Читать интересную книгу Экономические провалы - Василий Кокорев

Но читатель, без сомнения, давно уже желает знать о причине упадка солеварения в Пермской и Вологодской губерниях. Причина эта заключается в сложении акциза с соли, отчего усилился привоз самосадочных и горных солей в Москву, на Волгу и во все внутренние губернии, и усиление это произвело такое понижение цен, которое вытеснило с рынка все вообще поваренные соли, и солеваренным заводам пришлось переносить столь сильный убыток, что они оказались в необходимости прекратить производство солеварения, но здесь возникает вопрос, касающийся государственных забот о рабочих и о всем местном населении, окружающем заводы, без которых нет ему возможности к безбедному существованию. На все это могут возразить, что если заводское народонаселение повергнуто в бедность, то зато вся Россия осталась в выигрыше от удешевления соли. Да, это было бы так, если бы сложение акциза последовало от избытка денежных средств и не повлекло за собой установления множества разных новых налогов; но и при этом надобно было, прежде чем разрушать солеваренное производство, создать в тех пунктах, где были заводы, новую деятельность, вроде выработки соды или других производств, могущих дать труд и хлеб, а когда с разорением заводских населений соединились новые налоги, установленные, очевидно, взамен потерянного акциза с соли, тогда уже разорение заводских населений ничем оправдать нельзя.

Главным побуждением к сложению акциза с соли было желание достигнуть употребления соли для корма скота, но эта цель ни в одной губернии не выразилась вполне удовлетворительно, потому что соль на полную сумму сложенного акциза (30 коп. с пуда) нигде не подешевела, и теперешняя ее цена в хлебородных губерниях, где существует более распространенное скотоводство, не дешевле 50 коп. за пуд. Еще не скоро наступит то время, когда крестьянин признает полезным употреблять соль для скота; но чтобы могли это употребление делать в образцовых фермах, которых у нас очень немного, было бы достаточно отпускать для каждой губернии по 50 тыс. пудов соли для раздачи ее по известным фермам на первое время даже даром, делая это посредством земских управ. При таком порядке количество даром раздаваемой соли не составило бы во всей России более двух миллионов пудов, следовательно государство теряло бы от этого миллион рублей в год и сохранило бы при существовании акциза свой доход в 10 млн. рублей в год, причем цель ввести в обычай посыпку корма для скота солью была бы вполне достигнута. Впоследствии, лет через пять, когда бы употребление соли для скота вошло в привычку и спрос на даровую соль усилился, она бы могла быть отпускаема уже не даром, а с назначением умеренной цены от 10 до 20 коп. за пуд.

В заключение скажем, что властительной мысли, могущей дать устройство соляному делу и снова призвать к жизни Пермские и Вологодские соляные промыслы, предстоит труд уравнять на главных рынках ценность всех солей, т. е. поваренной, самосадочной и горной, так чтобы ни одна соль для другой не изображала из себя Австралии, которая теперь ценностью своего зерна (пшеницы и овса) убивает русское сельское хозяйство, при вывозе наших хлебов за границу.

Очень было бы желательно, чтобы другие местности, где последовали местные провалы, откликнулись со всеми подробностями о переживаемых ими затруднениях. Из ясного разумения этих затруднений родились бы указания, подобные тому, на какие наводит соляной вопрос, и разрешением этих указаний, в смысле целесообразном местным интересам, была бы достигнута поправка многих ошибок прежнего времени.

Упомянув об Австралии, нельзя не видеть, что к нам приближается быстрыми шагами новый экономический провал, который будет состоять в том, что иностранные европейские рынки для сбыта наших хлебов будут навсегда для нас потеряны, потому что австралийский хлеб может продаваться дешевле нашего. Причины тому состоят в следующем. В Австралии овес родится сам 30, а у нас сам 6; пшеница родится сам 160, а у нас сам 12. В Австралии, погрузив хлеб на корабль, привозят его прямо к берегам европейских приморских городов, а мы должны, положим, из Самары провезти через Волгу и Мариинскую систему с разными перегрузками 4 тыс. верст и только в Финском заливе можем погрузить наш хлеб в корабль, так что провоз до европейских портов обходится гораздо дороже австралийского. Если же возьмем другую хлебородную местность, положим Тамбовскую, то здесь приходится иметь дело с железными дорогами, что еще более возвышает перевозочную цену, не говоря уже о том, что на станциях железных дорог не имеется никаких крытых помещений для складки хлеба, отчего в ненастное время хлеб подвергается неизбежной порче.

Кроме означенных неудобств, самый тариф за перевозку по железным дорогам направлен к угнетению вывоза за границу нашего зерна. Так например: с пуда пшеницы за провоз из Москвы до Ревеля берут 30 коп., с пуда хлопка за провоз по той же линии из Ревеля в Москву 14 коп., несмотря на то, что пуд хлопка стоит 10 руб., а пуд пшеницы 1 руб. 50 коп. Из этого выходит тот вывод, что мы сами для себя гораздо злее Бисмарка, сочинившего ввозную пошлину в Германии на русский хлеб.

