— Федорыч! Ты в устиновских борах лосиных стоянок не знаешь?
— Нонче не был, не знаю. А лонись они в двух местах зиму отстаивались.
— Переходов-то нет нигде. Может, за лосей взялись…
Некоторое время они ехали молча. Вдруг Иннокентий Федорович разом осадил лошадь.
Такое если и бывает, то раз в жизни. Можно всю жизнь прожить средь лесов и полей, а подобного никогда не увидеть.
Метрах в двухстах от дороги, там, где бугрились закиданные снегом кучи соломы, на совершенно открытом поле стоял огромный волчина. Освещенный яркими лучами солнца, средь бесконечного моря сверкающего серебром снега, он был великолепен. Роскошная шуба Лобастого лоснилась, башку с короткими, остро поставленными ушами он высоко поднял.
Барсуков хорошо знал, что таилось за этим кажущимся ленивым спокойствием матерого хищника. Медленно вытягивая из кошевы тройник, он не отрывал глаз от зверя, отлично понимая, что теперь ни одно его движение не остается незамеченным. В этой немой дуэли хозяином положения был Лобастый, поэтому действовал Барсуков не очень уверенно.
Когда, наконец, над кошевой показался извлеченный Барсуковым тройник, Лобастый, с неимоверной легкостью бросив свое мощное тело в сторону, скрылся за копной соломы. Одновременно с его прыжком взметнулась с лежки волчица.
Барсуков не признавал неприцельную, рассчитанную на случайный успех, стрельбу. Стоя в кошеве, он лишь продолжал следить за удалявшимися по полю зверями.
Проскакав всего с сотню шагов, волки перешли на рысь, потом остановились, постояли, медленно побрели в сторону леса. Впереди теперь шла волчица. В сравнении с ней шедший сзади Лобастый казался великаном.
— Вот это зверю-ю-га! — с нескрываемым восхищением протянул Кеша.
— Да, хорош, ничего не скажешь! А ты, Федорыч, не обратил внимания, какие они брюхатые? Нажрались они где-то, вот что! — С этими словами Барсуков решительно полез из саней и загромыхал лыжами. — Ты давай к дому. Гая не выпускай, чтобы ему ничего не перепало, да и сам не корми. Пусть поголодает.
Кинув в кошеву полушубок и оставшись в одной телогрейке, он, забросив за плечи ружье, встал на лыжи и, махнув Кеше рукой, сошел с дороги.
От волчьей лежки Барсуков пошел «в пяту», по входному следу зверей. Тропить по свежей порошке было легко, и он шел по крепкому еще насту ходко, размашисто. Скоро следы привели к лесу и, пройдя по плотному ельнику, потянули к блеснувшему средь деревьев просвету.
Тушу зарезанного волками лося Иван Александрович увидел сразу. На белом снегу она выделялась, как черная, чуть припорошенная снегом земляная куча. Вокруг нее и по соседнему с ней осиннику сновало множество пернатых нахлебников. Завидя нежданного гостя, они забеспокоились. Тревожно застрекотав, на вершину осинника взлетело сразу несколько сорок. За ними с громким карканьем поднялись вороны.
Снег у туши лося был выбит глубокими, обозначенными синеватыми тенями, провалами и яминами. Такие же темные провалы уходили в осинник, откуда, видимо, и вышел преследуемый хищниками лесной великан. От внимательных глаз охотника не ускользнула и покосная дорожка — «зимник». Она чуть заметными припорошенными снежком полосками тянулась через поле и, проходя совсем близко от лосиной туши, отворачивала в сторону Установки. Сюда и спешил по насту загнанный лось. Но выбраться на твердую дорогу ему не пришлось. И всего-то каких-нибудь двадцать-тридцать шагов оставалось…
Барсуков вышел на запорошенный снежком зимник и, почувствовав под лыжами приятную его прочность поспешил к дому.
* * *
Гай привык в охотничьих поездках к активным действиям, а теперь вот уже которые сутки томился взаперти. Больше того — вчера не было даже ужина! Получив только удвоенную порцию хозяйской ласки, Гай коротал ночь голодным. Утром хозяин зашел к нему в телогрейке, с заплечным мешком за спиной и опять с пустыми руками. Ведра с варевом не было. Обиженный еще с вечера, Гай решил выдержать характер и навстречу хозяину даже не поднялся. Но увидев, что тот снимает висевшую с гвоздя сворку, вскочил мгновенно. Это уже дело! Тут можно было простить любую голодовку.
От радости волчина прыгнул козлом в сторону, попытался ухватить зубами конец собственного хвоста и так толкнул Барсукова в грудь лапами, что тот едва устоял на ногах. Попутно он успел несколько раз визгливо зевнуть и, наконец, взметнув на полу задними лапами мусор, вытащил Барсукова за поводок на улицу.
При подходе к лесу Гай получил полную свободу. Сначала он очертя голову носился по твердому насту широкого поля, потом побежал к опушке и сразу стал серьезнее. В лесу Барсуков очень любил наблюдать за своим питомцем. Там он заметно преображался и вел себя так, как подсказывал ему инстинкт. Легкая, грациозная рысь, какая-то особенно изящная настороженность на первый взгляд даже не гармонировали с мощным телосложением зверя.
Особенную ловкость и изящество Гай демонстрировал при поимке мышей. Приходилось только удивляться тому каким невероятным слухом должен был он обладать, чтобы заслышать пискнувшую где-то за десятки метров, да еще под глубоким снегом, мышку-малютку. Словно ведомый волшебным локатором, без малейшей ошибки, приближался он к цели. А потом следовало несколько крадущихся осторожных шагов и — стремительная атака.
Однако сегодня продемонстрировать свое мастерство Гаю не удавалось. Ни одной мышки. В лесу Гай, правда, нашел белку, но что в ней толку? Лаять он не умел. Постояв под деревом, на котором запрятался зверек, и послушав его возню, Гай затрусил дальше. Потом он встретил довольно свежие заячьи наброды и уже было засуетился в поиске, но, услыхав свист хозяина, вынужден был бросить и эту охоту. Хозяин почему-то всегда был против его увлечений зайцами.
Скоро до волчьего слуха долетели далекие голоса птиц. Гай сейчас же остановился. Он ясно различил ворчливое карканье ворон и дробную стрекотню сорок. Гай вопросительно посмотрел на идущих по дорожке охотников.
— Смотри, Федорыч! Это он, наверное, сорок заслышал, — с этими словами Барсуков поднял руку, указав Гаю нужное направление.
Получив хозяйское разрешение, Гай еще раз прислушался и только тогда легкой рысью пошел прямо к лосиной туше. Охотники еще издали услыхали, как там неистово заорали взбудораженные появлением волка крылатые мародеры.
Разогнав птичью братию, Гай побродил вокруг туши, тщательно принюхиваясь. Особенный интерес у него вызывали волчьи следы. Но следы были старые, и он только для порядка потыкал в них носом.
Утренняя прогулка неожиданно закончилась великолепным завтраком. Получив хозяйское благословение, Гай около часа ворочал неподатливые, схваченные морозом останки животного…