Читать интересную книгу Кислородный предел - Сергей Самсонов

— Веревки из тебя? Глазами душу вытянула?

— Заколебался на секунду: скажу ей «нет», и все, отрезано. Опять неинтересно. Отжал актив, ушел. А тут она, вот Зоя, — мой трофей в известном смысле. Я ж ее еще пониже спины не видел как следует — так я себе говорил.

— Ну и что там пониже?

— Нормально пониже. Ни прибавить, ни убавить. Лишнего нельзя отсечь, как говаривал один пластический хирург. На такой мякине, как ее штаны, не очень чтобы облегающие, и рубашка просторная, меня не проведешь, конечно. Тоже мне хэбэшная броня, аналог хиджаба, гарантия от изнасилования. Сквозь рубашечную клетку секс так и прет. «Не, — говорю — заказчика не сдам. Этика». — «А это деловая, стало быть?» — «Деловая, да. Слово купеческое». — «Никак. значит, да?»

— И посмотрела… глазами?

— Ну, понимаешь, не с этим вот смыслом — «я что, тебе совсем не нравлюсь?» Не знаю, с каким.

— Твоя вон тачка дожидается? — Подвигин кивнул.

— Для тебя подогнал — все условия.

— Сам?

— У самого шило в заднице. Ну и вот. «Убеждай», — говорю. — «Убеждаю». — «Мало, — говорю. — Я ж триумфатор, у меня капризы». — «Не выйдет», — говорит. — «Чего?» — «Того, триумфатор. Если ты любое желание, то я не золотая рыбка, ошибся, извини». — «Ну я ж цивилизованный, интеллигентный, — говорю, — ведь мы договорились. У меня, может, тоже моральные принципы. Ты хоть задумайся, на что меня толкаешь. Если я тебе заказчика сдам, то стану словно рыбка без аквариума. Наказан буду: цену потеряю, спрос. Сам по себе, в открытом космосе, а с непривычки это нелегко. Так что колебания с моей стороны неизбежны. А чтобы легче колебалось-думалось, мне образ вдохновляющий необходим перед глазами постоянно». — «Ну, образом побуду, но недолго. Два дня тебе», — вдруг странную покладистость она тут обнаружила… Садись давай, потом дорасскажу. И в обморок, смотри, не падай — там за рулем Чубайс.

Подвигин посмотрел без изумления, кивнул, в машину сел: и верно, за рулем мужик, разительно похожий на небожителя известного, лицо немного только погрубее, побурее — дубленое, костистое и угловатое. Машина тронулась беззвучно, взяла разгон; Подвигин стоял и смотрел, как уменьшается стремительно фигура Сухожилова, бледнеет как, сжимается до точки, исчезает совсем. А тот, кто из подвигинского поля зрения исчез, пошел по направлению к метро, в минуту расстояние до спуска в преисподнюю покрыл; в лицо ударил жаркий и нечистый ветер, веющий из недр земли; он на секунду снова, показалось, способность обонять обрел, наморщившись брезгливо и в то же время внутренне ликуя, что перестала в носоглотке пухнуть эта глухота. Но это временное было — опять все потеряло запах, вкус, от двух бомжей, что калачами свернулись в вестибюле, больше не разило; он махом перепрыгнул, как перешагнул, засвиристевший турникет, вахтершу, которая наперерез метнулась, взглядом уничтожил; толпа у эскалаторов его сдавила, пропитала, вероятно, запахами пота (густого, мускусного, летнего), дезодорантов, соблазнительных духов, но повизгиванья этих неопрятных «хрюшек» из женских подмышек, как в одном рекламном ролике парфюма, Сухожилов не слышал, плыл в глубину на эскалаторе, смешавшись с русскими, китайцами, хохлами, узбеками, евреями, таджиками, арабами, индусами, армянами и неграми.

Через день позвонил ей, сказал, готов устроить встречу. На что она надеялась? Что в этом троглодите вдруг проснется совесть, хоть что-то, что осталось в нем «от человека». Исключено, не дура ведь. Поговорить? «Как деловой человек, он должен иметь уважение к чужой частной собственности».