Нельзя не предвидеть, что первые годы прекращения сбыта нашего хлеба за границу отзовутся самым тяжелым образом на экономической жизни народа и на финансовых оборотах правительства, потому что наступит такое время, в которое у нас не будет иностранных векселей для уплаты ими по тем векселям, которые выдает русская торговля за ввезенные к нам иностранные товары.

Хотя мне, вероятно, и не суждено дожить до тех последствий, к которым приведет австралийский кризис, но могу с полным убеждением и даже уверенностью предположить, что когда Россия будет завалена массою хлеба от прекращения заграничного спроса на него, тогда деревня несомненно выиграет: все будут питаться досыта, лица просияют, мускулы окрепнут. А как за полным достаточным питанием будет оставаться еще огромная масса излишнего хлеба, то она пойдет на изобильное откармливание скота и преобразует русскую вывозную хлебную торговлю в торговлю мясом и кожами. В этих двух продуктах мы никогда уже ни с чьей стороны не можем встретить соперничества, по неимению в Европе природных пастбищ. Но чтобы пережить кризис без сильных потрясений, надобно идти навстречу ему с преобразовательными мероприятиями, в смысле перехода нашей отпускной торговли с хлеба на мясо. Вот тут-то и является вопрос о мелких сельскохозяйственных винокурнях вопросом самой жгучей, настоятельной и неотложной надобности, таким вопросом, от которого зависит быть или не быть.

Если к устройству сельскохозяйственных винокурен будет приступлено немедленно, то до времени образования их пройдет, по крайней мере, два года, и это как раз сойдется с тем временем, когда Австралия произведет сильное потрясение нашей экономической почвы; но оно уже не застанет нас неприготовленными к перенесению производимого этим потрясением колебания. Подумаем о том, что нас ожидает в том случае, когда мы будем продолжать свое бездействие, будем сидеть сложа руки и, не приступая к устройству сельского винокурения, будем заниматься только наводнением России циркулярами по акцизному ведомству? Отгадать не трудно: нищенство, подобное тому, какое видели мы на Ростовской ярмарке, образуется во многих уездах из тех людей, которые, не занимаясь хлебопашеством, живут на фабриках, долженствующих значительно уменьшиться от безденежья помещиков и крестьян по случаю прекращения спроса на хлеб. В каком же положении будет тогда дух народа, его внутреннее настроение? Не будем разгадывать будущего и омрачать наши дни новою скорбью. Еще успеем наплакаться и в то время, когда разразится над нами грозная австралийская туча; но заметим одно: черное пятно этой тучи уже показалось на дальнем небосклоне. Пора приготовлять громоотвод.

Пятнадцатый провал

Не подлежит никакому сомнению верность всем известного определения, что подъем промышленности составляет главное условие народного благоденствия и силы государства. У нас этот подъем не только не заметен, но даже наоборот видны доказательства движения назад, явно выражающиеся в упадке производительных сил. Причиною тому - особая болезнь некоторых лиц русского коммерческого сословия, поддерживаемая, к несчастию, так сказать, поблажками в смысле удовлетворения болезненных желаний. Эта болезнь - чинобесие.

Для развития коммерческой деятельности на обширном пространстве русской земли нужна масса коммерсантов с глубоким знанием тех местностей, в которых сосредоточены их действия. Успех этой деятельности зависит от продолжительного существования торговых домов, передающих из рода в род порядок ведения дел вместе с последовательным их усовершенствованием. На этом создается общее народное доверие к старинным торговым домам, представителей которых у нас очень мало; но и те, которые есть, быстро редеют от производства их в чины и классы. Этот провал производит промышленный застой во многих местностях, обращая лучшие коммерческие конторы в совершенное ничтожество. В виде образности такое явление можно сравнивать со следующей картиной. Представим себе многолиственную самородную дубовую рощу, пораженную короедами (червоточиной) и начинающую постепенно засыхать и обращаться в голые, безлиственные сучья. Такое явление, конечно, не сопровождается никакой видимой бурей; но оно постепенно отнимает силу роста до такой степени, что возвращение в прежний цветущий вид, при всяческих усилиях, делается невозможным. Точно так же гибнут и наши коммерческие дома. Заключение это я мог бы оправдать двумя списками с поименованием фамилий: один список изобразил бы всех погибших для коммерческой деятельности домов от производства в чины, а другой, менее многочисленный, - уцелевших от действия червоточины и передавших свою деятельность детям и внукам. Решительно нельзя понять, что заставляет купца дезертировать из своего сословия в другое сословие. В первом положении этот купец был заметен, во втором он представляет личность самую заурядную и даже смешную, находящуюся в положении человека, отставшего от одного берега и никогда не могущего пристать к другому.