– Останься, мне будет только приятно.
В тот момент я ее ненавидела, но отказать так и не сумела.
– Ты знаешь, что такое «метеоритный дождь»? – спросила она за ужином.
– Не очень.
– Падающие звезды – это всего лишь световой эффект. Происходит он оттого, что метеориты врываются на огромной скорости в земную атмосферу. Самый интенсивный такой дождь наблюдался в ночь с шестнадцатого на семнадцатое ноября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года над Америкой, точнее, над Аризоной…
Я посмотрела на нее:
– Жаль, что ты не стала астрономом.
– Сама жалею. Но теперь это всего лишь забава, хобби.
– Зато у тебя есть твое профессиональное дело.
– Ага, любовь, – сказала она и рассмеялась, но это было как-то неискренне.
«С чего я взяла, что она меня любит? – подумала я. – Она ведет какую-то свою игру. Может, она хочет поссорить нас с Зигмундом, поэтому уговорила остаться у нее? Все-таки я должна настоять на своем и вернуться домой на такси. А если она обидится и не явится из-за этого на репетицию…». Я постоянно боялась – вдруг что-то случится, и она не придет?
– То, что ты мне показала, это потрясающе, – сказала я, чтоб прервать молчание, – но на это можно посмотреть один раз, другой, а что дальше?
– Есть такой журнал, называется «Проблемы», время от времени я для него пишу.
– Но ты ведь актриса!
– Уже нет. Я вернулась в театр, потому что для тебя это было важно. У тебя такое трогательное лицо… особенно когда ты вот так испуганно смотришь. Просто я подумала: раз это ее каприз, почему бы мне его не исполнить.
– Каприз? – вскинулась я. – Это твое жизненное предназначение.
– Я так не думаю, моя жизнь не сводится к одному только театру.
– Для меня – да.
– А для меня – нет. И учти это.
Я вскочила с места:
– Да если бы ты по-настоящему так думала, разве бы ты сыграла так эту роль?
– Успокойся и сядь. Я еще не сыграла. Премьеры еще не было, – сурово сказала она.
Ее реакция меня вовсе не удивила – всем известно, что актеры суеверны. И я в том числе, правда, куда в меньшей степени, чем, например, Зигмунд. Как-то перед премьерой он уронил листок с текстом роли. Я нагнулась, хотела поднять и отдать ему, а он вырвал у меня скрепленные листы, бросил обратно на тротуар и принялся топтать ногами. Я думала, что Зигмунд внезапно сошел с ума, а это была всего лишь какая-то актерская примета.
Домой я вернулась утром, около десяти утра, посчитав, что в это время Зигмунд уже уедет на занятия со студентами. Но он меня ждал. Лицо у него было такое, что я невольно испугалась. Он был бледен, под глазами образовались темные круги.
– Где ты была?
– Спросил ревнивый муж…
– Я тебя серьезно спрашиваю.
– А я серьезно отвечаю. Была у подруги.
– У подруги с Урсынова?[7]
Я расхохоталась, но смех мой был слегка наигранный – чувствовала себя виноватой. Вообще-то я не предполагала, что Зигмунд воспримет мое отсутствие так остро. Правда, до этого я еще ни разу не ночевала вне дома.
– Подруга с Урсынова в штанах, да? Я прав?
– Нет, ты неправ, – ответила я решительно. – Я была не на Урсынове, а на Садыбе, и не просто у подруги, а у твоей бывшей жены Эльжбеты. Мы с ней засиделись-заговорились…
Я думала, он мне не поверит, а если и поверит, то как-нибудь язвительно прокомментирует, но он только бросил:
– Я бы предпочел, чтобы вы обе не так сильно меня любили.
Генеральный прогон в присутствии публики начался минута в минуту. Зрительный зал был полон. По городу уже разнеслись слухи, что в спектакле заняты артисты, которые в обычной жизни составляют любовный треугольник. Во втором ряду я увидела долговязую фигуру Яловецкого. Он никогда не упускал случая поприсутствовать, если в театре происходило что-то интересное. Но его привели сюда не кружившие по городу сплетни – он пришел на событие. И конечно же не будет разочарован. Мы уже были в костюмах и выглядели совсем по-другому, нежели на первых репетициях. Костюм помогает четче обрисовать роль. Иногда в нем легче играется, но бывает, что он мешает. Мне показалось, что костюм Арманды пришелся мне впору.
Уже были установлены декорации: кулисы театра Пале-Рояль. Тяжелые занавесы, зеленая афиша с гербами и орнаментом, а на ней написано большими буквами: Комедианты господина… и чуть помельче:
Жан-Батист Поклен де Мольер – Зигмунд Кмита
Мадлена Бежар – Эльжбета Гурняк
Арманда Бежар де Мольер – Александра Полкувна
Сцена представляет собой две грим-уборные, разделенные завесой. В первом отсеке – зеркало, кресло, висящие на вешалках театральные костюмы, в другом – огромное распятие с горящей свечой перед ним. Булгаков написал в ремарке, что это лампадка. И что в первой уборной зажжено множество свечей, а в скобках заметил: «Свету, по-видимому, не пожалели». А во второй уборной на столе только фонарь с цветными стеклами. Так пожелал автор, а декоратор полностью исполнил свое пожелание. Булгаков написал: «На всем решительно, и на вещах, и на людях (кроме Лагранжа), – печать необыкновенного события, тревоги и волнения. Лагранж, не занятый в спектакле, сидит в уборной, погруженный в думу. Он в темном плаще. Он молод, красив и важен. Фонарь бросает на его лицо таинственный свет».
Все так и было: уже на протяжении многих дней в нашем театре царили тревога и волнение, нас не покидало ощущение, что на наших глазах творится что-то исключительное. И не только благодаря самой пьесе. Немаловажное значение имело появление в театре Эльжбеты. Ее участие в спектакле для всех нас стало допингом. Как только она появлялась, у всех менялось выражение лиц, даже голоса звучали иначе. Настрой был приподнятый, хотя пока что шли только репетиции. К примеру, актер, исполнявший роль Лагранжа, стал подражать ему не только на сцене, но и в жизни – просто перенял манеру поведения. Это было даже забавно – он стал иначе двигаться, говорил как-то по-другому. То есть явно отождествлял себя с персонажем из пьесы. Зигмунд не преминул съязвить: высшая интеллигенция подмяла под себя низшую. Но Зигмунд играл в спектакле Мольера, а Лагранж был лишь летописцем великого человека. И прежде чем настоящий занавес начнет ползти вверх, он уже сидит у себя в каморке, за столиком, и, повернув фонарь так, что тот заливает всю его фигуру зеленоватым светом, записывает, вслух повторяя записанное:
Лагранж:
– Семнадцатое февраля. Было четвертое представление пьесы «Мнимый больной», сочиненной господином де Мольером. В десять часов вечера господин де Мольер, исполняя роль Аграна, упал на сцене и тут же был похищен, без покаяния, неумолимой смертью. (Пауза.) В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.)