Читать интересную книгу Вся синева неба - да Коста Мелисса

Он потерял нить после хижин Трамзег. Все, что он знает, — что они идут уже два часа, что солнце палит нещадно и вокруг отдыхают в траве коровы.

Он садится на валун и ждет Жоанну.

— Передохнем?

— Умираю, хочу пить.

Они достают фляги. Лоб Жоанны взмок от пота. На ней опять черные бермуды и один из вечных черных топов. Он хотел было сказать, что черное — не лучшая идея, но передумал. На ногах у нее новенькие походные ботинки. Они долго пьют маленькими глотками, утирают лбы. Потихоньку переводят дыхание.

— Что там? — спрашивает Жоанна.

Она указывает на каменную хижину, от которой остались одни развалины. Эмиль пожимает плечами. В его путеводителе об этом ничего не написано.

— Красиво, — говорит она.

Им идти еще больше двух часов, а уже пять. Эмиль думает, что они вышли недостаточно рано. Жоанна сегодня разговорчива. Она задает новый вопрос, перекатывая камешки носком ботинка:

— Почему эту дорогу называют тропой Мулов?

Убрав флягу в рюкзак, он отвечает:

— Там, на самом верху Миди-де-Бигорр, есть астрономическая обсерватория. Когда ее строили, продовольствие и строительные материалы доставляли по этой тропе. Носильщикам платили по весу. Они несли на спине до сорока килограммов. — Лицо Жоанны выражает лишь капельку удивления, слабо вздрагивает где-то на уровне левой брови. — Они шли в снегу, холодной зимой. Путь мог длиться до двенадцати часов. Многие погибли под лавинами.

Он медленно встает, морщась от боли. Наверное, уже натер волдыри на ногах.

— Пойдем дальше?

— Да.

Кажется, они встречают людей по дороге на пик, но он не уверен, потому что погружен в свои мысли. Пожалуй, он понял, что хочет сказать Жоанна, когда заявляет, что ей лучше идти одной, и почему она уединяется, чтобы медитировать в поле. Погружаешься в себя и не вполне сознаешь, что происходит вокруг. Физическое усилие отпускает разум на свободу. Мысли крутятся в голове, но круговорот этот спокойный и безмятежный. В иные моменты едва сознаешь, что вообще думаешь. Тихонько всплывают воспоминания, встают перед глазами, не вызывая болезненных эмоций. Смотришь на них как будто издалека и по-доброму.

Вспоминается тот телефонный звонок. Его ночной звонок Лоре, когда она только что вернулась к матери и еще не перевезла свои вещи из его квартиры. Было два часа ночи, когда он позвонил ей. Она, кажется, рассердилась, но делала над собой усилие, чтобы оставаться вежливой.

— Что случилось?

Ее хватило на то, чтобы не спросить «что еще?». Почему он ей звонит? Почему не оставит ее в покое? Он хотел объяснений. И не хотел объяснений. Они его не устраивали. Он назвал ее лгуньей, даже гадкой лгуньей, из-за таблеток. В конце концов она взорвалась:

— Ребенок, ребенок, ты все валишь на ребенка! Да, я хотела его, а ты нет. Да, мы не смогли настроиться на одну волну. Но дело не только в этом, Эмиль!

Он набросился на нее.

— Да? Не только в этом? Была другая причина, все ясно! Был кто-то другой! Есть кто-то другой, я уверен!

Повисла долгая пауза, потом она заговорила совершенно ясным и отстраненным голосом, как будто ничто больше ее не трогало:

— Это не план завести ребенка провалился. Это ты сам.

— А, теперь ты будешь говорить гадости?

— Нет, ты себя видел, Эмиль? Ты тот же, все тот же. Ты никуда не движешься. Ты такой же, как на факультете, все тебе легко. Ты не сдвинулся ни на миллиметр. Ты ждешь, что все само придет. Тебе не хочется расти, развиваться. Ты довольствуешься ерундой. Твоей маленькой жизнью, Рено, твоими дружками…

Он заорал в трубку:

— А ты, что ли, лучше? Твои дурацкие вечеринки с дурами-подружками!

Она его даже не услышала и продолжала:

— Если бы ты не нашел эту работу у моего друга, так бы и ждал, что должность тебе упадет с неба!

— Какая богатая идея, а? Дерьмовая работенка в дерьмовой конторе!

— Да! Именно! Дерьмовая работенка в дерьмовой конторе! Для дерьмового парня, который не хочет менять свою дерьмовую жизнь!

