— Не так, но не с тобой, — непонятно ответила Вельма. — А с твоим Реймондом. Позже ты сама все поймешь. Когда встретишь подходящего мужчину.
В тот момент я и думать ни о каких мужчинах не желала. Но время показало, что колдунья была права — как обычно.
***
Я скрючилась на холодном полу, обхватив плечи руками. Во сне ко мне снова вернулась полузабытая боль от предательства. Зачем, зачем незнакомец напомнил мне о Реймонде? Я смогла убедить себя — не без помощи Вельмы — что он был всего лишь незначительным эпизодом в моей жизни. Пусть и нескоро, но я вновь начала интересоваться мужчинами. Поначалу мне казалось, что я больше никогда-никогда не позволю ни одному из них прикоснуться ко мне. Но Вельма, когда я поделилась с ней своими соображениями, отреагировала весьма неожиданным образом.
— Конечно, не позволишь, ты ведь трусиха.
— А вот и нет! — возмутилась я. — Просто мужчины мне противны.
— А вот и да! — торжествующе расхохоталась колдунья. — Ты сама их боишься.
— Не боюсь!
— Неужели? Да ты скорее лягушку проглотишь, чем по своей воле прикоснешься к мужчине. И все из-за страха. Маленькая трусиха, вот ты кто. А еще Лерой! Да ты недостойна столь громкого имени.
Вельма провела меня, словно маленькую девочку. Мы долго спорили и остановились на том, что я до конца недели рискну и поцелую любого симпатичного парня.
— Заметь, я предоставляю тебе выбор, — говорила колдунья. — Если опасаешься, что он тебе потом проходу давать не будет, то напрасно. Я сделаю так, что он сразу же забудет обо всем.
Раздразненная ее насмешками, я рискнула. Кем он был, тот путник, которого мы подкараулили у постоялого двора, я так никогда и не узнала. Но он был молод и привлекателен. Поначалу он растерялся, когда незнакомая девица внезапно повисла у него на шее и прильнула к его губам, но быстро сориентировался и горячо ответил на поцелуй.
— Ну как? — спросила Вельма, когда мы вернулись к замку.
Хорошо, что на мои отлучки родители смотрели сквозь пальцы. Они знали о моей странной дружбе с лесной колдуньей и позволяли мне общаться с Вельмой. Но вот если бы они прознали о моей последней выходке, то мне могло бы и влететь как следует.
Я задумалась.
— Странно. Но не могу сказать, что неприятно.
— Вот видишь, — удовлетворенно заметила Вельма, — мужчины далеко не так страшны, как ты себе вообразила.
С тех пор мне еще несколько раз доводилось целоваться с мужчинами, но настоящее желание во мне смог разбудить только незнакомец из сна. До него я ни с кем не хотела повторить то, что было с Реймондом. Более того, даже несостоявшийся жених не вызывал во мне и тени той страсти, что я испытывала в руках незнакомца.
Хлопнула дверь, и я вздрогнула, выныривая из воспоминаний.
— Северина. Да вы с ума сошли. Здесь так холодно, а вы в одной рубашке. Вставайте немедленно! — засуетился возле меня Анри.
Я поднялась на ноги и только теперь ощутила, как обжигает холодом босые ступни ледяной пол. Поджала пальцы, поежилась. Анри опустил взгляд — и тут же подхватил меня на руки.
— Поставьте меня немедленно!
— И не подумаю. Вам необходимо согреться, — фразу поэт заканчивал, открывая пинком дверь своей комнаты.
Он усадил меня в кресло у камина, а сам отошел к столику, на котором скромно стоял знакомый мне глиняный кувшин с напитком, набранным из бочки.
— Жаль, нет ни бокала, ни кубка. Утром отнес их вымыть, да в кухне и оставил. Вот они, неудобства жизни без прислуги. Ничего, отопьете так.
Я будто увидела себя со стороны: босая, с распущенными волосами, в одной лишь тонкой ночной рубашке, в спальне постороннего мужчины. И нервно хихикнула.
— Анри, дайте мне халат. У вас ведь есть халат?
— Есть, — ничуть не удивился моей просьбе Анри. — Но сначала сделайте глоток побольше.
И он сунул мне в руки тяжелый кувшин.
Я поморщилась, когда огненная жидкость обожгла мне горло. О закуске поэт, разумеется, не позаботился.
— Вот, возьмите.
