моей спины.
Обернуться что ли? Или сначала снести Маше башку? Выбор был серьезным. Я отлично понимал, что или я убью Машу сейчас и вместе с её головушкой снесу махом кучу проблем, или я не убью её уже никогда. И тогда я новые проблемы поимею. Точнее даже не так — они поимеют меня.
Маша смотрела мне прямо в глаза, все еще стоя передо мной на коленях. На лице девушки пылала какая-то бешеная страсть, как будто она сейчас расстегнёт мне брюки и сделает хороший минет…
Но кричавший уже положил мне руку на плечо:
— Барон… Нагибин, остановитесь! Христом Богом прошу…
Я взмахнул мечом, Таня завизжала, даже Лейб-Стражницы дернулись.
Но фонтаны крови не полетели, меч прошёл выше Машиной головы. Я, разумеется, не промахнулся, мечом вплотную бы не промахнулся даже пятилетний ребёнок. Просто я так и не решился убить Машу, а мой холостой взмах меча был не более чем проявлением крайней нервозности.
Я резко обернулся — передо мной стоял Аксентий Венедиктович, Старший клана Головиных и Машин отец. Волосы на голове у старика растрепались, из-под его наспех надетого и криво застегнутого мундира торчала ночная сорочка. Судя по всему, старика подняли с постели. И я даже знал, кто его поднял…
— Христом Богом… — снова повторил Головин, одними губами, явно пересохшими от волнения.
— Христом Богом? Ваша семья вроде исповедует друидизм, Головин.
— Не убивайте мою дочь, — попросил барон, явно не слышавший обращенных к нему слов, — Умоляю. Пощадите.
Вот дерьмо. Не, в жизни, конечно, бывают разные ситуации, но вот убить родную дочь на глазах отца — на такое бы вероятно даже Павел Стальной не пошёл. А я уж тем более не был отморозком.
— Твою мать! — взревел я в ярости, швыряя меч на каменный пандус для пивных бочек.
Мой швырок вышел заряженным аурой, так что стальной меч, принадлежавший Сигурд, с оглушительным лязгом разлетелся вздребезги, на сотню кусков разом.
— Какого лешего вы приперлись, Аксентий Венедиктович? Кто вас позвал? Кто вам сказал, что я собираюсь убить вашу дочь?
Старик глядел на меня молча и жалобно, так глядит голодный пёс.
— Ладно, не отвечайте… — смилостивился я, — Я и так знаю, что это был герцог Кабаневич. Он сказал вам, что я собираюсь снести Маше голову, а потом его люди телепортировали вас сюда. И взяли с вас слово магократа, что вы мне не скажете, от кого вы получили информацию. Сраный Кабаневич…
Я сплюнул на пандус, прямо в кучу металлических брусков, оставшихся от разломанного меча.
— Позволь я принесу тебе голову Кабаневича, господин! — страстно предложила моя стражница Аджет.
— Не позволю, — ответил я, — Боюсь, что рубка чьих-либо голов на сегодня отменяется…
Я повернулся к Маше, та все еще стояла на коленях. Я положил жене руки на плечи и поднял её.
— Вставай, любовь моя. Будем считать, что Господь тебя спас. Не без помощи герцога Кабаневича. Впрочем, оно и ожидаемо — Кабаневич своих людей не кидает. А ты хорошо услужила ему, попытавшись завалить Павла Павловича…
Маша глянула на меня, в её глазах что-то сверкнуло, как будто вспышка ауры, потом она глубоко вздохнула, а потом разрыдалась и рухнула в мои объятия.
— Ну всё. Угомонись, счастье моё…
Я обнял жену и поверх её головы посмотрел на Старшего Головина:
— Вы, я надеюсь, понимаете, почему я хотел это сделать, Аксентий Венедиктович? Или надо объясняться? Кабаневич наверняка сказал вам, что я просто поехал кукухой, так что объяснюсь. Ваша дочурка убила мою жену — Ладу Багатур-Буланову, младшенькую. Она убила лицо Императорской фамилии! И потом попыталась шлёпнуть еще и Павла Павловича — настоящего, наследника престола. К счастью, ей это не удалось…
Я замолк, Маша всё рыдала, Аксентий Венедиктович выглядел шокированным.
— Вижу, что вы были не в курсе, Аксентий Венедиктович, — констатировал я, — Но вот теперь вы в курсе. Так что сами решайте — должен ли я сохранить вашей дочери жизнь.
Старший Головин нервно сглотнул, потом мотнул головой, как разбуженный конь.
— Маша, это правда? — тихо произнёс он.
На несколько секунд повисла тишина, потом Маша вдруг резко меня оттолкнула и глянула на меня с презрением. Ну, понятно. Старая добрая Маша Головина вернулась. За эти секунды искренности, когда жена клялась мне в вечной любви и готовности умереть от моей руки, я теперь расплачусь тройной порцией презрения. Да и вообще, а была ли искренность? Может Маша просто разыграла спектакль…
Впрочем, я слишком хорошо знал свою жену, так что понимал, что это не так. Спектакли Маша разыгрывать умела, но вот изобразить такие страсти она бы точно не смогла. Она была честна минуту назад, когда стояла передо мной на коленях. А значит, как ни крути, была для меня ценным кадром…
— Да, это правда, — коротко ответила Маша отцу, — Я убила Багатур-Буланову. И пыталась убить другого Буланова. И, клянусь, если бы я вернулась в прошлое — я бы поступила точно также!
— Маш, это не те речи, которые должен говорить только что помилованный смертник, — хмыкнул я.
— А мне плевать! — выдохнула Маша, — И вообще…
Маша в своей обычной манере залепила мне пощечину, мощную и на ауре.
Лейб-Стражницы тут же активировали свою магию, все трое одновременно. Но я тоже был быстрым парнем, так что успел поднять вверх палец и остановить телохранительниц:
— Спокойно, девушки. Это моя жена, если вы не забыли. Кроме того, какой джентльмен отвечает на пощечину? Пощечина — это же символический жест, а не угроза жизни и здоровью. Барышня имеет право дать мужику леща, я считаю. У отдельных барышень пощечина — просто замена слов. Как у моей Машеньки…
— Пошёл ты к лешему, Нагибин! — ожидаемо огрызнулась Маша, — Тебе надо было снести мне голову. А сейчас твоя болтовня выглядит жалко.
Старший Головин, судя по всему, всё еще был в глубоком шоке, так что едва слушал нашу перепалку. Но теперь он достал из кармана мундира какую-то таблетку, видимо от нервов, проглотил её и влез в беседу:
— Маша, дочка… Как ты могла?
— Что именно, папа? — надменно поинтересовалась Маша, — Попытаться убить наследника престола? Так тут всё просто. Я всего лишь хотела освободить трон от узурпатора. Жизнь Павла Стального плотно связана с жизнью Павла Павловича, долго объяснять… Но освободить трон я хотела для моего мужа