не поделаешь, правда? сестра – женщина неполноценная, он – гомосексуалист, вы так, наверно, думаете?.. педераст так педераст, как вам угодно, но все равно, если не докопаться до сути… если любыми средствами не вернуть его и не заставить выбросить из головы мысль о побеге… сестра будет конченым человеком… черт возьми!.. вы меня понимаете?
К сожалению, понимаю слабо… прямо на нас мчится взявший слишком вправо грузовик, и я непроизвольно нажимаю на тормоз… что же он пытается внушить мне?.. зачем ему нужно, чтобы я осознал, как необходимо найти его и доставить этой женщине?.. неужели он не понимает, что, внушая мне такую мысль, он, наоборот, вредит сестре?.. пыль от пронесшегося грузовика поглотила всю дорогу… говорят, что самый умный вор – это тот, который делает вид, что его обворовали, так что…
– Так что надежда только на вас… расходы я беру на себя… не будет другого выхода – поплыву во Вьетнам… если набрать человек тридцать и составить из них команду, за один рейс тысяч двести можно заработать… вы не думаете, что нам с вами стоит сойтись поближе?..
– Вы пьяны?
Голос спокойный, но дверь остается на цепочке. То, что я пьян, видно сразу.
– Если можно, хотел бы обязательно еще сегодня поговорить с вами… необходимо для завтрашних розысков…
Женщина, колеблясь, медленно сняла цепочку, впустила меня и оставила в прихожей, сама же, одной рукой придерживая воротник пальто, накинутого поверх ночной рубахи, а другой – поправляя растрепавшиеся на затылке волосы, проскользнула в комнату. Я непроизвольно осматриваю пол в прихожей – ищу мужские ботинки. И в то же время прислушиваюсь к происходящему в комнате… что я подозреваю?.. я сам удивляюсь, осознав свое подозрение… он здесь или его здесь нет… а что, если, притворившись пропавшим без вести, он на самом деле тайно прячется в собственном доме…
Вздор, конечно, но нельзя сказать, что подобная мысль абсолютно беспочвенна. Ведь первое ее приветствие сейчас, глубокой ночью, было: «Вы пьяны?» А разве для нанимательницы, как для любой нанимательницы, не было бы естественным прежде всего ждать новых известий?
Нет, это ложь. Клевета. Достаточно было лишь мельком взглянуть на мое лицо, на котором было написано желание оправдать свое позднее появление, чтобы ей сразу же стало ясно: ждать каких-нибудь важных известий нечего. Кроме того, располагай я действительно какими-то важными известиями – будь то радостными, будь то печальными, – для того чтобы их сообщить, есть гораздо более удобное, изобретенное цивилизацией средство – телефон…
Женщина вернулась. На ней темно-синие брюки, рыжий свитер, связанный из толстых ниток, волосы зачесаны как обычно, но, видимо, потому, что заметно выделялись веснушки под глазами и держалась она сухо, казалось, что это совсем другой человек. Возможно, виной тому была и некоторая настороженность по отношению ко мне. Точно оправдываясь, я стараюсь развязать скованный смущением язык.
– …Собственно, речь идет о вчерашнем спичечном коробке… я и в донесении о нем написал, о кафе «Камелия», я имею в виду, но вот если говорить о выводах, к сожалению, похвастаться нечем. И что меня беспокоит… вы, по-моему, говорили, что спичечный коробок лежал вместе со старой газетой? Эта газета еще у вас? Она могла бы помочь мне…
– Да, должна быть, но…
Она уже пошла было искать, но я удержал ее. Оправдываться – уже само по себе оправдание, с этим застрявшим в горле колючим парадоксом я продолжал:
– Прежде всего хотелось бы знать, от какого числа газета… существует ли какая-нибудь связь между газетой и спичечным коробком?.. здравый смысл подсказывает, что, видимо, не существует, но… с полной уверенностью утверждать этого нельзя – все зависит от того, за какое она число… немного беспокоит это… спичечный коробок, почему он так сильно истерт?.. и тот факт, что в очень важном для расследований, которые я веду, кафе собран столь незначительный урожай, наоборот, заставляет о многом задуматься… гипотез можно выдвинуть сколько угодно… но какую бы ни выдвигал – каждая полна противоречий… как испорченный компас – туда указывает, сюда указывает… но все же, хоть и сломанный, компас есть компас… и мне кажется, достаточно еще лишь одного усилия, достаточно малейшего намека – и компас тут же укажет точное направление.
– Сейчас посмотрю. – Остановив поток моих слов, который мог продолжаться до бесконечности, она слегка кивнула и после минутного колебания, если бы я не следил за ней так внимательно, то не заметил бы: – Заходите в комнату, подождите, пожалуйста.
И вот я снова в той же комнате с лимонной шторой, сижу на том же стуле, что и вчера вечером, с силой сцепив пальцы. Печку, видимо, совсем недавно выключили: вместе с запахом керосина сохранилось еще какое-то тепло, и, казалось бы, нельзя так уж замерзнуть, но почему-то я весь заледенел. Заледенел изнутри. Мне показалось, что холод начал сковывать меня, как только я опустился на стул. Чувство, что я сел, отстранив что-то… что-то легкое, послушное, грустное, похожее на проглядывающую сквозь туман тень дерева… возможно, это был он… застенчиво, несмело он прошел мимо меня, впервые завладев моим сердцем… и тут же снова вернулся на плоский портрет в узкой рамке, безропотно уступив мне свое место. Но в душе моей чувство ледяного стыда все растет и растет, превращаясь в мутную пелену, подобно тому как капля чернил, пущенная в воду, разрастается все новыми и новыми нитями.
Охваченный сильным подозрением, я начинаю с повторения того же, что проделал вчера. Прежде всего, пепельница на столе. К счастью, она чистая и сухая, и нет никаких следов, что ею недавно пользовались. Глубоко вдыхаю, принюхиваюсь к запаху в комнате. Все тот же запах косметики, смешанный с запахом керосина… табаком не пахнет совсем. Под скатертью тоже один лишь пустой мрак. Потом взгляд скользит со шторы к книжной полке, а от книжной полки перелетает к телефону. По дороге его заставляет споткнуться и с неподдельным интересом возвратиться назад тот самый клочок бумаги, приколотый булавкой к шторе… прислушиваюсь к тому, что делается в соседней комнате, и, крадучись, обхожу стол и изучаю записку… семизначная цифра, написанная шариковой ручкой… специфически женский почерк, мелкий и четкий… номер телефона, который я запомнил… тот самый номер, который был на этикетке спичечного коробка из «Камелии». Но почему-то это открытие меня не особенно удивило. Вместо удивления сердце заледенело еще сильнее. Отгоняя от себя такую возможность, боясь ее, я в конечном счете ждал ее как нечто неизбежное. Значит, эта женщина совсем не была жертвой в чистом виде.
Неожиданно я становлюсь дерзким, грубым. Ну и