Неоконсерваторы полагали, что вера в Россию, сложившаяся в 1990-е гг., провалилась. «Я понял, что Россия снова попытается занять в Европе доминирующее положение, и что мы должны защитить страны Центральной и Восточной Европы, — сказал Бернс. — Путин готов вернуть России былую мощь. Это стало ясно к концу 2002 г.»5.
Эта фраза была решающей. Вернуть России былую мощь — именно то, к чему стремился Путин и именно то, чего не могли перенести многие в Вашингтоне.
«Русофилы» из администрации президента США находили отклик в Западной Европе, но не в Вашингтоне. Один из них говорит: «Очевидно, в администрации существовало мнение, что пониманием и раскрытием позиции русских вы как бы поддерживаете и одобряете ее. В Европе такого мнения не было. Вот почему наши позиции с Германией и даже с Великобританией не совпадали. Большинство европейских собеседников старались угадывать, что Россия чувствует по тому или иному поводу, они не хотели открытой конфронтации».
Есть много причин, почему Франция и Германия ощущали бо́льшую близость с Россией, чем Америка. Нельзя сказать, что они недооценивали стремление бывших стран Варшавского договора присоединиться к западным структурам и тем самым защитить себя от страны, которая притесняла их в течение полувека. Германия продолжала пребывать вне себя от радости от воссоединения с бывшей ГДР после крушения Берлинской стены. Трудно сказать, был ли в этом какой-то прагматизм или торг, хотя последнее для Германии имело особое значение. Скорее, тут имело место неясное ощущение, особенно в европейских интеллектуальных кругах, что Россия «принадлежит» Европе, что у них общая история и культура, и что настало время — несмотря на все недостатки российской демократии — приветствовать ее возвращение «домой». Одним из аргументов в поддержку такой позиции было утверждение, что принятие России в европейский дом — лучший способ совершенствования в ней демократии.
Типичным сторонником такой точки зрения был президент Франции Жак Ширак. С Россией его связывал и личный интерес. В 1930-е гг. в доме его родителей жил русский эмигрант. Ширак выучил русский язык, даже перевел на французский язык «Евгения Онегина». По словам его советника по делам дипломатии Мориса Гурдо-Монтеня, Ширак чувствовал нечто «вечное» в России, что она не целиком европейская и не целиком азиатская страна. У него сложились хорошие отношения с Ельциным, который устраивал ему приемы с черной икрой в сауне. К Путину он поначалу отнесся прохладно, но имел желание отложить в сторону все свои претензии, даже относительно Чечни.
«Ширак делал все возможное, чтобы помочь Путину проявить себя на мировой сцене как ответственному лидеру, которому приходится решать задачу огромного масштаба — вырвать страну из советских времен и сделать ее современным государством, — говорит Гурдо-Монтень. — Ширак считал, что нет никаких оснований полагать, что Россия вернется назад, к советским временам. Им пришлось совершить прыжок в новый мир, но это долговременный процесс, и России следует оказать максимальную поддержку. Это в интересах Запада, потому что у нас общие интересы. Ширак полагал, что стабильность на континенте зависит от оси Париж — Берлин — Москва. Отсюда все эти трехсторонние встречи, которые проходили до 2007 г. Было очень приятно наблюдать, как все трое ладят друг с другом»6.
Канцлер Германии Герхард Шредер, третий из трио, как и большинство его соотечественников, был бесконечно благодарен России за вывод войск с территории Восточной Германии. Позже в качестве жеста доброй воли он списал Москве 6 млрд евро, которые она задолжала бывшей Германской Демократической Республике.
Надо признать, хорошие отношения сложились не сразу. В предвыборной кампании 1998 г. Шредер пообещал перестать заваливать Россию огромным количеством денег, как это делал его предшественник Гельмут Коль. Он хотел установить прагматичные отношения, основанные на деловых интересах, с определенной дипломатической сдержанностью. Никаких медвежьих объятий, которые позволяли себе Коль и Ельцин. Его министр иностранных дел Йошка Фишер чуть не спровоцировал дипломатический инцидент во время своей первой встречи с Путиным в январе 2000 г., осудив чеченскую кампанию и потребовав немедленного прекращения огня. Сам Шредер не постеснялся посетить три прибалтийских республики (Коль отказывался это делать, опасаясь обидеть русских) всего за неделю до первого визита президента Путина в Берлин в июне 2000 г.
