— Ну все. Хана барыгам! — не отводя взгляда от экрана, торжествующе произнес он.
— Точно! Понаживались на нас и хватит! — подхватила комната.
— Ага. Пусть попробуют поработать! Ходить взад-вперед раз в неделю все могут.
— Так они по дешевке теперь все отдадут, — донеслось из угла у окна.
Скажи это Сорок седьмой — на его слова никто не обратил бы внимания. А тут вся комната притихла. Головы дружно повернулись в угол. Там сидел наладчик с номером 37 на спецовке — молчаливый, тихий человек.
Глаза мастера забегали, лицо загорелось радостной мыслью, и он вылетел из комнаты. Его побег остался незамеченным. Все оживленно обсуждали, что нужно в первую очередь идти покупать на черном рынке, пока другие не разобрали. Перерыв подходил к концу, а пообедать почти никто не успел. Оглядевшись, Телль вытащил из кармана пакет с бутербродами. Развернув пакет, он взял один бутерброд, откусил его и стал медленно жевать. Запах слежавшейся за полдня вареной колбасы с хлебом оказался чужим в душной потной комнате.
— Едой пахнет, — потянул носом № 35, упаковщик соседней с Теллем линии.
Он уставился на зажатый в руке Телля бутерброд. Упаковщика дернули обратно вниз, где под пригнувшимися спинами вовсю планировался поход на рынок.
— Шел бы жрать в другом месте, — сказали оттуда.
— Не отвлекай своей едой, — попросил Телля сидевший рядом другой наладчик.
Телль в ответ только тщательнее жевал, глядя на наладчика и остальных. Если бы не эти бутерброды, никто бы не заметил его присутствия в комнате. Да и отсутствия, в общем-то, тоже. Вот так и жизнь пройдет, а что был ты, что не было — без разницы. Закончив есть, Телль стал пробираться к двери. Ему хотелось еще успеть к фонтанчику с водой.
По окончании перерыва обсуждение похода на черный рынок перенеслось в цех. Оно не стихало до конца смены. Рабочие договаривались, где будут ждать друг друга, чтобы потом вместе пойти на рынок, прикидывали, у кого из торговцев можно сбить цену, и кто этим займется.
— Ты с нами? Где встречаемся? — спросил Телля оператор его линии Ник, носивший тридцать первый номер.
Телль лишь покачал головой.
— Ты чего? Не пойдешь? — не поверил Тридцать первый.
— Не пойду, — поморщился Телль.
— Вроде ты на рынке каждый выходной бываешь. Ты же там все знаешь. Трудно помочь?
— Трудно, — не подумав, выдохнул Телль.
Тридцать первый с досадой швырнул тряпку, которой вытирал руки.
— Эх ты! А еще напарник, — злобно выдавил он.
Телль шагнул к нему вплотную.
— Никто просто так ничего там не отдаст, — произнес он отдельно каждое слово.
— Ну это ты знаешь. А мы — нет, — ждал Тридцать первый.
Теллю стало жаль его.
— Говорите тогда с теми, кто толкает товар, сделанный своими руками. Мебель там, картины, какая-то пошитая одежда. Они могут скинуть. А те, кто готовое продает — лекарства, кофе, сигареты, жвачки — они не уступят.
— Сказал бы сразу, — все еще дуясь на напарника, протянул Тридцать первый. — Чего ты начал-то?
— Просто вы ждете одного, а будет по-другому, — с сочувствием ответил Телль.
Парк
Фина давно хотела выбраться семьей в Горпарк. Каждую субботу она думала об этом и — не решалась. Вдруг там, где на выходной собираются тысячи людей из разных концов города, возникнет какая-нибудь ситуация, и про Ханнеса узнают все?
Но в это воскресенье город направлялся в другую сторону, на черный рынок. Ни Телль, ни Фина, ни Ханнес никогда еще не видели до отказа заполненных в выходной день автобусов и трамваев. Фина даже решила проверить, спросив в киоске Нацпечати у остановки, — точно ли сегодня воскресенье?
Подъехал почти пустой вагон. Ловко взобравшись по ступенькам, Ханнес сразу стал искать себе место поудобнее. Он садился у окна справа — слепило солнце, слева — мешали встречные трамваи. За кабиной водителя ничего не было видно, а обзор через вход в кабину загораживала всю дорогу болтавшая с вагоновожатой кондукторша.
