Читать интересную книгу Газета Завтра 812 (76 2009) - Газета Завтра

Лучшие годы ушли без возврата —

Они утонули в клоаке разврата.

"Я больше не буду!" —

ты плачешь в ночи.

Никто не услышит —

одни лишь сычи…

Ты отнял это всё,

Я вылетел в трубу.

Отдай мне это все!

Злой Рок! Отдай мою судьбу!

В конце 90-х годов, когда открылся мой личный "рок-н-ролльный" фронт, я часто пересекался с Сагадеевым на различных концертах и тусовках. Жан отличался от большинства тех персонажей горделивой статью и брутальным аристократизмом. А его мощный хриплый голос сотрясал наполненные до отказа залы. Девушки же млели, когда Сагадеев выходил на сцену.

Известие о смерти музыканта появилось во всех центральных российских СМИ 4 июня рано утром. "Самоубийство" — это страшное слово сразу разило наповал. Подробности — как контрольный выстрел: "телефонный провод", "ручка двери", "предсмертной записки не обнаружено", "тело нашла жена в час ночи", "друзья певца ставят версию суицида под сомнение"… Рок-кумир ушел из жизни таинственно, трагично и очень жёстко. Как пел, так и умер.

Даже своей смертью Жан Сагадеев лишний раз подтвердил статус настоящего "монстра рока". Точнее — не статус, а особую духовную расу. Теперь он в "рок-н-ролльной Валгалле" вместе с Сидом Вишесом, Куртом Кобейном, Янкой и многими другими. Там весело! "Весело и страшно", по словам Чёрного Лукича…

Но иногда мне думается, что это мы уходим вдруг куда-то, а мертвые остаются. Смотрят нам вслед, храня гробовое молчание. Потому как все, что нужно, уже сказано…

Спроси у мертвых цену словам,

Они дадут тебе ответ…

И вот снова мы отправились в путь. Дальняя дорога впереди… А позади, уже на горизонте — Жан Сагадеев, седина и ветер в длинных волосах. Не поминай лихом, Батько! Может статься, еще встретимся…

Савва Ямщиков КАТЯ Слово от Саввы

ВСПОМИНАЮ НЫНЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ своё барачное детство с неизменным чувством благодарности учителям и воспитателям. Знания, обретенные на их уроках, стали прочной основой для всей последующей жизни. А сколько замечательных подарков получали мы во внеклассное время! Постоянные походы в Третьяковскую галерею, Исторический музей, Музей изобразительных искусства им. А.С.Пушкина; экскурсии в Кусково, Останкино, Абрамцево, Архангельское и другие подмосковные усадьбы прививали любовь к прекрасному, заставляли восхищаться художественным наследием великих мастеров архитектуры и изобразительного искусства, воспитывая в наших умах и сердцах тот самый патриотизм, который станут поносить "демократы" ельцинского разлива. С каким нетерпением ждали мы посещения театров, когда, словно по мановению волшебной палочки, оказывались в удивительном мире, так непохожим на бытовую повседневность. Высшим счастьем, безусловно, становились встречи с Большим театром, после которых долго еще снились нам его роскошный зрительный зал и огромная сцена с фантастическими декорациями оперных и балетных спектаклей. Не могу сказать почему, но мне с первого раза по душе пришлась именно балетная классика. Ее почитателем и приверженцем остаюсь по сей день. Поступив в университет, я старался выкроить время в более чем напряженном студенческом графике (а ведь еще надо было в футбол и баскетбол играть; в кафе "Националь" ходить, чтобы слушать интересных людей — тамошних постоянных посетителей), дабы провести несколько часов на балетах Большого. Удивляюсь сейчас, что я не попал тогда ни на один спектакль с участием Владимира Васильева и Екатерины Максимовой. Много самых лестных слов слышал я от своих знакомых и друзей об успешных дебютах молодого балетного дуэта, а вот увидел впервые не на сцене, а на бумаге.

На искусствоведческом отделении истфака МГУ я учился в одной группе с Никитой Голейзовским. Мы как-то сразу подружились, и вот уже более полувека продолжаем тесно общаться и работать вместе. Никита — сын выдающегося русского хореографа, основоположника современного балета (именно таким титулом величают его все зарубежные балетные справочники) Касьяна Ярославовича Голейзовского и сказочной красоты балерины Веры Петровны Василевой. В их квартире-музее на Новинском бульваре (тогда улице Чайковского) прошла вся моя студенческая юность. Здесь я получил возможность пользоваться первоклассной библиотекой, собранной Касьяном Ярославовичем, рассматривать редкие образцы изобразительного искусства, а главное, слушать его потрясающие рассказы о мировом изобразительном искусстве, литературе, музыке и, конечно же, о балетном театре. Мой собеседник был ярким представителем искусства Серебряного века. Судьба свела его со многими великими режиссерами, балетмейстерами, актерами, певцами, танцовщиками и композиторами. Профессионально занимаясь изобразительным искусством, брал он уроки у Валентина Серова, Михаила Врубеля и других известных мастеров. Многие годы талантливый хореограф был в опале. Слава Богу, что кремлевский хозяин, когда-то ценивший его постановки в Московском мюзик-холле, не отправил Голейзовского в ГУЛАГ. Касьян Ярославович с удовольствием работал в балетных театрах Средней Азии, изучая восточную культуру, что помогло ему потом поставить на сцене Большого замечательный балет "Лейли и Меджнун" с Владимиром Васильевым и Натальей Бессмертновой в главных ролях.

