— Что ты имеешь ввиду? — удивился Роджер.
— Разве мы не похороним их?
Пирри сухо рассмеялся.
— Боюсь, для подобных актов милосердия у нас нет времени!
Подкатил «Форд». Выйдя из машины, Оливия бросилась к Анне и Мэри. Пирри занял ее место за рулем.
— Мы потеряли слишком много времени, Джонни, — сказал Роджер. — Конечно, о похоронах не может быть и речи. Первая остановка сразу за Тадкастером. Идет?
Джон кивнул.
— Я буду замыкающим! — крикнул Пирри.
— Ладно! Трогаем.
7
Тадкастер напоминал пограничный город накануне вторжения. Страх и отчаяние ощущались повсюду. Владелец гаража, где они заправлялись, изумленно посмотрел на предложенные деньги, не имеющие теперь никакой цены. Там же, в гараже, нашли номер «Йоркшир Ивнинг Пресс» трехдневной давности. Ничего нового — та же скучная торжественность официальных заявлений, едва скрывающая панику, что и в радиосводках.
За Тадкастером свернули с главной дороги. Мэри немного ожила, даже выпила чаю и поела. Но Анна не притронулась к пище. Она сидела в неестественно напряженной позе, не говоря ни слова, и Джон не знал, что скрывает ее молчание. Боль, стыд или горькое торжество. Он попытался было заговорить с Анной, но Оливия знаком остановила его.
Заняв всю узенькую дорогу, «Ситроен» и «Воксхол» встали рядом. Перекусили, не выходя из машин. Тихонько бормотало радио. Передача об архитектуре мавританского стиля скорее смахивала на пародию на знаменитую английскую флегматичность. «Может, конечно, так и задумано, — подумал Джон, — только что-то не весело».
Внезапно звук оборвался. Сначала они решили, что приемник сломался. Джон включил свой. Ничего.
— Это у них, — сказал Роджер. — Слушай, я что-то не наелся. Давай откроем еще одну банку. А, командир, рискнем?
— Можно, конечно, — сказал Джон. — Но, по-моему, пока мы не выберемся из Западного Округа, лучше не надо.
— Ясно. Ну что ж, затяну потуже ремень. Придется потерпеть.
И тут проклюнулось радио. Голос диктора, суровый и испуганный одновременно, с непривычным для «Би-Би-Си» акцентом кокни, оглушительно грянул из обоих приемников:
«Говорит Чрезвычайный Гражданский Комитет из Лондона. „Би-Би-Си“ захвачена. Через несколько минут будет передано важное сообщение. Приготовьтесь! Не выключайте радио!»
— Чрезвычайный Гражданский Комитет! — взорвался Роджер. — Кто, черт подери в такое время занимается революциями?
Оливия укоризненно взглянула на него из соседней машины.
— О детях не беспокойся, дорогая, Итон или Борстал — такой вопрос теперь отпал сам собой. Несмотря на приличные манеры, наши дети будут выращивать картошку.
Из приемника вдруг раздался совершенно неуместный здесь перезвон Боу Бэлз.
Джон поймал взгляд Анны. На какие-то доли секунды колокольный звон перенес их в детство, невинное безмятежное детство в мире благоденствия. Очень тихо, чтобы слышала только она, Джон сказал:
— Это не будет продолжаться вечно.
Она безразлично посмотрела на него:
— Что — это?
Голос другого диктора, сменивший музыкальную паузу, был уже более типичен для радио, но все же немного раздражал какой-то непрофессиональной назойливостью.
"Говорит Лондон. Передаем заявление Чрезвычайного Гражданского Комитета.
По абсолютно достоверным сведениям бывший премьер-министр Раймонд Уэллинг, человек, для которого защита своих сограждан должна была стать главной обязанностью, строил вероломные планы их уничтожения.
Мы располагаем следующими фактами. Запасы продовольствия в стране на исходе. Поставка из-за границы зерна, мяса и других продуктов прекращена. Рассчитывать придется только на внутренние резервы. Надежды на контр-вирус, выведенный для того, чтобы противостоять вирусу Чанг-Ли, провалились.
В такое трудное для страны время преступный Кабинет утверждает не имеющий равных по своей жестокости план Уэллинга. Вот он. Самолеты британских ВВС сбрасывают атомные и водородные бомбы на крупнейшие города. И когда половина населения страны будет умерщвлена таким образом, появится возможность прокормить остальных."
— Боже мой! — воскликнул Роджер. — Разбудили Везувий!
"Лондонцы отказываются верить, что англичане способны поддержать чудовищный план массового убийства. Мы призываем военно-воздушные силы, которые когда-то защищали этот город от настоящих врагов, не обагрять руки кровью невинных. Такое ужасное преступление запятнает не только тех, кто его совершит, но и весь их род на тысячи лет вперед.
Уэллинг и все члены грязного Кабинета скрываются на одной из баз ВВС. Мы требуем, чтобы они немедленно были преданы открытому суду народа.
Сохраняйте спокойствие и оставайтесь в своих домах. Запреты на передвижения, введенные Уэллингом, отменяются. Но мы убедительно просим всех граждан не поддаваться панике, и не выезжать из Лондона. В настоящее время Чрезвычайный Гражданский Комитет делает все возможное для организации доставки в Лондон продуктов. Все продовольствие будет поделено по справедливости. Еще раз призываем вас к спокойствию и выдержке. Только если вся страна проявит истинную силу духа, мы выживем, какие бы беды и лишения не ждали нас впереди".
И — после недолгой паузы:
«Ждите новых сообщений. А пока послушайте музыку».
— А пока послушайте музыку! — передразнил Роджер, выключив приемник. — Каково? Да они просто сумасшедшие! Невменяемые! Этот «Чрезвычайный Комитет» — всего-навсего бесполезный триумвират, состоящий из профессионального анархиста, пастора и школьной учительницы с левыми взглядами. И надо ж было изловчиться собрать их в кучу, чтобы показать полное незнание человеческой природы.
— Они хотят быть честными, — сказал Джон.
— Вот-вот, честными. Как бывший инспектор по общественным связям, скажу тебе следующее: не надо много знать о человеческой природе, чтобы уяснить — честность бесполезна, а часто даже губительна.
— Здесь как раз — второе, — сказал Пирри.
— Будь проклята эта правда. Страна на пороге голода, вот Премьер-министр и решил уничтожить крупные города; военно-воздушные силы никогда не пойдут на это, но мы все равно призываем их не пачкать руки в крови; вы, конечно, можете уехать из Лондона, но лучше не надо — и так далее! А вывод только один — девять миллионов человек должны исчезнуть. Куда, как — неизвестно.
— Но ведь ты знаешь, что ВВС действительно никогда не пойдут на такое преступление? — спросила Оливия.
— Нет! — отрезал Роджер. — Не знаю. И не собираюсь испытывать судьбу. В общем, я даже допускаю, что ты права. Но сейчас это не имеет значения. Когда речь идет о водородных бомбах и голоде, я бы лично не вспоминал о человечности. Неужели ты всерьез воображаешь, что кто-то думает по-другому?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});