Читать интересную книгу Избранное - Василий Нарежный

Любослав вещал: «Повелитель земли Муромской! Державный владыка наш желает тебе мира и здравия. Если ты в чем обижен от него, он воздаст должное удовлетворение; ибо сердце его не жестоко, Возвести, чего хощешь ты, и он склонится на твое хотение. Он хощет от тебя взаимно мира и дружбы долголетней!»

Престарелый Миродар ответствовал: «Послы неразумные! Неужели думаете вы, что князь, любимый народом, когда-либо может быть оскорблен иноземцем. Сердца подданных есть такой щит, которого никакие копья пробить не сильны! Не я обижен Любославом, но он сам собою. Так!

он истребил часть лесов моих, разорил несколько моих подданных, но они нимало не несчастны. Для чего ж владею я народными сокровищами, как не для вспоможения им во время нужды? Се дщерь моя — Гликерия! Зрите ли хотя одно украшение на ней от злата, Маргарит и камней цветных? Одна роза, возникшая под рукою ее, украшает грудь девическую. Из сего познайте вы, что даровать мне мир Любослав не властей. Я в мире сам с собою и с моим народом! Какого ж мира еще он может желать мне?»

«Но, — вещал удивленный Любослав, и смятение разлилось по высокому челу его, — он требует от тебя мира и дружбы!»

«Дарю мир, но не дружбу! быть другом честолюбцу ц неразумному, неограниченному — и вредно и поносно».

«И се последние речи твои?»

«И твердые, как сей меч, висящий при бедре моем».

Любослав, преклонив выю, пошел из чертога с унынием.

Дружина его за ним. Шли они посреди двора, и се настигает их чашник княжеский: «Мужи туровские! — воззвал он, — и вы и кони ваши от дальнего пути утомились. Миродар приглашает вас опочить в сей храмине, на дворе его. Вкусите яств его и испейте меду сладкого. Князь наш обык не отпускать со двора своего утомленными и тех, коп притекают к нему с объявлением войны жестокой. Неужели сделает то с вестниками мира?»

Предложение принято с доброхотством. Три дня провели они в пиршествах. Любослав, восседящий за столом княжеским, с каждым мигом пролетающим более и более впивая в себя отраву любви из светлых взоров княжны прелестной. Познал Велькар новую язву сердца его, и князь поведал ее причину.

«Бежим, князь, — вещал он, — бежим поспешно, пока есть еще возможность. Миродар никогда не склонится наречь тебя сыном своим: толико и одно имя твое ужасно дли его слуха. Тщетно будешь ты истаивать в мучительном томлении и луч отрады не осветит мрака души твоей».

«Или погибну — или буду обладать красами Гликерии!» — сказал князь с решимостию и удалился в чертог покоя.

Но покой удалился от ложа его, и дремота сладкая не посетила вежд князя томящегося. Тысячи предприятии вращались в мыслях его. Едва останавливалась решимость его на одной мысли, внезапно с другой страны являлось сомнение; он отвергал первое и устремлялся к последнему.

Тако страждущий пловец, сражаясь с волнами моря бурного между обломков корабля разрушенного видит доску утлую слабую держать его на зыблющемся хребте бездонной влаги, и объемлет оную с веселием. Он оставляет ее поспешая к древу огромному. Оно сильно сдержать его но длани человека не могут обнять во всю толстоту его; они скользят, и несчастный по необходимости предается на произвол ревущей бездны.

В таковом состоянии духа был Любослав недоумевающий, как златое солнце простерло взоры свои в чертог покоя. Велькар с дружиною явился внять повелениям владыки своего и князь воззвал: «Идем в чертоги Миродаровы.

Хощу испытать, конец ли моим бедствиям или неумолимая доселе судьба до конца пролиет на меня фиал гнева своею». — Они приблизились к высокому престолу князя Муромского, и Любослав вещал:

«Державный повелитель Мурома! Доволен я твоим угощением много обязан твоею ласкою. Но истинная вина моего прибытия доселе тебе не известна. Достоинства несравненной дщери твоей достигли до слуха моего повелителя. Он хощет сохранить с тобою мир и дружбу на времена грядущие.

Любослав моими устами предлагает тебе желание сердца своего разделить с нею престол и судьбу свою! Что возвещу я владыке Туровскому?»