В 1961 году на сцене Концертного зала им. П.И.Чайковского состоялось долгожданное возвращение Касьяна Голейзовского к столичным зрителям. Надо было видеть всех людей, пришедших на премьерный показ "Хореографических миниатюр", чтобы оценить высокую знаковость этого события. Мне же посчастливилось стать свидетелем работы мастера над каждым номером тщательно подготовляемой программы. Касьян Голейзовский обладал редким даром тонко чувствовать индивидуальность каждого танцовщика и использовать весь его творческий потенциал. Даже посредственным исполнителям помогал он раскрыть их незаметные для других достоинства и поставить номера так, что зритель долго не отпускал артистов со сцены. На репетицию Касьян Ярославович всегда приходил с зарисовками поз и движений будущих миниатюр, которые являлись непременным подспорьем в нелегкой работе. Я видел многие рисунки постановщика, любовно воспроизводящие божественную кантилену танца Володи Васильева в номере "Нарцисс" на музыку Черепнина, но особо меня поразил цикл зарисовок Кати Максимовой, танцующей скрябинскую "Мазурку". А когда виртуозные па балерины соединились на сцене с ее великолепным даром актрисы, восхищение зрителей достигло запредельного уровня. Я вспомнил провидческие пушкинские строки, посвященные русским балеринам XIX века, и ощутил живую связь времен, которую не удалось разрушить никаким революциям и войнам.

С Володей Васильевым мы родились и росли по соседству в районе Павелецкой набережной и тогдашней улицы Осипенко. Занимались самодеятельностью в одних и тех же домах пионеров и дворцах культуры. Меня привлекла драматическая студия, Володя же сызмальства увлекся танцем. После той блистательной премьеры "Хореографических миниатюр" мы познакомились поближе, и вот уже полвека имею я высокую честь дружить с Володей и Катей. Восхищаться не одним их высочайшим отпущенным Богом талантом, но и учиться у них умению жить с достоинством, никогда не позволяя себе той вседозволенности, которая, увы, присуща многим служителям театра, кино, изобразительного искусства, литературы, короче всем, кто находится на виду и забывает о благородстве и возвышенности возложенной на них миссии.

28 АПРЕЛЯ В МАЛЕНЬКОЙ суздальской гостинице, где я спокойно работал, раздался звонок, заставивший меня содрогнуться и заплакать. Не стало Кати Максимовой. Потом я узнаю от наших общих друзей, что ушла она от нас во сне, словно исполняя самую главную партию в жизни. Тогда же я сразу пошел в один из самых известных русских монастырей — женский Покровский, дабы заказать молебен по усопшей. Принимая мою записку о сорокадневном поминании (сорокоуст), монахини узнали меня и спросили, кем приходится мне умершая. Услышав ответ, насельницы древнейшей обители сказали: "Мы плакали, когда смотрели в телевизоре траурные сообщения. Екатерина, она ведь из наших. Не удивляйтесь, труд и послушание у нее были такими же нелегкими, как и у Христовых невест". Все дни, что я оставался в Суздале и молился за упокой души новопреставленной Екатерины, вспоминались эти слова монашек и наиболее запомнившиеся встречи с Катей, совместные поездки по России, незабываемые летние месяцы, проведенные в Щелыкове или традиционные празднования Нового года в уютном доме отдыха Большого театра в Серебряном Бору.

1967 год. Мы встречаемся с Володей и Катей в Комарово под Ленинградом. Молодые, немножко бесшабашные веселимся в компании балетных корифеев тогдашнего Кировского театра до поздней ночи. А утром на только что купленном Володей "Москвиче" отправляемся по мурманскому шоссе в Карелию отдохнуть в деревне Ерснево, что расположена насупротив сказочного острова Кижи, фантастические деревянные церкви которого как на ладони видны из окна гостеприимного дома моего коллеги и друга — легендарного заонежского плотника и реставратора Бориса Елупова. Признаюсь, я волновался, как станет себя чувствовать хрупкая и нежная Катя в простонародной атмосфере северной деревни. Успокоился в первый же день, ибо "пух Эола" словно родился здесь в Заонежье, и потому быстро нашел общий язык с моими хозяевами. И так было везде, где мы оказывались с Володей и Катей. У нас нынче модным стало среди мало что значащих, но плавающих на поверхности людей величать себя элитой. Когда сравниваешь таких самозванцев с Катей, понимаешь, чем отличается бриллиант чистой воды от фальшиво блестящей стекляшки.