Шантажист горланил так, как будто с него живьем сдирали кожу.
— Спасайся кто может! Меня повязали! — вопил он.
Сообщники, увидев большое скопление полицейских, вероятно, сочли благоразумным не попадаться им на глаза.
Вскоре незнакомца опутали веревками, словно палку колбасы, и бросили на пол в один из экипажей.
В таком виде он и был доставлен в полицейский участок.
Однако, прежде чем поместить его в камеру предварительного заключения, Гаро решил самолично подвергнуть его короткому допросу.
Никогда еще перед глазами начальника сыскной полиции не представал более совершенный тип записного подонка. И дело вовсе не в том, что он был безобразен в эстетическом смысле этого слова. Отнюдь нет. У него были правильные и тонкие черты лица, серые глаза светились живым умом. Чуть широковатый нос имел гордую орлиную горбинку, между ярко-красных губ блестели ослепительно-белые зубы, откровенное наглое лицо выражало то насмешку, то угрозу, то подозрительность. Цвет кожи он имел свежий и белый, на щеках играл румянец. Белокурые, очень светлые волосы вились, несмотря на короткую стрижку. На свежевыбритом лице — тоненькие пшеничные усики с закрученными кончиками. Словом — лицо как лицо, ничего вульгарного, а в определенные моменты как бы и не лишенное достоинства.
А вот вид его фигуры приводил в некоторое замешательство.
Мощная, громадная, мускулистая шея была коротка. Голова уходила в широкие квадратные плечи, на слишком длинных руках выпирали могучие бицепсы, а кисти отличались изяществом, хотя хватка его длинных тонких пальцев наверняка была чрезвычайно сильна. Грудная клетка выдавалась вперед, но не как у чахлой, домашней птицы, а как у настоящего бойцовского петуха. Как и руки, ноги были тоже длинными, узкие ступни прятались в стоптанных башмаках. Словом, внешность этого более чем подозрительного типа была довольно примечательна.
Разбитной, находчивый, умный, он не лез за словом в карман, так и сыпал жаргонными выражениями и производил впечатление подзаборного бродяги и завсегдатая сточных канав, которыми кишмя кишит наш добрый Париж. Отложив антропометрические измерения преступника на следующее утро, его тотчас же допросили.
— Взгляните, он же горбун! — воскликнул секретарь господина Гаро.
— Сам ты горбун! — возмущенно откликнулся прощелыга. — Что я, по-твоему, горб проглотил?
— Так и есть, — продолжал секретарь, ощупывая под блузой мускулистую спину арестованного. — Горб он действительно проглотил, потому что горб-то фальшивый!
— Напялил бы я шмотки, как бульварный хлыщ, так смотрелся бы не хуже всяких маменькиных сынков! — огрызнулся бродяга, и в словах его была доля истины, потому что секретарь начальника сыскной полиции выглядел, в отличие от злоумышленника, весьма заурядно.
Господин Гаро спросил имя и фамилию задержанного.
Тот бросил:
— Зовут меня Некто, родился где-то. Возможно, родители мои миллионеры, да жаль, они неизвестны.
— Где проживаете?
— Не то в префектуре, не то в тюрьме, точно сам не знаю где.
— Вы издеваетесь над нами!
— Да это вы надо мной издеваетесь! Я у вас уже торчу битый час, а мне только и дали, что полсетье[49] какой-то бурды, немного зелени, кус хлеба и шматочек мяса.
— Вы голодны?
— А то нет! При моей работенке не всегда копейку имеешь, чтобы подзаправиться.
Господин Гаро тотчас же велел принести часть ужина, приготовленного для него самого, так как этот неутомимый труженик ел где и когда придется.
Бродяга набросился на пищу, как голодный зверь.
Съев в мгновение ока все до крошки, арестованный удовлетворенно вздохнул и насмешливо заметил:
— Вот уминать за обе щеки — это по мне! Вы свойский мужик, месье Гаро!
Быть может, начальнику сыскной полиции и польстил подобный комплимент, но виду он не подал.
Бросив на бродягу пронзительный взгляд, он спросил:
— Ну что, будете теперь говорить?
— Буду. Заговорю, как попугай, отведавший жаркое в винном соусе.
— Вы похитили ребенка князя Березова?
— Совершенно верно.
— И вы же нанесли ножевое ранение в грудь сестре княгини?
Босяк заколебался.
— Вам не отпереться. Ведь это именно вы ударили ножом свояченицу князя?
— Ну, я… Чего уж там, признаю…
— Искреннее признание вам зачтется.
— Пусть меня сошлют или голову отрубят, мне без разницы…
— А теперь скажите, где ребенок?
— А вот это уж нет, — перебил бандит, — этого я не скажу.
— Подумайте хорошенько. До сих пор вы были со мной откровенны, продолжайте в том же духе.
— Не вижу надобности. Я попросил у князя Березова немного денег, ничтожную сумму для такого богача. А он вместо того, чтобы заплатить такой пустячный выкуп, сдал меня фараонам. Пусть теперь помучается!
— Это ваше последнее слово?
— Да, последнее!
— Но ведь несчастная мать все глаза выплакала…
— А мне наплевать на слезы толстосумов!
— Но ведь она же мать!
— А я не знаю, что это такое. Меня щенная сука молоком вскармливала, а потом свиноматка в сарае…
— Вы много страдали…
— Да уж, настрадался, наварился, как похлебка в котелке…
— Но не совсем же вам чуждо сострадание?
— Пустая болтовня. Богачи знают, как утешиться со своими денежками. И хватит об этом, я больше ни слова не скажу.
Убедившись, что больше ничего не добьется, господин Гаро велел поместить задержанного в камеру, а сам позвонил князю.
Начальник сыскной полиции был доволен и половинчатым успехом, а в дальнейшем полагался на одиночное тюремное заключение, которое, по его мнению, должно будет принести свои плоды.
Ранним утром следующего дня узник попросил есть и сожрал все, как если бы он был болен булимией[50]. Он был воистину ненасытен, и ему едва-едва хватало двойной порции.
Пытаясь приручить арестованного с помощью небольших поблажек, месье Гаро послал ему вина и курительного табака.
Но все впустую. Наглец наелся, напился, выспался, покурил, но не прибавил ни слова.
Так прошли еще сутки.
Затем узник предстал перед судьей, чей торжественный вид нимало его не впечатлил. Он подтвердил свои первичные показания, не отрицал, что похитил ребенка князя Березова и ударил ножом девушку за то, что она оказала сопротивление, но категорически отказался добавить что-либо еще.
Между тем его сфотографировали, произвели антропологические измерения, ввели данные в каталог и после обычной процедуры проверки обнаружили, что он, по всей видимости, ранее не имел дела с правосудием.