Миродар пребыл в молчании. Взоры его обращались переменно то на мудрых советников и на милую дщерь свою, то на вестника Любослава. Наконец он ответствует:

«Возвести благодарность мою владыке Туровскому за его добрые мысли о дщери моей. Но купно уверь его, что она не создана сделать его благополучным. Она воспитана посреди мирных теремов моих и никогда не слыхала звука трубы бранной. Подобно юной незабудке, цвела она под питательною тению любви родительской. Сердце ее ужасается природной мысли о кровавых подвигах. Любослав жаждет славы бранной, и громкие вопли победные нежат слух его, как журчание ручья кроткого услаждает путника во дни знойные».

Любослав вещал: «Повелитель мой пременил путь ко счастию. Душа его жаждет теперь тишины благословенной.

Когда соединит он силы свои с силами муромскими, тогда хищные соседи не дерзнут подъять против кого-либо из вас копий брани, и так мир крепкий оградит сепию своею оба княжества и их повелителей!»

«Что возвестит на сие дщерь моя?» — рек старец, обратясь к Гликерии.

«Родитель мой! — вещала княжна с преклонными взорами, и ланиты ее покрылись белизною лилии, сердце трепетало сильно в груди прекрасной. — Родитель мой! если и теперь будешь ты ко дщери своей толико ж милостив, колико был доселе, если насилие противно сердцу твоему, чуждо твоему родительскому, доброму сердцу, то не делай меня несчастною! Соединение с князем Туровским погубит меня, как погубляет блеск молнии едва возникшую из матерних недр земных юную незабудку».

«Не огорчу дщери единственной, дщери любимой, — рек князь и восстал с седалища. — Возвести о сем твоему повелителю».

Гликерия поверглась в отеческие объятия; советники радостно воскликнули. Любослав исторгся из чертога с дружиною; мрачная туча сердечной скорби покрыла чело его.

Вечер XII

Повелеть громам, пробегающим поверх утесов кремнистых, да умолкнут; или палящему перуну, да сокроет в облаках свинцовых смертоносные очи свои; или вихрю неукротимому, да сложит на чело земли крылия свои быстропарящие, — возможно власти единого миродержателя!

Повелеть буйному движению сердца своего, пылающего гневом или мщением, да укротит порывы неистовства; или духу своему, мятущемуся кичением любочестия, да смирит его браздою любомудрия; или предрассудку закоренелому, да откроет очи дремавшие и узрит истину в свете ее, — достойно мудрости мужа великого!

И таков, ко славе своей и счастию народа подданного, явился Любослав и в духе и в сердце своем. Под различными предлогами отдалял он день своего отбытия из Мурома.

Миродар был доволен его присутствием. Любослав повествовал ему и дщери его о доблестях ратных великих предков крови Славеновой, о их презрении к бедствиям, скромности в торжествах победных.

Миродар осклаблял старческие уста свои и наконец сказал: «Поразить злодея, умышляющего на нашу свободу; презреть пораженного и даровать прочный мир народам; в сем только полагаю я истинную славу мудрого ратоборца».

Наконец Любослав оставил чертоги Миродаровы. С каждым мигом, отдалявшим его от стен Мурома, гордость и надменность его исчезали. Достиг он рубежей туровских и воззвал к дружине своей: «Друзья мои и сподвижники! Да будете вы свидетелями клятвы вашего повелителя. Отныне славу свою да поставлю я в обладании народом счастливым; богатства мои да измерю любовию народа моего; победы мои да взвесятся на весах великодушия! Не сокрылось от взора моего, сколько в области Туровской полей невозделанных, лесов неочищенных; ибо руки, долженствовавшие управлять плутом и секирою, отягчены были мечами крепкими и копьями дебелыми: суетное украшение чертогов княжеских! одна любовь народа да будет отныне моею стражею!

Да изженутся из столицы моей певцы польские и плясавицы богемские! Они питались потом моего доброго народа. Богатства мои бесчисленны: да идет един из вас и и::

рубежах женолюбивых греков обменит их на злато, и серебро, и сельские изделия. Познаю мудрость Миродара: все мое — не есть мое, а моего народа; я страж верховный и распорядитель его сокровищ».

Так вещал Любослав, и сопутники восслали молитвы к богу милосердия за премену сердца его, толико вожделенную.

О, колико могущественна любовь в сердцах открытых, в душах мечтами невозмущенных!

Златовидное солнце бросало уже багряные лучи свои на вершины дубов и вязов, и князь, среди мрачной дубравы, совсем неожиданно узрел селение многолюдное. Там, где дикие вепри и медведи основали древле жилище свое, ныне ликовали мирные пастыри и оратаи. Старцы, увенчанные класами пшеницы, возлежали при корнях древесных. Юноши и девы веселились в плясках отцов своих. Отроки, украшенные цветами сельскими, стояли подле старцев с сосудами меда пенистого. Сладкие звуки свирелей окрест раздавались.