На практических занятиях — настоящая «кабала»: чтобы получить зачет, надо выполнить все работы, то есть побывать на всех занятиях. Пропустивший должен потом подробно рассказывать, в чем заключалась игра, к какому результату она привела и для чего нужна.
Честное слово, легче прийти и поиграть самому, чем потом ловить товарищей и пытать их, что и как. Поэтому пропустивший просит разрешить ему поиграть с другой группой.
— Но у вас же сейчас занятия в своей группе по другому предмету?
— А я как-нибудь…
Со следующего года начинается специализация, и каждый может выбрать себе направление по вкусу.
К профессору записывается много, даже слишком много, и каждый раз в учебной части приходится пререкаться с теми, кто хотел записаться, но не успел. Кто-то идет на первое занятие на «ура», рассчитывая, что профессор не прогонит. И он не прогоняет — только осматривает внимательно с ног до головы, словно оценивает каждого.
Что там «кабала» в прошлом году! Вот сейчас кабала настоящая. Задания, которые являются одновременно аудиторными и домашними, следуют одно за другим, накладываясь одно на другое. А вы знаете, что значит для студента домашнее задание?
Спасает то, что ни одно из них не похоже на другое, все интересно и, главное, полезно. Об этом рассказываешь родным и знакомым, которые потом ходят гурьбой за тобой, чтобы ты поделился своими знаниями. Как только после перерыва все приступают к самостоятельной работе, профессор подзывает отсутствовавшего в прошлый раз, чтобы узнать, что и как тот выведал у других (не получился бы здесь «испорченный телефон»). Попробуй при такой ситуации лишний раз пропустить.
А профессор успокаивает: «Это я нарочно устроил вам гонку, чтобы самый слабый, то есть наименее заинтересованный, запросил пощады и не появился в следующем семестре».
Когда же приходит пора экзаменов, все разрешается естественным образом: «автомат» выдает всем пятерки, потому что работа говорит сама за себя и неотличной она быть не может.
С каждым годом отношения студентов с профессором становятся менее сдержанными и более доверительными.
Конечно, он мог бы быть чуточку приветливее. А то лишний раз не подойдешь к нему, представив, с какими людьми он общается и какие книги пишет. Только окончившие вуз и сотрудничающие с пим почти на равных узнают по-настоящему его простоту, скромность, отзывчивость.
Первый раздел последней и самой важной главы книги мы посвятим учителю. Это он — центр системы обучения, источник информации, которая должна доходить до приемника своевременно, без помех и искажений.
«Кибернетика» в переводе с греческого — кораблевождение. Очевидна взаимосвязь между действиями рулевого и тем, как идет корабль. В любой кибернетической системе эта связь, не всегда видимая, должна действовать так же четко.
Управлять кораблем — значит, дойти до места назначения (пе заблудиться, не утонуть). Не только дойти, но и прийти вовремя (не всегда хорошо перевыполнить план, не выполнить — всегда плохо). Не только вовремя, но и с наименьшими затратами (план любой ценой — дорогое удовольствие). Для этого надо четко реагировать и быстро приспосабливаться к меняющейся обстановке, проверять, насколько правильны были твои команды и насколько их хорошо выполнили, извлекать уроки из своих действий и в дальнейшем действовать лучше. Все это критерии кибернетичности: целенаправленность, быстродействие, экономичность, чувствительность, реактивность, приспосабливаемость, самообучаемость на основе четко работающей обратной связи. Все они находятся в сложной взаимосвязи, и то, что хорошо для одного, плохо для другого. Если в системе достигнуто компромиссное соотношение, говорят, что она работает оптимально и навыкают ее кибернетической.
И в кибернетической педагогике учебный процесс тоже рассматривается как «кораблевождение». Учитель-капитан уверенно ведет ученика или целый класс по бурному морю учебного материала. Он может сойти с капитанского мостика, заменить себя помощником-человеком или помощником-машиной, но если корабль сядет на мель, отвечать будет он.
К капитанам и учителям общественность давно выработала положительное отношение.
Двадцать лет назад один путешественник посетил заброшенную сельскую школу в горах Непала, которой руководил бывший солдат и рьяно обучал мальчиков и девочек начаткам военной муштры. «А как обстоит дело с начатками чтения и письма?» — спросил путешественник. «Это здесь ни к чему, — ответил солдат, — детям нужна дисциплина». Что думали по этому поводу местные жители? К учителю они относились хорошо.
