Читать интересную книгу Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

Кроуфорд навалился на веревку, и тележка заскрипела вперед, но затем он сообразил, что все еще несет сумку. Он остановился, вернулся назад, и, несмотря на протесты, вручил ее де Ложу. Одержав эту маленькую победу, он пошел назад, пока веревка снова не натянулась, а затем потащил тележку. Спустя несколько минут он немного приноровился к упряжи и подобрал размеренный темп ходьбы.

Он тяжело плелся прочь от моря, оставив деревню позади, по медленно забирающей вверх дороге. Вокруг царили запахи нагретого на солнце камня и благоухание вереска, и единственными звуками, нарушавшими небесное спокойствие, были тяжелое дыхание Кроуфорда, скрип колес тележки и монотонное жужжание пчел.

Где-то через час он достиг вершины холма и скользнул взглядом по широкой, неглубокой долине, раскинувшейся перед ним… вдруг он резко остановился, так что покатившаяся вперед повозка больно ударила его по ногам. Прямо перед ним, посреди далеких серо-зеленых склонов, рядами застыла армия гигантов.

Тут он услышал, как старик потешается над его замешательством, и разглядел, что фигуры в долине были не людьми, а вертикально стоящими камнями ― ландшафт отчасти напомнил ему Стоунхендж[99].

Чувствуя смущение из-за того, что был напуган этим зрелищем, он начал спускаться по северному склону холма; но после того, как тележка еще дважды налетела на него сзади, он решил, что будет легче позволить ей катиться впереди, и, тяжело ступая, пошел за ней следом, налегая на веревку и действуя как тормоз.

Именно в этой смехотворной позе они миновали группу из шести постных монахов, восседающих на ослах, и де Лож еще больше усугубил унижение Кроуфорда, выбрав именно этот момент, чтобы громким саркастическим тоном поведать местную легенду о том, что камни были языческой армией, которая гнала святого Камелия[100] навстречу морю, пока святой не обернулся и силой своей добродетели не обратил их всех в камень.

Узкий морской залив далеко вдавался в обступившую его сушу, в конечном счете превращаясь в реку, и здания маленького городка Оре теснились вокруг устья реки и взбирались вдоль крутых улочек, протянувшихся по холмам с обеих сторон.

От старика Кроуфорд узнал, что история этих мест пестрела чудесами и божественными явлениями. Всего лишь в миле на восток располагалась Базилика святой Анны, где пресвятая Дева явилась крестьянину по имени Ив Николасик и повелела ему построить на этом месте церковь[101]. А чуть дальше по дороге, в четырнадцатом веке состоялась отмеченная знаком креста битва, неприкаянные жертвы которой, согласно поверью, были осуждены скитаться по этим холмам до самого Судного Дня. Тем не менее, все эти знаменательные события не смогли подготовить горожан к процессии, которая со скрипом и кашлем церемониальным шагом вползла в город на закате в ту пятницу.

Весь день Кроуфорд тащил тележку по разъезженной дороге, то обливаясь потом на солнцепеке, то дрожа от пробирающего морского бриза. На обед он и его пассажир выпили по полной бутылке кларета и закусили хлебом, сыром и кочанной капустой, которые захватил де Лож. Но прежде, чем они возобновили свое путешествие, старик прорезал глазные отверстия в тряпичном мешке и натянул его поверх головы, словно капюшон пасторального палача, а Кроуфорд, последовав его примеру, напялил вместо шляпы пустотелую капустную кожуру.

Когда несколько часов спустя они, наконец, достигли Оре, капуста завяла, но все еще держалась на голове, и Кроуфорд сомнамбулистически произносил нараспев припев песни, которую де Лож начал петь несколько часов назад. Мелодия или, быть может, взмахи руками, словно крыльями, которыми старик аккомпанировал песне, привлекли следующую за ними по пятам процессию заливающихся лаем собак. Дети попрятались по домам, а пожилые женщины в ужасе осеняли себя крестными знамениями.

Де Лож прервал свое пение лишь чтобы указать Кроуфорду, где повернуть и перед фасадом какого из зданий пятнадцатого столетия остановиться; и когда тележка дотащилась до места, и Кроуфорд наконец смог снять упряжь, он, прищурившись, осмотрелся вокруг, разглядывая крутые улочки и старинные дома, и подивился, что он здесь делает, изнуренный, лихорадочный и наряженный в капустный лист.

Они остановились возле двухэтажного каменного строения с полудюжиной окон наверху, но лишь одним узким оконцем на уровне улицы. Карнизы на добрый ярд выступали из стены, а само здание было снизу ощутимо шире, чем вверху, и Кроуфорд подумал, что это место отдавало какой-то восточной неприступностью. Из одного из верхних окон на них с испугом взирал худой, средних лет человек в старомодном напудренном парике.