Он чуть не задохнулся и выкрикнул что было мочи:

— Иди ты знаешь куда!

— Нет, ты же прав! В этом весь ты! Эта работа тебя достает, а ты не уходишь… Ты ничего не делаешь, чтобы хоть что-нибудь изменить. Ты довольствуешься твоей маленькой жизнью, не видя дальше собственного носа!

Он бросил трубку, чтобы не оскорбить Лору. После этого она заявила, что нечего больше объясняться. Объяснений было достаточно. Он увидел ее еще только один раз, когда она забирала вещи перед визитом к парикмахеру. Она, кажется, вздохнула с облегчением, оставив его позади.

— Это обсерватория?

— А?

Тонкий запыхавшийся голосок Жоанны повторяет:

— Это обсерватория?

Она показывает пальцем на железные конструкции, виднеющиеся наверху.

— Да. Наверно, она.

Эмиль останавливается и ждет ее. Она запыхалась, но держится, с огромным рюкзаком на спине.

— Ты права, здорово идти одному, — делится он, когда она догоняет его.

— Да.

— Это… Многое всплывает.

Он спрашивает себя, чувствует ли она то же самое, слышит ли голос Леона, когда идет. Она кивает и поднимает к нему лицо. И произносит странную фразу странным голосом:

— Настоящее открытие не в том, чтобы искать новые пейзажи, а в том, чтобы обрести новые глаза.

Он хмурит брови, чувствуя себя глупо.

— Прости?

Она сдвигает шляпу, сползшую на лоб.

— Это Пруст.

Эмиль чувствует себя идиотом. Она, должно быть, читала гораздо больше, чем он.

— Хочешь, повторю?

На губах у Жоанны полуулыбка. Он кивает.

— Да… Давай…

— Настоящее открытие не в том, чтобы искать новые пейзажи, а в том, чтобы обрести новые глаза.

— Он хочет сказать, что…

Эмиль мнется. Он боится снова показаться идиотом.

— Это значит, что наше с тобой путешествие — прежде всего внутреннее… Взгляд внутрь себя.

Теперь она идет быстрым шагом, смотрит прямо перед собой.

— Да, — роняет он.

Во рту у него пересохло.

— Чтобы видеть вещи новым взглядом?

Он ищет ее одобрения. Но лицо ее все так же невыразительно, когда она отвечает:

— Как ты сказал, многое всплывает, но теперь ты видишь это иначе, новыми глазами.

Жоанна только что открылась ему. Она знает, почему он идет, и сама идет по той же причине. Она ищет ответов, объяснений. Наверно, касательно Леона. Она надеется вернуться к нему с новым взглядом. Этим она поделилась полунамеком… В общем, так Эмиль думает…

Она снова поворачивается к нему. Дышит прерывисто от усилий. Шляпа опять сползла на лоб. Он видит только нижнюю часть ее лица.

— Еще одну я очень люблю.

Он кивает, подбадривая ее продолжать.

— Величайший путешественник тот, кто смог однажды обойти самого себя. Это Конфуций.

Ее губы растягиваются в улыбку. Боже мой, кажется, третья за три дня! Впервые он, пожалуй, понимает, почему Леона свела с ума эта странная девушка. Он постигает это, едва трогая кончиками пальцев, но постижение еще хрупко и вот-вот улетит. Еще расплывчато. Она поправляет шляпу и добавляет, как ему кажется, с ноткой лукавства:

— Это могла бы быть первая фраза твоего дневника.

Он невольно улыбается ей, даже с нежностью.

— Ты права. Это будет прекрасная первая фраза.

От видов захватывает дух. Они поневоле прерывают каждый свою медитацию. С путеводителем в руках Эмиль показывает Жоанне пик Неувьель, виднеющийся вдали, перевал Санкур, который они миновали несколько минут назад, озеро Онсе ниже, прекрасного темно-синего цвета. Вскоре они подходят к большому каменному строению с красно-коричневыми ставнями и странной закругленной крышей. На табличке написано: «Гостиница Лаке». Рядом с ними останавливается пара, и мужчина объясняет своей спутнице:

— Видишь, это был приют для рабочих, которые носили стройматериалы для обсерватории.

— Но он ведь заброшен?

— Да. С двухтысячных годов. Провели фуникулер, и эту дорогу забросили. Но есть план восстановления. Ее хотят обновить.