А не будет — заставлю…»
— Я позабочусь о твоём комфорте. — Видар убирает руки. Будто и не касался. Былое тепло вовсе растворилось. — А после ты расскажешь мне о всех несбывшихся планах Лжекороля? Хорошо?
Кристайн судорожно кивает, вжившись в роль жертвы. Видар провожает её до покоев, а затем направляется к покоям матери.
⸶ ⸙ ⸷
Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, наши дни
Видар часто возвращался к воспоминаниям минувших лет. Особенно, находясь в склепе родителей. Королева Беатриса ушла из жизни ровно в тот час, когда молодой король переступил порог покоев. Последнее, что увидел Видар — слабую улыбку на губах матери.
«Мой мальчик исполнил обещание», — тихая фраза до сих пор стучала в висках.
Сейчас его взгляд устало скользил по надгробиям. В одной из могил даже не было праха. Лишь изумрудная мантия короля Тейта Гидеона Рихарда, которая уже наверняка давно разложилась на атомы.
Видар бережно укладывает на могилы по бутону сиреневой гортензии, усаживаясь на корточки. Иногда ему казалось, что это место — его личный способ контролировать свой гнев и темноту, что сковали сердце так давно. Здесь он позволял чувствовать себе боль, горечь утраты, слабость. Отец всегда ругал за «чувства дисбаланса», но мать каждый раз боролась за них снова и снова, будто её самоцелью было напомнить сыну, что в его власти не только злые поступки, что зло имеет множество субтонов.
— Отец, если бы Вы только знали, кто избран Первой Советницей нашей Тэрры, — усмехается Видар. — А Вы бы, матушка, устали нравоучать отца. Я хочу сохранить хрупкое равновесие, хочу оставить за нами право величия… Но, что если Малварма — изменники? На днях нас посетил Война, явно не из желания проведать. Он вручал нам её — Верховную, словно от сердца отрывал. Я прошу у Вас благословения… и силы…
Король укладывает руки на землю, прикрывая глаза.
Каждый раз он обманывал себя, внушал, что эти незамысловатые действия способны облегчить ту многолетнюю боль в месте, где с физической точки зрения обитало сердце.
Чувство потери — единственное фантомное чувство, что, засев однажды в сердце, не поддаётся выскабливанию. Года здесь бессильны. Попытки отвлечься — лишь актёрские маски с комедий дель артэ. С Потерей приходится быть обвенчанным, преклонять перед ней колено каждый раз и, быть может, тогда Она позволит немного отойти на второй план.
Видар поднимается. Государственные дела не позволяли ему надолго расслабляться. Его лицо принимает суровое выражение, он быстро отряхивает тёмно-зелёные, почти чёрные, брюки от земли, а затем выходит за территорию фамильного склепа.
Подходя ближе к замку, замечает маржанку. Что-то заставляет его замедлить шаг и внимательно наблюдать за ней.
Рука Эсфирь была слегка вытянула вперёд, а на предплечье восседал большой чёрный ворон.
По оценке Видара, он должен был весить килограммов семь, не меньше, но ведьме, казалось, это не доставляло неудобства. Она разговаривала с птицей, обаятельно улыбаясь.
Эсфирь чуть приподнимает руку, и ворон, резко направляется ввысь, с колоссальной скоростью, взмывая до самого высокого шпиля замка, а оттуда — будто бы мёртвым камнем, падает вниз. За несколько сантиметров до тонкой руки останавливается и с гордостью касается лапами оголённой бледной кожи.
Видар хмурится. Когда она находилась поодаль — ему хотелось отдать приказ, чтобы вышвырнуть несносную так далеко, насколько законы Пандемониума позволяли. Гнев и ярость служили естественной реакцией на выскочку. Но, когда она стояла рядом, так нагло глядя в глаза, не опасаясь за собственную шкуру (будто она пережила абсолютно все события этого мира), дерзя только потому, что таковым был смысл её существования — подсознание играло жестокую шутку. Гнев испарялся, а ярость вспыхивала в новом свете — каким-то неясным раздражением, нездоровой дрожью всего нутра, вены обжигало кровью. Он не понимал своей реакции. Хотел лишь, чтобы она исчезла из его жизни также быстро, как и появилась. Надеялся, что устроит ей такую жизнь, какой она ещё не вкусила. Глядя в пустые разноцветные глаза — потаённое желание оставалось лишь несбыточной эгоистичной хотелкой. Эсфирь Лунарель Бэриморт — слыла достойным соперником. Это он понял ещё тогда, когда увидел бесовскую кучерявую прядь.
— Ваше Величество!
Его окликает сладкий голос Кристайн Дивуар.
Он оборачивается, принимая её приветствие.
— Кристайн, — сдержанно кивает в ответ.
Всё-таки, он должен признать, что её попытки охмурить его и вынудить сделать королевой безумно занятны.
— Не откажитесь ли от чашки медового чая в моей компании?
Безмерное множество аксессуаров в её остроконечных ушках покачивались, даря едва уловимый металлический звон.
— С превеликим удовольствием, герцогиня, с превеликим удовольствием! — Видар поджимает губы, сдержанно улыбаясь.
Он учтиво подставляет локоть, приглашая обхватить его руку. На лице альвийки сияет удовлетворение от хорошего настроения короля, что слыло явлением редким.
Видар краем глаза косится в сторону, где стояла ведьма, но её и след простыл. Будто никогда и не существовало. И только стая из двенадцати небольших птиц удалялась от замка.
[1] С лат. Защита армии.
[2] С лат. Бабочка. Здесь и далее — так называют девушек лёгкого поведения.
9
Шёлк цвета терпкого обсидиана струился по мраморной коже Эсфирь. Порядка нескольких суток она была предоставлена в Замке Ненависти самой себе. Изредка объявлялся генерал Себастьян, благодаря ему Эффи узнала о существовании небольшой кухоньки и её хозяйке — тётушки До. Альвийка в достаточных летах являлась второй по счёту в демоновом Халльфэйре, кто проникся ведьмой.
Тётушка служила смотрительницей за замком, ничего не укрывалось от острого светло-серого взгляда. Эсфирь облюбовала её крохотную кухоньку почти с той самой секунды, как добродушная альвийка искренне улыбнулась ей.
Пока Эсфирь не принуждали присутствовать при трапезах короля, она с удовольствием находилась в помещении смотрительницы. Ей даже пришлась по душе человеческая обстановка, тётушка До в вопросах удобства всегда отдавала дань людям. Так, на уютной кухне в зелёно-древесных тонах можно было найти кофемашину, микроволновку, даже хлебопечку.
А с тех пор, как Эсфирь упомянула о вине — оно всегда находилось в холодильной камере.
Верховная слегка улыбается, вспоминая тёплую улыбку альвийки и атмосферу той крепости, что ей удалось приобрести за столь короткое время. Нужно обязательно рассказать об этом братьям в ответном письме. Эффи опускает взгляд на бумагу с красивым каллиграфическим почерком Паскаля.
Она всегда удивлялась, как такой шебутной, волевой, просто несносный маржан мог так красиво писать. Смотря на почерк, казалось, что письмо написано каким-то серьёзным дипломатом, что выводил каждую закорючку по меньшей мере час. Чтобы ей написать так красиво могло понадобиться лет триста.
«Моя Эффи-Лу!»
Эсфирь большим пальцем проводит по буквам, пока лицевые мышцы сводит от улыбки. Она не помнила,