троицу», признаюсь, я хотел бы созерцать в кругу единоверцев и единомышленников, а не врагов или в лучшем случае людей насмешливо-равнодушных. Итак, меня лично лишили Рублёва, но я знаю, что если помолюсь правильно, Господь сотворит для меня любое чудо. Даже вернёт «Троицу» в храм.
Не знаю, удалось ли мне очертить интерьер, в котором разворачивалось действие круглого стола, превратившегося в настоящий религиозный диспут, не уверен. Поэтому добавлю специально: в дискуссии приняли участие два протоиерея, музейные работники, художники, искусствоведы и арт-критики.
Запомним, антагонизма по линии музей – Церковь не было. Конфликт возник на рубеже взаимодействия современное искусство – религия. Что это значит? А не более чем осознание того, что институционально Церковь и музей состоят из одного народа, готового к диалогу в духе любви.