― Я предпочел бы увидеть ее, Франсуа, ― окликнул их мужчина.

― Я позабочусь, чтобы вдова была доставлена к тебе в кружевном платье и фате, ― откликнулся де Лож на своем архаичном французском, ― и чтобы Мон-Сен-Мишель[102] был ей вместо отца. Но Бризе! ― пока вот этот мой родственник не возобновит свои странствия, я не могу обойтись без гостеприимства.

Мужчина в окне устало кивнул. ― Всем нужна помощь на их пути. Минуту. Он исчез, и чуть погодя входная дверь отворилась. ― Входите, входите, ― позвал Бризе, ― клянусь Богом, вы и так уже привлекли достаточно внимания.

Закатное свечение ворвалось внутрь, затмевая свет зажженных в помещении ламп, и лишь когда дверь была снова закрыта, ряды стеллажей с гроссбухами и учетными книгами снова обрели атмосферу значительности.

Бризе привел их в личный кабинет и махнул рукой в сторону пары обитых бархатом кресел. На выцветших тканевых спинках едва различимо виднелись очертания когда-то вышитого на них Наполеоновского B, которое, судя по всему, лишь недавно было отпорото, и еще более слабо намек на fleur-de-lis[103], которая ему предшествовала. Бризе был, похоже, столь же переменчив в своих убеждениях, как и кресло, обращаясь к своим гостям то как «citoyens», то как «monsieurs»[104]. Слава богу, хоть французский его был чистым Парижским.

Кроуфорд с любопытством разглядывал этого человечка. Весь он был словно карикатура на судебного клерка: суетливый, потрепанный, заляпанный чернилами, насквозь пропахший книжными переплетами и сургучом, но он, как оказалось, представлял местную власть ― и, к удивлению Кроуфорда, был готов предоставить ему паспорт.

Он открыл выдвижной ящик стола и откопал две пригоршни паспортов, а затем перетасовал их, время от времени поглядывая на Кроуфорда, словно пытаясь оценить их пригодность. Наконец: ― Кем бы вы предпочли себя увидеть, ветеринаром или драпировщиком, ― спросил он.

Кроуфорд улыбнулся. ― Ветеринаром.

Очень хорошо. С этого времени вы Майкл Айкмэн[105], двадцати-двух лет отроду, уроженец Ипсвича[106], который прибыл во Францию двенадцатого мая. Ваша семья, несомненно, о вас беспокоится. Он протянул Кроуфорду паспорт.

― А что случилось с настоящим Майклом Айкмэном? ― спросил он.

Бризе пожал плечами. ― Полагаю, его подстерегли грабители. Может быть, у него с собой было много денег… или может его просто убили за паспорт, который затем можно выгодно продать, ― он позволил себе кислую улыбку, ― некоторым беспринципным государственным чиновникам.

― А сколько государственный чиновник хотел бы за один из них получить?

― Изрядно, ― довольно отозвался Бризе, ― но в вашем случае де Лож вызвался… заплатить по вашему счету.

Кроуфорд бросил взгляд на де Ложа и задумался, что же на самом деле ожидал получить взамен этот старец; но Бризе тем временем уже проставил на визе инициалы, а затем пролистал страницы, чтобы показать ему, как выглядит его новая подпись, и Кроуфорд отбросил сомнения прочь.

― Вам необходимо попрактиковать ее, пока не сможете ставить ее инстинктивно, ― сказал Бризе, с ухмылкой взглянув на него, когда протягивал документ.

Кроуфорду пришло на ум, что Бризе чем-то напоминает юного Китса ― не слишком сильно, так как Китс был молодым и крепким, а Бризе бесцветным и хрупким, но было что-то такое в его глазах. А затем он понял ― глаза обоих имели одну и ту же болезненную яркость, словно оба они были заражены каким-то редкостным видом лихорадки.

Когда они снова оказались снаружи, де Лож хромая направился обратно к тележке.

― Нет! Обратно мы возьмем человеческий экипаж, ― сказал Кроуфорд, тщательно выговаривая французские слова. ― Я заплачу. Его ноги все еще болезненно пульсировали после их сумасшедшей прогулки, и он чувствовал, как они набухают в одолженных ему туфлях.

― Не сомневаюсь, что ты можешь удовлетворить запросы кучера, но мне от тебя нужно совсем не это, ― рассмеялся де Лож, не оглядываясь и даже не останавливаясь.

― Подожди, я серьезно. Мне казалось, тебе так тоже будет удобнее, вряд ли приятно трястись в этой тележке целый день ― или всю ночь, в данном случае. Почему мы не можем просто… ?