Но сам визит изменил ситуацию кардинальным образом. Два лидера проговорили пять часов без переводчика — благодаря тому, что Путин владеет немецким. Несмотря на попытки Тони Блэра «оказаться первым», стало ясно, что Путин рассматривает как главного союзника России в Европе именно Германию. Шредер понял, что тесное сотрудничество с Россией — лучший способ развития демократизации: «Россия всегда имела успех, — писал он, — когда открывалась Европе. Она вступала в оживленные отношения и устанавливала экономические и интеллектуальные связи со всей остальной Европой»7. Коль и Путин даже инициировали нечто уникальное для европейских стран — Санкт-Петербургский диалог, ежегодные российско-германские встречи, в рамках которых проходили интеллектуальные дискуссии, межправительственные переговоры и интенсивное общение бизнесменов. Вскоре Шредер попал в «путинский круг». Они стали близкими друзьями, часто общались семьями. Путин даже летал в родной город канцлера Ганновер, чтобы поздравить Шредера с 60-летием. Путин помог Шредеру взять двух приемных детей из Санкт-Петербурга. Уйдя со своего поста, Шредер стал председателем правления Nord Stream AG, дочерней компании «Газпрома», которая привела природный газ из России непосредственно в Германию (он поддержал этот проект еще будучи канцлером), и отказался от всякой критики в адрес политики Путина. Ширак, напротив, отказался от предложенной Путиным высокооплачиваемой работы в «Газпроме».
В одном из интервью Шредер, описывая свои отношения с Путиным, охарактеризовал его как «человека, которому можно доверять». «Он открытый и, по контрасту с его обликом, у него хорошее чувство юмора. Он очень семейно-ориентированный человек, не бросает своих друзей. С таким человеком я бы с удовольствием выпил пива или бокал вина, даже если бы не имел с ним политических дел»8. Разумеется, это слова человека о коллеге, который еще занимает свой пост и с которым он сохраняет тесные деловые и личные отношения. Но это не делает их несущественными. Напротив, близкие отношения между Путиным и Шредером — и между Путиным и Шираком — сыграли важную роль в начале 2000-х гг., когда Россия старалась утвердить себя в мировом сообществе.
Учитывая позицию Великобритании, занимающую некое промежуточное положение между «европейской» и американской точками зрения, нужно было окончательно разобраться с рядом компромиссов. Среди них — два важных решения НАТО, принятых в 2002 г. В мае был создан Совет Россия — НАТО, который приблизил Россию к клубу. Но через полгода на историческом саммите в Праге НАТО пригласил семь государств, бывших советских сателлитов, стать членами клуба. Это было не совсем то, о чем думал Путин, требуя равноправных отношений.
Солнце НАТО взошло над Восточной Европой
В испанском зале Пражского замка XVII в. погасли люстры. На сцене двое артистов исполняли веселую сцену, поставленную знаменитым чешским хореографом Йиржи Килианом на музыку Моцарта. Артисты были в париках и исторических костюмах (весьма простых). В какой-то момент они стали скакать как блохи, изображая неистовый ритуал спаривания на огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Но аудитория состояла не из богемных театральных друзей чешского президента Вацлава Гавела. В зале присутствовали главы государств и 700 гостей из настоящих и будущих стран — членов НАТО. И не все из них оказались готовыми к столь сексуальной прелюдии к процессу расширения альянса.
Пражский саммит, открывшийся 21 ноября 2002 г., стал лебединой песней Вацлава Гавела как президента Чешской Республики. Драматургу, ставшему политиком, хотелось, чтобы встреча запомнилась и художественным своеобразием, и историческим значением. Большую часть своей жизни он был диссидентом, упорно сопротивлялся коммунистическому режиму и выступал против советской оккупации Чехословакии. Его собственная страна уже стала членом НАТО; теперь он хотел отпраздновать свободу еще семи государств.
Русским было трудно понять, что это торжество освобождения от коммунизма, а не угроза России. Пресс-секретарь российского министра иностранных дел Александр Яковенко хмуро говорил о «появлении военного потенциала НАТО на границе с Россией, в считаных десятках километров от Санкт-Петербурга».