Читать интересную книгу Победа. Книга 3 - Александр Чаковский

Миколайчик быстро зажал уши и пробормотал:

– Снижаемся…

Действительно, давление воздуха в салоне резко изменилось. Берут посмотрел на альтиметр, прикрепленный к перегородке, отделявшей салон от пилотской кабины. Красная стрелка быстро ползла вниз. Полторы тысячи метров… тысяча двести… тысяча… восемьсот… Давление в ушах и впрямь резко возрастало.

– Продуйте себе… – крикнул Берут и показал на переносицу.

– Вы хотите сказать, мозги? – со злой иронией пробормотал Миколайчик.

– Да нет, что вы, шановный пан, носоглотку! Вот так! – И Берут, зажав двумя пальцами ноздри, резко выдохнул воздух.

От ушей отлегло.

– Спасибо, – сказал Миколайчик, повторив тот же прием. И после паузы произнес: – Вы, кажется, что-то меня спросили?

– Да. Я задал вам вопрос. Трижды. Но ответа не получил. Итак, пан Миколайчик, значит, всему были виной не царь, не колонизаторы, а русские? Просто русские? В том числе те, которые вместе с поляками пели «Варшавянку» в тюремных застенках? Те, которые свершили революцию в своей стране, объявили равноправие народов и предложили свободу Польше? Те, которые освободили ее от немецких оккупантов, а теперь отстаивают новые польские границы? И вы предупреждаете об опасности, которая якобы грозит мне, если поляки узнают, какую линию я отстаивал в Потсдаме?

– И все же недоброе прошлое… – с нарочитым сожалением произнес Миколайчик.

– Ну, теперь вы прямо-таки цитируете… – с усмешкой произнес Берут.

– Кого?

– Товарища Сталина. Когда в прошлом году делегация нашего Комитета подписала с Советским правительством документ о новых границах Польши и ее независимости, он сказал мне: мы, советские люди, и вы, поляки, за этим столом перечеркнули недоброе прошлое. Вы знаете, где это было?

– В Кремле, очевидно.

– Да. И в том самом зале, где был подписан один из ранних декретов Советской власти.

– О чем?

– Об аннулировании царских разделов Польши…

Самолет коснулся колесами посадочной полосы. Его резко тряхнуло.

– Берлин! – сказал вновь появившийся в салоне второй пилот.

Глава шестая.

ПЕРЕД ОЧЕРЕДНОЙ СХВАТКОЙ

Если Черчиллю казалось, что «потсдамский поезд» большую часть времени стоит на месте или маневрирует по запутанным объездным путям, часто давая задний ход, то это объяснялось по крайней мере двумя причинами: объективной невозможностью сломать историческую реальность, сложившуюся в результате советской военной победы, и неопределенностью своего собственного положения; до оглашения результатов английских парламентских выборов оставалось всего три дня.

Душевное состояние Трумэна было иным. Оно определялось сначала ожиданием результатов испытания атомной бомбы в Аламогордо, затем новым, еще более Нетерпеливым ожиданием подробностей этого испытания и наконец, ощущением своего могущества и превосходства над русскими, хотя отказаться от их помощи в войне с Японией Трумэн не решался.

Была и вторая сторона жизни Трумэна в Бабельсберге. Президента тоже преследовали неудачи. По второстепенным для Америки вопросам повестки дня участники Конференции не без споров, конечно, но все же относительно быстро приходили к согласию. А как только начиналось обсуждение вопросов кардинальных, таких, как польский, сразу все менялось: Черчилль начинал петушиться, попеременно обижаться то на Трумэна, то на Сталина, а Сталин превращался в каменную глыбу, которую, казалось, невозможно сдвинуть с места.

Упоение своим грядущим могуществом помогало Трумэну легче переносить неудачи за круглым столом в Цецилиенхофе, те самые, которые отравляли существование Черчилля, делали его несдержанным, лишали логики мышления. И все-таки оба западных руководителя имели основание для разочарований, поскольку, несмотря на некоторую разницу интересов и, следовательно, подходов к обсуждаемым вопросам, в главном они были едины.

Оба они, и Черчилль в первую очередь, хотели бы, чтобы «красные» добровольно ли или под нажимом убрались из Восточной Европы. Оба не желали расширения границ Польши, что, во-первых, ослабило бы еще сохранившуюся индустриальную мощь послевоенной Германии, а во-вторых, обеспечило бы Советскому Союзу существование на его границах сильного и дружеского государства.

Были и другие вопросы, лишь в общих чертах зафиксированные в постановлениях Ялтинской конференции, которые предстояло решить до конца здесь, в Бабельсберге, однако подойти к ним вплотную никак не удавалось.

