Читать интересную книгу Мишкино детство - Михаил Горбовцев

Мишка наблюдает за цыплятами, а из головы никак не идут теткины слова: «Возьмет да кому-нибудь и сдаст землю».

Земля-кормилица… Только о земле говорят мужики. За землю куда-то на край света угнали отца. Чтоб снять в аренду на испольных условиях землю, отцу долго пришлось упрашивать тетку Таню. Мать бесплатно напряла и наткала ей длинную холстину полотна, обещала прополоть огород.

Вдвоем Мишка с матерью сумели бы обработать землю и без отца. Мать яровину посеяла много раньше мужиков. Но вот беда, она больна…

«А что, если я сам вспашу пар?» мелькает у Мишки мысль.

Отец когда-то давал ему пробовать пахать и всегда хвалил: «Из тебя заправский пахарь будет». Если вспахать пар, то для матери, когда она выздоровеет, большую радость трудно придумать. Когда ей расскажут, как тетка Таня хотела отобрать землю, но Мишка вспахал пар, и она не стала ее отбирать, мать грустно улыбнется, глянет на Мишку и скажет: «Так он у меня золотой…»

Мишке показалось, что эти слова даже кто-то произнес вслух. Он быстро поднялся и побежал в сарай. Посреди сарая стояла телега. На сучке подсохи висел хомут. В углу сарая стоял запыленный красненький плужок.

— Так… Будем приниматься, — сказал Мишка.

Он с трудом взвалил на телегу небольшой однолемешный рязанский плужок, положил пахотный хомут, затем, вытащив из-под задних колес телеги камни-подкладки, поднял оглобли. Телега сама так стремительно покатилась во двор, что Мишка чуть не упал.

Смирный конь Баязет охотно вслед за Мишкой вышел из конюшни, зашел в оглобли и остановился, будто вкопанный, пока Мишка обряжал его в сбрую. Оглядев и опробовав запряжку, как это делал отец, Мишка завязал за грядку телеги вожжи, отер рукавом со лба пот и пошел в избу.

— Ты в какой это извоз собрался? — спросила тетка Арина.

— Ни в какой! — буркнул Мишка, отрезая краюшку хлеба.

— Ни в какой — не надо. Поезжай убей коня, сам убейся… А тому быть… Конь чего-нибудь испугается, понесется — и тебе аминь и коню аминь… Вот вспомнишь мое слово, — пророчила тетка.

Мишка не слушал тетку, завернул в тряпочку хлеб, взял пиджак и стоявший в углу кнут и, по-отцовски осмотрев избу — не забыл ли чего, пошел к двери.

Не успел Мишка выехать за огороды, как на разные голоса запищали колеса. «Вот безмозглая голова! — выругал себя Мишка. — Забыл колеса подмазать!» Он взглянул под телегу. Запыленная мазница с торчащим из нее помазком висела на своем месте. «Ну ладно, — решает он, — обратно буду ехать, тогда подмажу».

Ехал он на клин, который назывался Частеньким и находился возле шляха у самого столба-указателя. Другой загон парины был сейчас же за вареновскими огородами, но Мишка боялся начинать с него: соберутся зеваки и, того гляди, начнут смеяться над Мишкиной работой.

«Эх, если бы отец дома был!» вздыхает Мишка.

Прошлым летом отец ездил с Мишкой в город на ярмарку покупать телегу. Дорогой, когда купили телегу и возвращались домой, отец обещал научить Мишку мужиковаты боронить, пахать, запрягать лошадь. Обещал даже купить маленькую косу и сделать маленький цеп. Мишка тогда похвалился ребятам, что у него будет своя коса и цеп, но отец сказал: «Обождем год-два», потому что мать на него закричала: «Ты либо угорел? Еще успеет силы вымотать!» Но запрягать Баязета, боронить и пахать отец Мишку все же выучил.

В Частеньком клину невспаханным оставался только загон тетки Тани. Он был покрыт коричневыми метелками волчка и густо потоптан овечьими копытцами.

Мишка перепряг Баязета в плуг и остановился в нерешительности — откуда начинать вспашку: с середины, как делал отец, или от края. Решил пахать кругом: посредине ровную борозду не проведешь, а от края Баязет будет итти по-над межой. Мишка разговаривал с Баязетом на суровом, деловом языке, как разговаривал отец. Когда Баязет удалялся от борозды, Мишка кричал: «Ближе!» Если же он пробовал на ходу ущипнуть травы, то Мишка многозначительно обещал: «Вот погоди, я тебя накормлю… Ты у меня вволю наешься…»

Земля была сухая, но плуг на небольшой глубине шел легко. Немножко тяжеловато было на углах, когда сразу надо было заворачивать Баязета и заносить плуг.

Работа спорилась. С каждым кругом черная кайма вокруг загона становилась шире и шире. Робость и неуверенность исчезли. Не зря бывало отец ему говорил: «Не святые горшки обжигают».

Когда уже была вспахана чуть не треть загона, Мишка услышал окрик:

— Бог на помощь!

На рвановской дороге Мишка увидел Ксенофонта. Он пришел, видимо, осмотреть свои посевы.