Кроме Ханнеса с родителями, в вагоне ехали лишь четыре пассажира. Конечно, они с удивлением наблюдали за скачущим с места на место мальчиком. Кондукторша, пару раз оглянувшаяся на салон, видела Ханнеса, однако ничего не сказала.
— Пускай, — шепнула Фина мужу про сына.
Телль согласился.
Ныряя от солнца в тень домов, трамвай, покачиваясь, гремел по утренним улицам. Ханнес большими глазами смотрел в окно, вцепившись руками в поручень сиденья перед собой.
— Ты знаешь, я не помню, чтобы Ханнес ездил на трамвае, — повернулся Телль к жене.
— А когда мы сами на нем ездили, вспомни? — глядя в окно, шепотом ответила Фина. — Как в другой город попали.
Дома закончились. За широкой улицей начался серый кирпичный забор с выложенными посередине узорами. За забором тянули к трамваю свои ветки деревья.
— Городской парк, — объявила вагоновожатая. — Следующая конечная.
Трамвай остановился. Телль и Ханнес подали руки растерявшейся Фине.
— Я не помню тут забора, — поправив волосы, сказала она.
— А ты тут была уже? — повернулся к ней рассматривавший ворота парка Телль.
— Да. Только когда это было! Сейчас все по-другому,
Взяв руку Ханнеса, они медленно пошли к воротам, над которыми была большая вывеска с толстыми буквами: "Городской парк культуры и отдыха".
— Когда я увидел забор и не обрезанные, как на улицах, деревья, я подумал — еще одно кладбище. А то со стороны похоже на наше — только забор не железный, — Телль говорил так, чтобы Ханнес не видел это.
Телль сочувствовал Фине, которая ожидала совершенно другого и была — нет, не разочарована, а скорее растеряна. Зато Ханнесу нравилось все — сверкающие от солнца черные ворота парка, покачиваемые легким ветром макушки деревьев, возвышающееся за ними колесо обозрения.
— Мороженое! — воскликнула Фина, увидев у ворот киоск с надписью "Нацхолод".
Телль на ходу считал мелочь, но ее было недостаточно даже для двух мороженых. Тогда он вытащил из кармана брюк купюру.
— Ими же еще можно расплачиваться? — Телль положил купюру в окошко киоска.
— Конечно, — ответила оттуда продавец.
— Три мороженых, пожалуйста, — попросил Телль в окошко и улыбнулся ждавшему Ханнесу.
— Три каких?
Тут Телль задумался. В Нацторге, где он покупал продукты домой, всегда было только молочное мороженое — номер один. Телль знал, что есть еще сливочное, фруктовое. Наверное, их продавец и имела ввиду. Он повернулся к жене с сыном, чтобы узнать, какое они будут, но Фина уже успела изучить ассортимент.
— Давайте номер четыре — три штуки! — сказала она.
Из окошка высунулась рука с шоколадным пломбиром. Телль показал глазами сыну "иди бери", потом взял пломбир для Фины и себе.
— Только не спеши! — предупредила Фина Ханнеса.
Ничего вкуснее они не ели.
— А можно еще потом? — осторожно попросил Ханнес.
— Угу, — кивнул Телль, откусывая край вафельного стаканчика.
На входе в парк стояла будка. Когда Ханнес с родителями поравнялись с ней, оттуда вышла женщина.
— Вы в парк?
— В парк, — ответил, не удивившись вопросу, Телль.
— С мороженым нельзя. Доедайте тут.
— Почему это? — поинтересовалась Фина.
Закрыв от Ханнеса женщину в будке, Телль показал сыну рукой в левую от парка сторону.
— Смотри. Там уже нет домов. Там кончается город.
— Кончается город? — переспросил Ханнес.
— Да. Мы с тобой на краю города.
— А что там, дальше? — встав на цыпочки, Ханнес вытянул шею.
За зеленой полосой кустов тянулась вдаль асфальтовая полоса.
— Дорога, — сказал Телль. — Она ведет к другому городу. Возле дороги будут поля, деревни, лес. Река будет, мост через реку.
— У нас дома на карте она есть? — спросил сын.
— Думаю да.
Фине тем временем женщина из будки объясняла, почему нельзя с мороженым.
— Мусор в парке остается. С едой нельзя.
— Но оно же в вафельном стаканчике.