К дому подъехали трое верховых – Том, некий мистер Слоан и хорошенькая женщина в коричневой амазонке, здесь уже бывавшая.
– Счастлив вас видеть, – сказал вышедший на террасу Гэтсби. – Счастлив, что вы заглянули ко мне.
Как будто им было не все равно!
– Присаживайтесь. Сигареты, сигары? – Он быстро прохаживался по гостиной, дергая за шнурки звонков. – Напитки нам принесут мигом.
Появление Тома сильно подействовало на него. Впрочем, он так или иначе чувствовал бы себя неловко, пока не попотчевал их чем-либо, поскольку догадывался, хотя и смутно, что ради того они и явились. Правда, мистер Слоан решительно ничего не желал. Лимонад? Нет, спасибо. Немного шампанского? Совсем ничего, спасибо… Извините…
– Как покатались?
– Здесь очень хорошие дороги.
– Я полагаю, автомобильные…
– Да.
Уступив неодолимому искушению, Гэтсби обратился к Тому, которого ему представили, как человека незнакомого, и который молча принял это.
– Сколько я помню, мы с вами уже встречались, мистер Бьюкенен.
– О да, – с угрюмой учтивостью согласился Том, хоть и ясно было, что он их встречу забыл. – Встречались. Очень хорошо это помню.
– Недели примерно две назад.
– Да, верно. Вы тогда были с Ником.
– Я и с супругой вашей знаком, – тоном без малого вызывающим продолжал Гэтсби.
– Вот как?
Том повернулся ко мне.
– Ты где-то рядом живешь, Ник?
– В соседнем доме.
– Вот как?
Мистер Слоан в разговоре участия не принимал – просто сидел, высокомерно откинувшись на спинку кресла; женщина тоже до поры молчала, но, выпив два «хайбола», исполнилась благодушия.
– Мы все приедем на следующий ваш прием, мистер Гэтсби, – пообещала она. – Что вы на это скажете?
– Конечно, приезжайте. Буду вам рад.
– Вы очень любезны, – без тени благодарности произнес мистер Слоан. – Ну что же… по-моему, нам пора возвращаться домой.
– Прошу вас, не спешите, – настоятельно попросил Гэтсби. Он уже овладел собой, и теперь ему хотелось получше изучить Тома. – Почему бы вам… Почему бы вам не остаться на ужин? Не удивлюсь, если к нему подъедет кто-нибудь из Нью-Йорка.
– Нет, лучше вы поужинайте у меня, – с энтузиазмом объявила добрая леди. – Вы оба.
То есть и я тоже. Мистер Слоан поднялся из кресла.
– Пойдем, – сказал он, но только ей одной.
– Нет, я серьезно, – стояла на своем леди. – Вы обрадуете меня, если согласитесь. Места за столом хватит.
Гэтсби вопросительно взглянул на меня. Ему хотелось принять приглашение, а того, что мистер Слоан твердо решил обойтись без него, он не понимал.
– Боюсь, не смогу, – сказал я.
– Ну, тогда вы, – настаивала, глядя на Гэтсби, леди.
Мистер Слоан пробормотал ей что-то на ухо.
– Если отправимся сейчас, не опоздаем, – громко ответила она.
– У меня нет лошади, – сказал Гэтсби. – В армии я часто ездил верхом, но здесь лошадью так и не обзавелся. Я поеду за вами в моей машине. Извините, я на минуту отлучусь.
Все мы вышли на террасу, где Слоан и леди, отойдя в сторонку, о чем-то пылко заспорили.
– Бог ты мой, и ведь поедет, – сказал мне Том. – Неужели он не понимает, что совершенно ей не нужен?
– Она говорит, что нужен.
– У нее сегодня большой званый обед, он там никого не знает. – Том насупился. – Хотел бы я знать, где он, к дьяволу, познакомился с Дэйзи? Клянусь Богом, я, может быть, и старомоден, однако женщины в наши дни слишком часто болтаются где ни попадя, и мне это не по душе. Да еще и заводят черт знает какие знакомства.
Неожиданно мистер Слоан и леди спустились с террасы и взгромоздились на лошадей.
– Поехали, – сказал мистер Слоан Тому, – мы запаздываем. Пора.
А следом мне:
– Скажите ему, что мы не могли больше ждать, ладно?
Мы с Томом пожали друг другу руки, остальные попрощались со мной (и я с ними) холодными кивками, и они быстро затрусили вдоль подъездной дорожки, скрывшись за августовской листвой, как раз когда из парадной двери дома вышел Гэтсби, державший в руке с переброшенным через нее плащом шляпу.
