Читать интересную книгу Верность - Захарий Захариев

Никол медленно приподнялся на локте и мрачно произнес:

— Я не собираюсь разговаривать с предателем.

— Мне тоже не доставляет удовольствия разговаривать с убийцей. Жаль, что я не убил насмерть, — заявил Нанчев.

Никол:

— Едва ли вы выиграли бы от этого. Не забывайте, что вы укрываете меня уже больше месяца.

Нанчев:

— Я считал вас идейным врагом коммунизма, а вы оказались обыкновенным преступником, убийцей.

Никол:

— Излишняя сентиментальность, генерал. Сожалею в свою очередь, что не задушил эту прелестную советскую разведчицу. Вы мне помешали. Предоставили ей доступ в ваш дом — какая глупость в ваши годы.

Нанчев:

— Я доволен, что помешал вам. Вы хотели убить русскую женщину в моем доме, а это было бы для меня самым большим позором.

Никол (иронически усмехнувшись):

— А вы, оказывается, настоящий христианин.

Нанчев (уже более оживленно):

— Вы, генерал Никол, каждый вечер с патологическим наслаждением рассказывали мне о своих зверствах в России. Вы обзывали русских людей самыми обидными словами, забывая, что я тоже славянин, что русские были нашими освободителями. Вы не скрывали своей ненависти и к болгарам, хотя нашли приют в болгарском доме. Вы посягнули на мою национальную честь и, ослепленные жаждой крови, не замечали этого. Вы — профессиональный убийца, генерал Никол!

Никол (с презрением и яростью):

— Довольно!

Наичев (внешне спокойный, с таким же презрением):

— Фашизм превратил вас в циника. А то, что я христианин, это верно. Иначе я бы давно вас выдал… И это надо было сделать. — Затем, повернувшись к майору Подушкину: — Господин майор, полагаю, наш разговор на этом закончен. Вы сами понимаете мое положение. Я в ваших руках…

Все это время Наташа стояла у окна, то прислушиваясь к разговору, то выглядывая в окно. Вдруг на улице послышался шум мотора. Наташа подала знак майору Подушкину, означавший: «Приехали».

Майор повернулся к Нанчеву и сказал:

— Не беспокойтесь, господин генерал. Нас интересовал Никол. Вы можете спокойно оставаться в своем доме. Только один совет вам: лучше будьте хорошим гражданином своей родины, чем хорошим христианином. — И, обратившись к остальным, распорядился: — Поехали!

19

Последний день Горан оставил для встречи с Анатолием. Было раннее воскресное утро. В отличном настроении он шагал по пустынному шоссе. Кое-где на стеблях неубранной кукурузы, на сухой траве, на тонких паутинках блестела осенняя изморозь. Синее чистое небо дышало колючим холодом. Горан шел широким шагом и думал о Симеоне. Несколько дней назад он был в селе. Тетя Драга встретила его встревоженная: в носовом платке Симеона она видела кровавую мокроту. «Жизнь в нем угасает», — сказала она. Горан и сам это видел. В глазах семнадцатилетнего Симеона он читал примирение с неизбежностью. Горан обратился к Апостолову, полковник Биримиров предоставил в его распоряжение свою машину, и парня отвезли в одну из софийских больниц. Врачи сказали, что положение его не безнадежно: туберкулез сейчас лечат успешно…

Он зашел к тете Иванке. Анатолий был на аэродроме. Выпив предложенную ему чашку молока, Горан поспешил на аэродром.

Перед штабом он увидел звено Анатолия. Подполковник Ефимов отдавал летчикам последние указания перед предстоящим боевым вылетом. Анатолий заметил своего побратима и с радостной улыбкой дал ему знак подождать.

— Будьте внимательны, — предупреждал Ефимов. — Возможно, в воздухе встретите американские «Лайтнинги» и «мустанги». Вам хорошо известны их силуэты и опознавательные знаки. Смотрите не ошибитесь, иначе будем иметь большие неприятности.

Потом подполковник отпустил их, и Анатолий подошел к Горану, поздравил его с повышением, крепко обнял. Времени оставалось всего минуты две — Анатолию предстоял вылет.

— Я еду в Москву, — сообщил свою новость Горан. — Буду получать истребители.

— В Москву? Счастливец, завидую тебе! — воскликнул Анатолий. — Сходи в Москве на Первую Мещанскую улицу, дом восемьдесят, квартира десять. Там живет моя сестренка, Лялина Галя. Расскажи ей, как мы здесь живем. Возьми у меня в комнате что-нибудь ей в подарок. Непременно зайди к ней, ты же знаешь, она у меня единственный родной человек. Ну, прощай! — Анатолий поцеловал Горана и побежал к самолетам. На бегу он еще раз обернулся и помахал рукой. Горан долго смотрел ему вслед, мысленно повторяя адрес, потом поспешил на выход. Неожиданно он остановился, словно соображая что-то, затем повернулся и направился к штабу.