Ни Трумэн, ни Черчилль не теряли надежд на перемены к лучшему. Американский президент был уверен, что, сообщив Сталину об атомной бомбе, он сделает советского лидера куда более покладистым. Черчилль же, в глубине души не сомневавшийся в победе на выборах, уповал на «второй тур» Конференции, полагая, что тогда, вернувшись из Лондона, он почувствует себя увереннее, и это поможет ему взять верх над Сталиным.

По сравнению со своими западными партнерами Сталин имел основания испытывать хотя еще далеко не полное, но все же удовлетворение ходом Конференции. Навязать странам Восточной Европы пути послевоенного развития, угодные Западу, Трумэн и Черчилль не смогли.

Вопрос о Кенигсберге был решен окончательно в пользу Советского Союза. Правительство «лондонских поляков» можно считать ликвидированным.

Сталин считал также, что Польша, а следовательно, и Советский Союз получили большой выигрыш, добившись согласия глав западных держав пригласить на Конференцию делегацию из Варшавы. Но это был пока что потенциальный выигрыш. Чтобы добиться полной его реализации – заставить Черчилля и Трумэна удовлетворить польские территориальные требования, – предстояло еще бороться. Исход этой борьбы во многом зависел от тактики, последовательности и настойчивости людей, представляющих сегодняшнюю Польшу.

Польская делегация прямо с аэродрома была доставлена в Бабельсберг, в дом, который занимал Сталин. Он встретил поляков внизу, почти у входной двери. Изменяя привычке здороваться лишь поклоном головы или даже без этого, сразу начинать разговор по существу, на этот раз Сталин поочередно пожал всем руки. Потом провел гостей в столовую и пригласил садиться, указывая на стулья вокруг небольшого овального стола. Но сам остался на ногах и, медленно обходя стол, сказал:

– Итак, по вопросу о границах Польши, особенно ее западной границы, к соглашению прийти пока не удается. Трумэн и главным образом Черчилль утверждают, что ваши требования чрезмерны и что, по выражению британского премьер-министра, польский гусь окажется не в силах переварить столь обильную пищу…

Сталин сделал паузу, как бы оценивая впечатление от произнесенных им слов, и продолжал:

– Позиция Советского Союза неизменна. Мы поддерживаем ваше требование о границах. Полагаю, и ваш меморандум, направленный главам трех государств, остается неизменным. Не так ли?

Сталин говорил подчеркнуто официально, даже сухо. Такой тон определяло, по-видимому, присутствие в делегации Миколайчика.

Собственно, и вопрос «Не так ли?» относился прежде всего именно к Миколайчику, хотя, задавая его, Сталин даже не взглянул на польского вице-премьера.

– Наша позиция тоже неизменна, – спокойно произнес Берут. – Польша никогда не откажется от Нысы-Лужицкой и всего устья Одры с Щецином и Свиноуйсцем.

Берут говорил по-русски, однако все географические пункты называл по-польски. Сталин с добродушной усмешкой отметил:

– Мы обеспечили присутствие здесь польского переводчика, но пока, мне кажется, в переводе нет необходимости. Те слова, которые товарищ Берут сказал сейчас по-польски, нам, русским, хорошо понятны. А вот американцы, и особенно англичане, такого понимания, очевидно, не проявят.

– Они что же, не знают или не хотят знать о тех огромных жертвах, потерях и обидах, которые накопились в душе каждого поляка? – бросил саркастическую реплику Гомулка. – Только в нынешнем веке Германия раздула два мировых военных пожара. Мы не хотим стать жертвой третьего.

– Вы правы, – откликнулся Сталин, продолжая свой путь вокруг стола. – Так полагают советские люди. Так полагает Сталин, – сказал он, переходя к своей излюбленной манере говорить о себе в третьем лице и употреблять местоимение «мы» вместо «я». – А вот они, – Сталин сделал неопределенное движение рукой, – полагают иначе. Вам предстоит убедить их в своей правоте. Гарантировать, что это удастся, не могу. Но заверить вас, что Советский Союз будет целиком на вашей стороне, хочу со всей определенностью. Со всей!

Сталин остановился и в упор посмотрел на Миколайчика, как бы заставляя его либо выложить свои «козырные» карты, если они у него имелись, либо же связать себя на будущее согласием со всей польской делегацией.

Но Миколайчик молчал, демонстративно глядя в потолок.

На какое-то время Сталин умолк в раздумье. Возможно, хотел прямо спросить, все ли члены польской делегации придерживаются и будут придерживаться точки зрения Берута. Однако не сделал этого, решив, вероятно, что будет правильнее молчаливо констатировать факт польского единогласия.