По-видимому, манера Дэйзи «болтаться где ни попадя» всерьез обеспокоила Тома, поскольку в следующую субботу он приехал с ней на прием Гэтсби. Возможно, именно его присутствие и сделало атмосферу того вечера странно гнетущей – в моей памяти он стоит особняком от других приемов, которые Гэтсби устраивал тем летом. Гости были все те же, во всяком случае того же сорта, шампанское так же лилось рекой, и гомон стоял все тот же, многозвучный и многокрасочный, но я ощущал в воздухе нечто неприятное, что-то грубое, до того вечера мною не замечавшееся. Хотя, возможно, я просто свыкся, привык видеть в Уэст-Эгг самодостаточный мир с собственными нормами и собственными великими фигурами, мир, бывший ничем не хуже прочих уже потому, что он не сознавал своей второсортности – а теперь я вглядывался в него заново, глазами Дэйзи. Смотреть новыми глазами на то, к чему ты успел приспособиться ценой немалых усилий, – это всегда нагоняет грусть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они приехали в сумерках, и пока мы шли сквозь искрившуюся толпу из сотен людей, голос Дэйзи творил чудеса, шелестя и журча в ее гортани.
– Как же меня все это возбуждает, – шептала она. – Если захочешь поцеловать меня, Ник, – в любую минуту вечера, – дай только знать, я с удовольствием это устрою. Просто произнеси мое имя. Или покажи зеленую карточку. Я теперь раздаю зеленые…
– Посмотрите вокруг, – предложил Гэтсби.
– Я и смотрю. Я чудесно…
– Вы наверняка увидите людей, о которых немало наслышаны.
Том, окинув толпу надменным взглядом, сказал:
– Мы редко выходим на люди. Собственно говоря, я, по-моему, не знаю здесь ни единой души.
– Возможно, вам известна вон та дама.
И Гэтсби указал на ослепительную, куда больше похожую на орхидею, чем на человека, женщину, восседавшую, словно напоказ, под сливовым деревом. Том и Дэйзи вгляделись в нее, и, похоже, обоих охватило странное чувство нереальности, какое возникает, когда ты видишь совсем рядом с собой остававшуюся до этой минуты призраком фильмовую знаменитость.
– Она прелестна, – сказала Дэйзи.
– Мужчина, склонившийся к ней, – ее режиссер.
Гэтсби церемонно повел Дэйзи и Тома от одной компании к другой:
– Миссис Бьюкенен… мистер Бьюкенен… – и после недолгого колебания: – Великий игрок в поло.
– О нет, – сразу же возражал Том. – Только не я.
Но, по-видимому, звучание этих слов было чем-то приятно Гэтсби – Том так и остался до конца вечера «игроком в поло».
– В жизни не видела столько знаменитостей! – воскликнула Дэйзи. – Мне понравился тот… как его звали? У него еще нос сизый.
Гэтсби назвал его, добавив, что он – средней руки продюсер.
– Ну и пусть, все равно он мне понравился.
– Я все же предпочел бы не числиться игроком в поло, – исполненным любезности тоном сообщил Том, – а лучше сидел бы себе, как в кустах, и разглядывал знаменитостей.
Дэйзи и Гэтсби потанцевали. Помню, меня удивила грациозная старомодность его фокстрота – я еще не видел Гэтсби танцующим. Потом они неторопливо прошлись до моего дома и просидели с полчаса на его ступеньках, я же нес по просьбе Дэйзи вахту в саду: «На случай наводнения, или пожара, – пояснила она, – или другого стихийного бедствия».
Том «вылез из кустов», когда мы втроем уселись ужинать.
– Ты не будешь возражать, если я устроюсь вон за тем столом? – спросил он. – Там один малый отличные анекдоты рассказывает.
– Иди, конечно, – благодушно ответила Дэйзи. – А если захочешь чей-нибудь адрес записать, вот тебе мой золотой карандашик.
Том ушел, Дэйзи, вглядевшись в «тот стол», сообщила мне, что девушка «простоватая, но хорошенькая», и я понял: если не считать получаса наедине с Гэтсби, время это она провела не так уж и весело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Компания за нашим столом сидела на редкость хмельная. Виноват тут был я – Гэтсби позвали к телефону, а я увидел за столом людей, в обществе которых веселился две недели назад. Однако то, что забавляло меня тогда, на сей раз отдавало какой-то гнилью.