В халате, который протягивал мне Анри, я вполне могла бы утонуть, но выбора не было. Я поднялась, чтобы одеться, и заметила, как изменился взгляд поэта. С опозданием сообразила, что на фоне горящего камина сквозь тонкую рубашку отчетливо видны все изгибы моего тела, разозлилась и выхватила у Анри из рук несчастный халат. Закутывалась я в него прямо-таки с ожесточением, точно в броню, а затем вновь забралась в кресло с ногами, позаботившись о том, чтобы даже ступни были надежно спрятаны под полами. Некстати вспомнилось, что точно так же я куталась в халат в присутствии Благодатного — и меня охватило раздражение.
— Пожалуй, я пойду. Благодарю за сочувствие.
— Не спешите, — мягко попросил Анри. — Вам ведь не спалось? Я тоже иной раз просыпаюсь незадолго до рассвета и никак не могу уснуть опять. Чувствую, как меня охватывает неясная тревога. Говорят, эти часы, самые темные, принадлежат Сумраку. Именно в это время он может прокрасться в наши души и завладеть ими.
Я вспомнила пугающие истории старой Джой.
— И вы верите в эти россказни, Анри?
— Это не россказни, — возразил он. — Можете спросить у Фиоре. Он многое повидал в своих странствиях. Поинтересуйтесь, считает ли он сказками истории о Сумраке.
Я поежилась, хотя уже успела согреться. А ведь поэт кое в чем прав: странные сны я видела именно в те самые тревожные и тягостные предрассветные часы. Вскоре после пробуждения небо начинало сереть, и лишь тогда у меня получалось прогнать ощущение приближающейся опасности.
— А вы сами, Анри? — спросила я. — Вы-то откуда так много знаете? Я росла здесь, недалеко от Черты, а о Сумраке слышала только байки старой нянюшки.
Анри задумался.
— Наверное, в Лерое просто боялись упоминать Сумеречных вслух, чтобы не накликать беду. Сменилось не одно поколение, а негласный запрет остался. Ведь именно здесь бушевали кровопролитные битвы. Я же рос любознательным ребенком, а в родительском доме была большая библиотека. Многое из прочитанного непроизвольно запомнилось, хотя осознавать и анализировать я стал много позже.
— Неужели и у вас хранились таинственные манускрипты, в которых упоминалась Алексия Лерой?
— Алексия? — заинтересовался Анри. — Впервые о ней слышу. Это какая-то семейная легенда? Расскажите, мне любопытно.
Разумеется, посвящать его в домыслы о том, что во мне может течь кровь Сумеречных, я не собиралась, поэтому ответила кратко:
— Есть сведения — правда, непроверенные — что Алексия помогала Благодатному Эриху провести Черту. Я думала, что смогу узнать от вас, так ли это.
— Жаль, но здесь я не могу вам помочь, — казалось, Анри искренне огорчился. — Зато, если пожелаете, расскажу вам о том, что находится за Чертой.
— О Сумраке?
Должно быть, выглядела я в тот момент презабавно. Уверена, что лицо у меня вытянулось, а глаза округлились от изумления. Но Анри даже не улыбнулся.
— Именно, — ответил он. — Единственное, за достоверность изложенного тоже не поручусь. Если у деяний ваших предков были свидетели, то обнаруженный мною в свое время дневник содержал лишь бездоказательные рассуждения. Мне они показались весьма интересными. Итак, мой прапрапрадед был лицом, приближенным к Благодатному, ученым и философом. Он полагал, что Сумрак — своего рода отражение или, как он выразился однажды, оттенение Света. И он походит на наш мир, как тень походит на отбросившего ее человека. Например, как вам известно, в мире существует несколько мест, в которых горят Искры Света.
Я невольно улыбнулась, вспомнив, что в одном из таких мест якобы и нахожусь. Хотя Благодатный, скорее всего, уже выяснил, что в Стримен я так и не попала.
— Мой предок считал, что далеко не все эти места нам известны. А еще — что аналогичные находятся и по ту сторону Черты.
— Искры Мрака? — предположила я.
— Скорее уж сгустки. Но называть их можно как угодно. Особые места, обладающие собственной силой, направленной на определенное воздействие. Мой предок посвятил много времени изучению этого вопроса, изъездил все обители, в которых имелись Искры, но затем его покровитель умер. А новый Благодатный счел исследование этого вопроса бесперспективным. Он полагал, что знать, как устроен мир Сумрака, ему ни к чему: все равно Черта нерушима.