Читать интересную книгу Летние обманы - Бернхард Шлинк

В Женеве она от него сбежала. Она вылезла из окна, перелезла через ограду, остановила на дороге машину и прямо из автомобиля позвонила мне, позаимствовав у водителя телефон. Я вылетел в Женеву ближайшим рейсом. Она боялась, что ее будут разыскивать и поймают, и боялась оставаться одна. Студент-водитель отвез ее в читальный зал университетской библиотеки, там она меня и ждала.

Вы знаете университетскую библиотеку в Женеве? Великолепное здание с читальным залом — как на картинке начала века. Она сидела в середине первого ряда, выделяясь необычным нарядом, ярко накрашенная, надушенная. Когда я подошел к ее столу, она сидела опустив голову. Я дотронулся до ее плеча, она вскинула голову и громко вскрикнула. Но тут узнала меня.

Из кабины пилота раздался голос капитана: он предупредил, что мы входим в зону турбулентности, и велел достать и застегнуть ремни безопасности. По рядам пошли стюардессы, проверяя, как выполняется распоряжение пилота, они будили заснувших, у которых ремень безопасности был скрыт под пледом, и собирали бокалы.

Мой сосед умолк, наблюдая за происходящим.

— Дело, кажется, серьезное. Я еще никогда не видел, чтобы в первом классе стюардессы будили пассажиров.

Он обернулся ко мне:

— Вы боитесь, когда во время полета возникает опасность? Или вы верите в Бога? Что все мы в руках Божьих? Я в Бога не верю. Не верю в Бога и не знаю, верю ли еще в справедливость и правду. Раньше я думал, что, если человеку жить осталось недолго, он говорит правду. Но может быть, те, кому недолго осталось жить, как раз и бывают самыми отъявленными лжецами. Когда же им еще, как не в этот миг, показать себя во всей красе? Правда… Что такое правда, если она не скреплена подписью и печатью судьи? И что такое ложь, если она-то и скреплена? Что значит правда, если она только бродит в чьих-то головах и не подтверждена соответствующим образом? — Он опять хохотнул своим тихим и добрым смешком. — Вы уж простите, я немного не в себе. Мне страшно, когда во время полета возникает опасность, а то, что происходит сейчас, очень похоже на настоящую опасность. Но я не буду больше говорить, как Пилат или Раскольников. Иначе вы спросите себя, с какой стати вам меня слушать?

Затем началось такое, словно огромная рука схватила самолет и принялась им играть. Она трясла его, кидала вниз, снова подхватывала и снова кидала. Тело мое крепко удерживал ремень безопасности, но ощущение внутренних органов было такое, словно они все сорвались со своих мест; я крепко сцепил руки на животе. Сидевшую через проход женщину вырвало; мужчина передо мной звал на помощь, у меня за спиной попадали вещи из багажного отсека. Только когда все успокоилось и самолет выправился, напал страх перед тем, что случилось и что еще может случиться. Тряска еще не закончилась. Самолет ухнул еще раз, и сила тяжести еще раз трепанула тело, дергая за внутренние органы.

5

— Вот так же было, когда мы снова оказались вместе. Что-то трепало нас и дергало. Это действовало как яд. Иногда все шло спокойно, но мы не доверяли друг другу. Мы следили друг за другом, пока один из нас вдруг не срывался. И тут начиналось: сперва холодно и резко, затем громко и грубо.

Опять он говорит? О чем он? Их «что-то трепало и дергало»? Какое еще «что-то»?

— Такое было ощущение. Как буря, которая треплет наш самолет. Сила, над которой мы не властны. В читальном зале мы бросились друг другу в объятия, и я всю ночь не выпускал ее: в первую ночь и последующие ночи. Мы съехались вместе, хотя раньше никак не решались, и вообразили, что все опять хорошо. Но она отказывалась спать со мной, и сперва я думал, что у нее психологическая травма, как бывает при изнасиловании, потом начал задаваться вопросом: любит ли она меня еще? Или часть ее сердца осталась с ним, с атташе? Может, для нее все было не так уж и страшно?

— С атташе?

— Ну да. Это он устроил ее похищение.

— Атташе? Его судили?

— Чтобы вылететь из Женевы в Берлин, ей потребовалось временное удостоверение личности. Мы поехали в Берн к немецкому послу и рассказали ему нашу историю. Он переговорил со швейцарской полицией, и там сказали, чтобы в Германии мы обратились в немецкую полицию. В немецкой полиции сказали, что она может обращаться только к швейцарской полиции. Никому не нужны были политические осложнения с Кувейтом. Мы могли бы подключить средства массовой информации, и после статьи в «Бильде» полиция и министерство иностранных дел, вероятно, вынуждены были бы предпринять какие-то шаги. Но мы не хотели вмешивать в свои дела прессу.