«Меня давят года, горы давят снега, тебя давит невежество», — поучал монгольский учитель своего ученика. Отношение к учителю в этой стране можно охарактеризовать словами: почтительность, доверие, признательность. Человек, который научил тебя читать и писать, становится твоим вторым отцом, и благодарность к нему ты должен носить в своем сердце всю жизнь. «Последнее богатство — скот, среднее богатство — дети, высшее богатство знания» — констатирует монгольская пословица.
В наших южных школах экзаменационная пора совпадает с цветением акаций. Мои сверстники тащили на экзамен целые охапки белых веток, запах которых до сих пор вызывает у меня двойственное чувство. Может быть, эти охапки были данью уважения учителю, может быть, чем-нибудь иным. Во всяком случае, это не розы, имеющие рыночную цену и унижающие учителя, когда родители «сбрасываются», чтобы подарить их.
Хотим мы этого или не хотим, но авторитет учителя, как и врача, меняется.
Раньше врач священнодействовал в белом халате — форме, отгораживающей его от больных, требовал от них воры в искусство врачевания и безусловного подчинения.
Сейчас больной стал умный, образованный, он читает журнал «Здоровье», имеет свое мнение, которое хотел бы высказать врачу.
Да вот беда — врачу некогда его слушать: едва кивнув вошедшему, он скверным от спешки почерком что-то записывает в историю болезни предыдущего больного, а потом молча приступает к осмотру следующего. Чтобы спасти авторитет врача, требуется в корне менять медицинскую этику: врач не маг, не волшебник, он специалист, знающий не все, но могущий помочь при условии, что они с больным объединят усилия и направят их против болезни.
Педагогике не легче от того, что обучение стало массовым и не хватает учителей, что профессия учителя стала почти женской, что учительница обременена семьей, и только ее окружением и ее заботами можно объяснить тот факт, что в отличие от других профессиональных групп она не может существенно повысить свой культурный уровень относительно того, что дали ей педучилище или пединститут. Отсюда и неудовлетворенность почетной профессией.
Как пишет С. Крягжде в книге «Психология формирования профессиональных интересов» (1981 год), более 60 процентов педагогов-мужчин (причем 80 процентов со стажем 6-10 лет) и около 50 процентов женщин подумывают о смене профессии педагога.
Как укрепить учительский авторитет и поднять его на должную высоту? Может быть, сначала повысить профессиональные требования, строго подбирать соответствующих этим требованиям и создать все необходимые условия работы и быта?
Как, заодно со средним, повысить эффективность высшего образования? Разгрузить преподавателей, чтобы они больше занимались наукой, стояли ближе к практике и сами не забывали учиться?
Итак, мы вплотную подошли к профессиональным качествам учителя: Способностям, знаниям, навыкам.
Так же как и в случае менеджеров, для разных типов учителей требуются разные способности. Учитель — это воспитатель, организатор и лектор с разным соотношением этих компонентов. Если мы пройдемся от начальной школы к высшей и сверхвысшей, то увидим, как к воспитателю постепенно добавляется организатор и вытесняет воспитателя, потом к организатору добавляется лектор и начинает теснить его.
Каким должен быть воспитатель? Прежде всего эрудированным и культурным, то есть иметь то, что можно передать. Хотеть передать — значит обладать высоко развитым чувством социальной ответственности — желанием раздавать, уделять внимание каждому. Уметь передать — значит иметь хорошо развитые интуицию и преподавательскую способность (умение непонятное делать понятным, дар объяснять и убеждать). Именно поэтому учителя-воспитателя называют «полиглотом», умеющим, например, с пятиклассником разговаривать языком пятиклассника и учить его языку шестиклассника.
Кроме социальной ответственности, воспитатель испытывает еще одну нужду — в привязанности. Привязанность, замкнувшаяся на собственном ребенке, рано или поздно приведет к семейному конфликту. Потому что ребенок относится к родителю потребительски, имея чисто сыновнюю привязанность, не может платить родителю его монетой и, когда выйдет из соответствующего возраста, вообще не захочет, чтобы его воспитывали. Если же замкнутость двойная и ребенок будет испытывать такие иге чувства к родителям, как и они к нему, то это тоже может обернуться трагедией несколько позже, когда ребенку надо обзаводиться семьей. Представим и третий конфликт: воспитатель воспитывает многих в ущерб собственным детям.