— Спасибо, — сказал Мишка.

— Пашешь?

— Пашу.

Ксенофонт поковырял вспаханное сначала палкой, потом сапогом, засмеялся и сказал:

— Ну что ж, пахать научился, теперь и жениться можно.

Мишка промолчал, но ему лестно было, что сам Ксенофонт похвалил его работу.

— Небось, уже наметил невесту?

Мишка на этот вопрос не ответил.

— Ну, паши, — сказал Ксенофонт и ушел.

Жениться Мишке еще рано. Но когда-нибудь он женится. Перед глазами, как принцесса из сказки, встала Людочка — внучка графа Хвостова. Но о Людочке и думать страшно. Неплохая девка у Козьмы Моргунова. За работу ловко берется, хоть и богатая. Однако Козьма скорей из дому ее прогонит, чем отдаст замуж за Мишку. Есть еще Наташка тетки Тани… Еще много девок, но Мишке сейчас о них думать некогда, ему надо пахать…

…Усталый, но довольный возвращался он с поля домой. Солнце уже наполовину спряталось за край земли. Где-то блеяли овцы. Кричали перепела. Над спиной Баязета столбом танцовала мошкара. Мишка думал о том, как он сейчас придет домой, напоит Баязета, даст ему корма, а потом уже скажет тетке Арине, чтоб налила чего-нибудь поесть. Тетка Арина нальет супу и спросит: «Ну что ж, напахал?», и Мишка будто нехотя ответит ей: «Да завтра еще, может, на полдня, осталось». А еще лучше было бы, если бы к его приезду хоть немного поправилась мать и спросила, где он был…

Но все вышло не так, как хотелось Мишке. Матери, правда, полегчало. Но перед его приездом снова приходила тетка Таня и сказала, что землю она отдала в аренду Петькиному отцу — Ксенофонту, так как Мишка не пашет пар, а ковыряет его вершка на два глубиной.

Акимова душа

Перед роспуском на рождественские каникулы новый учитель Александр Петрович весь день читал интересные и смешные рассказы: про лошадиную фамилию, про хамелеона — полицейского, про Ваньку Жукова, который так складно и жалостливо составил письмо дедушке на деревню, а адрес не указал. Когда учитель читал, как Ванька опускал в почтовый ящик письмо, у Мишки чуть не сорвалось с языка: «Что ж ты, дуралей, не написал, какая деревня и какой волости!» Но во-время спохватился и ничего не сказал. И валяется это письмо на почте, должно быть, и по сей день, а Ваньку чем попало бьет хозяин-сапожник.

Александр Петрович умел читать на разные голоса. Если речь шла о дьячке, то голос Александра Петровича был тоненький и хворый. Если же говорил фельдшер, то голос вдруг менялся на грубый, трескучий.

«Вот так бы выучиться читать, — думал Мишка, — да добыть бы эту книжку — бабы все животы надорвали бы от смеха…»

Уроков на праздники Александр Петрович не задавал. Только четвероклассникам сказал, чтобы они описали, как провели праздник. И наметку дал: куда ходили, что ели, в какие игры играли, может быть ездили куда в гости или к ним кто-либо приезжал, о чем говорили взрослые…

Писать надо недлинными фразами, например: «Я катался с горы на салазках» и точка. «У нас были тот-то и тот-то» — и снова точка.

— А кто лучше всех напишет, тому я подарю вот эту книжечку, — сказал Александр Петрович, высоко подняв небольшую книжечку в голубенькой обложке, которую только что читал и на которой вверху крупными буквами было оттиснуто «А. П. Чехов», а пониже и помельче — «Рассказы».

Когда-то давно, года четыре тому назад, Мишка был маленьким и мечтал овладеть всемогущим волшебным камнем.

Теперь он большой и знает, что нет на свете ни волшебного камня, ни скатерти-самобранки, ни драчун-дубинки, ни ковра-самолета. А голубенькая книжка с чудесными, будто живыми рассказами есть, и овладеть ею можно.

Он метнул тревожный взгляд в сторону Федотова Ваньки. Спор за голубенькую книжку мог быть только между ними: Ванька и Мишка — лучшие ученики четвертого класса. Но Ванькин отец — известный на всю округу богач, церковный староста. Праздник у них будет справляться по-богатому. Ваньке будет про что писать. А Мишке о празднике писать почти нечего. Поросенок у них издох еще летом. Убоины на праздник не будет. В гости к ним, может быть, придет только тетка Арина. Но разговоры, Мишка наперед знает, будут тоскливые: об Иване (Мишкином отце) ни слуху ни духу; уже почти шесть месяцев бушует война с немцами; от Филиппа больше месяца тоже нет писем: был под Перемышлем, а теперь кто его знает где — может, жив, а может, в братской могиле; Санька жалуется, что его заездил дядя Тимоха; мука дорожает, картошка на исходе; вспомнят про давно отцветшую девичью жизнь, повздыхают, поплачут, а в сумерки тетка Арина скажет: «Ну мне пора, сестра. Приходи ко мне…» И разойдутся.