Подполковника Ефимова Горан застал склонившимся над столом, погруженным в раздумье, о чем красноречиво свидетельствовал его хмурый вид и разбежавшиеся по лбу морщины. Ефимов явно был чем-то озабочен. Когда Горан вошел к нему, он машинально бросил быстрый взгляд на часы: видно, его где-то ждали и времени у него оставалось в обрез. Но он тотчас уловил в глазах вошедшего смущение и сожаление о том, что явился не вовремя. Ефимов быстро овладел собой, улыбнулся, и его лицо снова стало приветливым.

— Поздравляю вас со званием, молодец! Нужно уже идти на командный пункт, но ничего. Садитесь. — И когда Горан сел на один из стульев у стола, он продолжил: — Вы, болгары, обычно доверчивы. А тут проявили такую бдительность. Я имею в виду случай с Владимировым. Вам известно, что он действительно поддерживал связь между немецкой разведкой и ее агентурой в Болгарии?

— Моя заслуга здесь совсем невелика, товарищ подполковник. Дело в том, что я хорошо знал Владимирова. А вы могли мне и не поверить. Мало ли сигналов остается без внимания? — Эти слова вызвали улыбку на лице Ефимова. — Я пришел, — продолжал Горан, — чтобы поблагодарить вас за то, что вы приняли меня в полк в трудный для меня момент, что вы поверили мне, доверили доставить самолет Владимирова. Для меня это была большая поддержка.

Ефимов снова украдкой посмотрел на часы.

— Я и в самом деле спешу, но все-таки должен вам сказать: строго говоря, я не имел права вас принимать. Но вы обратились к Анатолию, к нам, советским людям, за помощью с большой надеждой и доверием, и мы не могли, не имели права вам отказать, омрачить это доверие. О нем не сказано ни в одном уставе, о нем мы сами обязаны думать. Хорошо, когда два народа верят друг другу. Кончится война, наступит мир, и многие народы станут верить друг другу так же, как наши.

Ефимов поднялся, попрощался с Гораном и отправился на командный пункт.

На выходе с аэродрома Горан обернулся, и это напомнило ему, как однажды во время воздушного боя он так же вот обернулся, и это спасло его. Тогда на него неожиданно напали советские истребители. Сейчас все было совсем иначе: самолеты выполняли задания, а подполковник Ефимов руководил их боевыми действиями. И все были друзьями Горана, его братьями. И ему казалось, что нет ничего более великого, чем доверие между людьми. Он чувствовал себя счастливым. Может быть, часовой уловил его вдохновенный взгляд или ему просто захотелось пошутить, Горан не знал, но ему показалось, что часовой отдал ему честь. А может, это было сделано не в шутку, а в знак уважения?!

— До свиданья, браток! — сказал он ему.

Горан зашел к тете Иванке, положил в маленький чемоданчик несколько болгарских сувениров, которые нравились Анатолию, и отправился на вокзал…

Остановившись у окна вагона, он ждал, когда поезд проедет мимо аэродрома, на который ему хотелось еще раз бросить взгляд. В этот момент в воздухе показались самолеты. Они шли на посадку. Горан стал считать. «Один, второй, третий… А вот и четвертый!» Он вздохнул облегченно. Звено Анатолия возвращалось без потерь. «Первая Мещанская, дом восемьдесят, квартира десять. Лялина Галина», — повторил он про себя и вошел в купе. В нем никого не было. Интересно, какая из себя сестренка Анатолия? Наверное, такая же русоволосая, как и брат. И с веснушками на носу. И они ей, наверное, очень идут!

Болгарские летчики сидели прижавшись к иллюминаторам самолета. Внизу простирался украинский пейзаж. Оголенные деревья, сереющие луга. Дороги и колхозные нивы расчертили землю красивым геометрическим орнаментом. Населенные пункты были похожи на узлы, завязанные на ниточках прямых шоссе. Часть этих городов и поселков была разрушена, часть восстановлена. Земля, изъеденная окопами и воронками, словно отдыхала.

Летчики радовались тому, что первыми из болгарских летчиков летели в Советский Союз, и в то же время они были подавлены видом печальных картин, над которыми пролетали.

Самолет снизился до трехсот метров и летел теперь под облаками, то и дело погружаясь в их седые отроги. И тогда в самолете становилось темнее, а машину встряхивало сильнее. Летчики, как шоферы, не любят, когда их везут другие, а особенно в такую погоду. Они-то знают, что значит лететь низко над землей, да еще в облаках.