«Пойми, — сказал он, — никакой частной собственности в этой стране нет и быть не может. Страна не знала этой собственности ни года, ни минуты своего существования; две тыщи лет она была населена рабами, рабами сверху донизу, и знатные холопы только получали удел в кормление от государя. С тех пор ну ровным счетом ничего не изменилось, разве только раньше были чернозем с крестьянами — теперь же лужи с нефтью. И при этом никто даже собственной жизнью не мог распоряжаться. Все зиждилось на послушании и на служении — бесчеловечная система, в которой от каждого требовалось лишь муравьиное усердие, и все. Про правовое общество уже забыла? Теперь «капитализм» забудь. Здесь феодальный строй и феодальное сознание. Здесь ты не найдешь ни единого капитала, который был бы собственным горбом нацежен, ни единой империи, которую бы кто-то возводил веками, поколениями и по кирпичику. Здесь никто и ничем не владеет законно, здесь никто никому не наследует, здесь вечный черный передел, единственная форма конкуренции — захваты, здесь люди, что относятся к элите, лишь присосались к государственному вымени и держатся, пока не насосутся до отвала или пока их кто-нибудь силком не отдерет. Про то, что здесь можно иметь свое дело, свой скромный маленький гешефт, забудь. Ну, частный бордель, урологическую клинику, зубоврачебный кабинет — еще куда ни шло. Но ты ведь, кажется, не ритуальными услугами занимаешься. Меня вот как-то позвали в Петербург, и знаешь, зачем? Для того, чтобы один из петергофских дворцов превратить в современный гостиничный комплекс, а парк с наядами и прочей мифологической нечистью распахать под поле для гольфа. Согласился, согласился. Да потому что — что такое сфинксы, пирамиды? Туристический вид Задний план для какой-нибудь прыщавой рожи, которая отдыхала в Египте и теперь спешит оповестить об этом целый мир — через сайт одноклассники-точка-ру. Искусство, религия, фундаментальная наука — все втиснуто в рамки утилитарного. Ковырни немного храм Спасителя, и под ним обнаружится платная охраняемая автостоянка. Да и, собственно, проблема не в том, что твоя галерейка нерентабельна, а в том, что эти тысячи квадратных метров под старинной крышей любому захватчику как бельмо на глазу. Проблема не в том, что ты возводишь песочные замки на настоящем Клондайке под своими ногами, а в том, что эта золотая жила принадлежит тебе, твоя, не чья-то. Неужели никто никогда тебе не говорил, что с этим зданием придется попрощаться и нужно быть готовой к этому морально и даже поскромнее помещение заранее начать искать. Вообще фантастика, как ты умудрилась досидеть на этом месте до сегодняшнего дня. Тебя там вообще давно уже быть не должно».

«Смысл жизни в роскоши, — она сказала. — Человек, едва поднявшись с четверенек, стал воздвигать дворцы и храмы, усердно рисовать различных редких и могучих зверей. И, в сущности, он все, что зарабатывал своими прагматичными усилиями, пускал и распылял на то, чего нельзя потрогать руками».

«Роскошь так роскошь», — подумал он тогда. Ничего утилитарного он Зое предложить не может. Галереи не вернуть. Сухожилов слишком хорошо знал систему и слишком хорошо, на ощупь, как слепой, осязал механизм, который самолично внутри системы и выстраивал. Он знал себе цену — предел своих возможностей. Он, как банку с килькой пряного посола, был способен вскрыть любой объект — за исключением действительно серьезных, оберегаемых всесильными государственными структурами — и мог изобрести «отмычку к самому себе», построить на любом объекте мощную, практически непроходимую защиту. Он мог вмешаться в середине партии, он мог бы, поднапрягшись, вывести из-под удара беззащитного короля, когда прямые и диагонали заняты враждебными фигурами, он, словно «по дороге жизни», мог бы протащить единственную пешку через все поле, вывести ее в ферзи… но партия с Зоей была уже кончена.

Любая судебная процедура была бы лишь магическими пасами над бездной; пытаться вывести объект из-под нового добросовестного собственника — все равно что швыряться камнями в пустоту, прекрасно зная, что обратно, из этой пустоты, никто в тебя камнем не кинет. Оставалось наслаждаться роскошью — фантастической перспективой внебрачной связи. Но все же он доставит Зое удовольствие. Нет, не взглянуть в глаза обидчику и в рожу засекреченную плюнуть ей позволит, а настоящий цирк устроит, адский отжиг. Он на Форуме проблем безопасности крупного бизнеса выступит с произвольной программой. Начнет с чего? Не бизнес надо защищать, а общество от бизнеса, который есть смертельная угроза и раковая опухоль на теле страны с величайшей культурой. А дальше скажет: «Господа, взгляните, перед нами всеми уважаемый Борис Сергеич Федоров, бизнесмен, меценат, глава благотворительного фонда «Возрождение». Прекрасный семьянин и благородный человек, который движим исключительно заботой о нравственном здоровье новых поколений, он поручает вашему покорному слуге оттяпать у законного владельца памятник конструктивизма. И дальше в этом духе… Про «Черный квадрат» и «Бубновый валет», про Кончаловского и Ларионова, про Кабакова и Булатова, Назаренко и Кантора… Да, видно, нравственное здоровье новых поколений невозможно без того, чтобы не оттяпать галерею у этих самых поколений… И это будет вопиюще неприличным жестом. Безумным, бесконечно глупым и ничем не продиктованным нарушением конвенций. Скандалом в эфире федеральных каналов. Самоубийством даже в некотором смысле. Он, Сухожилов, перестанет быть купцом и превратится в городского сумасшедшего. Он, плоть от плоти этой системы, станет ничьим, не подчиненным никому. Он где-то читал, что рыбы не могут свободно перемещаться с одной глубины на другую. Среда обитания каждого вида по вертикали ограничена довольно узким слоем, в котором водяная толща еще не беспощадно, не смертельно давит на плавательный пузырь, но возжелай вдруг рыба взбунтоваться и покинуть назначенные ей пределы, ей тотчас разорвет кишки. Так и он, единожды глотнув непривычную свободу, — вероятнее всего, — умрет от легкости небытия.