— Вы в чем-то подозревали свою подругу, несмотря на то что она…

— Несмотря на то, что она от него сбежала? — закончил он, кивая. — Мне понятен ваш вопрос. Я и сам его себе не раз задавал. Однако подчиниться силе, стать беззащитной жертвой, дать себя использовать — это ведь тоже порой не лишено сексуальной притягательности как для женщин, так и для мужчин. Она флиртовала с ним, а он — с нею. Она не захотела провести всю жизнь в его гареме. Поэтому ей пришлось сбежать. Но это еще не значит, что ее отношения с ним не стали для нее самым главным сексуальным приключением в жизни. И то, что она отказывалась спать со мной, а я стал относиться к ней с подозрением, — это ведь тоже еще не все. Она тоже относилась ко мне с подозрением. На ее взгляд, получалось, что, поехав с ней в Кувейт, я сам отправил ее навстречу опасности, а когда ее похитили, не сделал всего, что было можно, для ее спасения.

В салоне зажегся верхний свет, и стюардессы занялись уборкой блевотины за пассажиркой из соседнего ряда, пришли на помощь жалобно зовущему пассажиру, сидевшему передо мной, и подобрали с полу свалившиеся с багажной полки вещи. Мой сосед продолжал говорить, но я прислушивался к гудению моторов, в котором мне чудились фальшивые звуки, и пропустил то, что он рассказывал, мимо ушей, пока он не произнес:

— Но она была мертва.

— Мертва?

— Это был всего лишь третий этаж, и я подумал, что она сломала ноги или руку. Но она была мертва. Она упала головой вниз.

— Как…

— Я ее оттолкнул, но и не думал бить. Я только защищался, не хотел, чтобы она меня снова ударила. Я знаю, что не должен был ее толкать. Мы не должны были ссориться. Но мы тогда много ссорились. Собственно говоря, мы только и делали, что ссорились. Мы уже не впервые тогда перешли к рукоприкладству. Но впервые это случилось на балконе, а моя подруга была высокого роста, а перила были низкие. Я еще пытался схватить ее за руки и удержать, но она оттолкнула мою руку. — Он покачал головой. — Думаю, она не сознавала, что ей грозит и что она делает. Но я не знаю наверняка. Вдруг она скорее была готова умереть, чем согласиться, чтобы я ее спас?

6

Я снова взял его руку и пожал. Каково жить человеку с таким вопросом? Но тут вдруг мне послышалась фальшь не только в гудении моторов.

Помнится, вы как будто сказали, что ваша история обошла все газеты и все каналы? Но ведь средства массовой информации, кажется, не интересуются такими вещами, как падение с балкона?

Он помедлил:

— К этому еще добавился денежный вопрос.

— Денежный?

— Дело в том, — медленно начал он огорченным тоном, — что атташе ей сказал, будто бы купил ее у меня. Она ему не вполне поверила, но ее это тревожило, поэтому иногда она принималась меня расспрашивать и обсуждала эту тему с подругой. После ее смерти подруга рассказала об этом в полиции.

— И это все?

— Полиция обнаружила деньги на моем счете. Когда на него поступили эти три миллиона, я тотчас же пытался отослать их обратно. Но они были перечислены наличными откуда-то из Сингапура, или Дели, или из Дубая, и их невозможно было отослать обратно.

— То есть кто-то просто так перечислил на ваш счет три миллиона?

Он вздохнул:

— Когда мы познакомились, атташе иногда отпускал шуточки и разыгрывал из себя бедуина, живущего по старым обычаям. «Ах, какой красивый белокурый женщина! Давай меняться! Хотеть верблюдов?» Я подыгрывал, мы торговались, сбивали и набивали цену. Цену одного верблюда мы приняли за три тысячи, а цену моей подруги я определил в тысячу верблюдов. Это же была игра!

Я не верил своим ушам:

— Игра?! При которой вы в конце концов пришли к согласию и заключили сделку? И, собираясь в Кувейт, вы не испугались, что там вашу игру могут принять всерьез?

— Испугался? Нет, у меня не было страха. Мне было немного любопытно, продолжит ли он игру и предъявит тысячу верблюдов или предложит скаковых лошадей или спортивные машины. Это щекотало мне нервы, но не пугало. — Он снова дотронулся до моего плеча. — Я сознаю, что совершил ужасную ошибку. Но если бы вы знали этого атташе, вы бы меня поняли: человек, воспитанный в английской закрытой школе, образованный, остроумный, светский… Я действительно думал, что мы играем с ним в безобидную игру на тему культурных различий.