Читать интересную книгу Истории простых вещей - Фаина Османова

Итак, для очереди, как и для «малой группы», основы человеческого социума, необходимы минимум три человека. Один делает нечто, двое других хотят делать то же самое, первый из этих двоих говорит: «Я — следующий!», второй соглашается: «Я — за тобой!» или, наоборот, возражает: «Следующий — я!» И тут возникает масса вариантов. Как по действиям, так и по словам, предваряющим-сопровождающим эти действия. Например, занимающий очередь может на словах соглашаться, а в ключевой момент оттолкнуть — действием или вербально — того, кто считает, будто его очередь подошла. Может, что встречается довольно часто, использовать другие способы прохождения вне очереди. Например, то, что принято называть «блат». Или — взятку. «Блатные» могут попадать в очередь как бы со стороны, возникая словно ниоткуда, и тогда тот, кто, скажем, был в очереди семнадцатым, вдруг оказывается тридцать седьмым. Продвижение в очереди от начала к концу — удивительная особенность советских очередей. Известен один очередник, вечно бывший вторым в очереди на квартиру. Привыкший к второму месту, свыкшийся с ним, он воспринял перемещение на третье место как личное оскорбление и попытался подать документы на выезд, не имея на то никаких оснований. И его прошение удовлетворили сразу. Без очереди!

Одним словом, очередь — открытая книга практической психологии. Любая психологическая теория применима к ней. При этом парадокс очереди заключается в том, что она может состоять из огромного числа людей, но люди в ней, как в «малой группе», все равно будут объединены общими целями и задачами. Да и эмоциональная близость в очереди становится неким объединяющим, сплачивающим фактором. Вспомним очереди за спиртным, начавшиеся после антиалкогольных указов времен перестройки, или за молоком в начале 90-х. Впрочем, эмоциональная близость и теплота с легкостью менялись на разобщенность и граничащее с агрессивной враждебностью отчуждение. Особенно в тех случаях, когда завезенный в магазин алкоголь или молоко кончались. Призыв «Два в одни руки!» — самый безобидный вербальный сигнал в очереди. Подавляющее большинство остальных — за гранью литературного языка.

Так что всем понятно — в очередь можно выстроиться и для поедания филейных частей миссионера в гористом районе Папуа — Новой Гвинеи, и для оформления ипотечного кредита в солидном банке. Составляющие очередь могут быть в деловых костюмах, набедренных повязках, телогрейках, шортах. Могут быть мужчинами, женщинами, детьми. Образованными или нет. Убежденными монархистами или приверженцами идей князя Кропоткина. Молодыми, средних лет, старыми. Представителями любой расы. В очереди люди могут проявлять самопожертвование, альтруизм, могут превращаться в диких зверей.

Можно даже сделать далеко идущий вывод: способность выстраиваться в очередь — вот что выделяет человека из прочих представителей животного мира. Человеческая очередь в принципе отлична от той, которую соблюдают, например — при кормлении, стайные животные. У них после того, как напитается доминантный самец или самка, начинается общая свалка. Порядок, установленный главой львиного прайда, практически всегда летит к черту. У людей же порядок в той или иной степени сохраняется, причем стоящие в очереди сами стремятся его соблюсти, а те, кто пытается порядок нарушить, или попадают под огонь критики (словесной, с применением силовых методов, с привлечением компетентных структур), или пользуются окольными путями, позволяющими в принципе избежать стояния в очередях. И последнее, то есть использование окольных путей, также порицается в большинстве человеческих сообществ. Чем ты лучше других? Все стоят, стой и ты!

Так что нет ни одного места на Земле, где бы, пусть — в определенных условиях, не выстроилась бы очередь. На так называемом цивилизованном Западе они тоже встречаются. Например — в центре Мадрида, очередь на распродажу дамских сумочек. В почтовом отделении маленького городка в штате Огайо, что поделаешь — государственная служба! В Нью-Йорке, в сток системы «Ликвидейтор», куда свозят товары из разорившихся магазинов и где в очереди пихаются корпулентные дамы из Гарлема, причем так, что им может позавидовать защитник из лучшей команды американского футбола. Очередь за билетами на джазовый фестиваль. Про места менее «цивилизованные» и говорить не приходится — очереди там и встречаются чаще, и выстраиваются они по значительно большему числу поводов.

Но очередь также открытая книга для того, кто собирается изучить менталитет в ней коротающих время людей. Тут только бы не впасть в абсолютизацию, очернительство и т. п. Сохранить научную беспристрастность, что практически невозможно. Особенно для того, кто на собственной шкуре знает, что такое очередь. Как в ней стоят. У кого не «пепел Клааса» стучит в сердце, а на ладони время от времени проступают старые номера, проставленные распорядителями очередей в прежние годы. Как зиц-председатель, вспоминающий «как он сидел при Александре», такой человек может вспомнить, как стоял за хлебом — туалетной бумагой — справками, как ходил на переклички, как сверялись списки, как велась борьба с теми, кто формировал параллельную очередь, составлял списки альтернативные. Это была жизнь, полная опасностей, интриг и страстей.

К очередям у нас отношение трепетное. Почему-то считается, что наши очереди всем очередям образец. Исторический пример. Будто бы по очередям мы впереди планеты всей. Писатель-эмигрант Юрий Дружников писал, что он вообще родился в очереди, так как его мать, уже испытывая родовые схватки, стояла в очереди к регистраторше роддома, своей очереди из-за отсутствия паспорта не дождалась и разродилась на месте. Дружников отмечал, что «с тех пор очередь стала неотъемлемой частью моего существования». Если бы только его! Если задуматься, то кто не стоял в очередях за колбасой, за стаканом воды, купить рубашку или ботинки, за учебниками и тетрадями, за паспортом и военным билетом, подать документы в институт, взять книгу в библиотеке, залечить зуб, жениться, развестись. Удивительно, но почему-то об очередях ностальгирующие о «совке» никогда не упоминают. Видимо, потому, что очереди были настолько органичны, что воспринимались предельно естественно. И это при том, что очередь была генератором ненависти абсолютно всех слоев населения. Вряд ли найдется человек, которому нравилось терять свое время в очередях. Подобная аберрация памяти очень российское явление. Для людей, у которых, вполне возможно в результате мутаций, имеется особый ген очереди, даже издевательские обещания поставить в очередь всех нуждающихся в улучшении жилищных условий ветеранов войны уже не вызывают никаких эмоций. Для них это обычное дело.

Советские очереди пронизывали советскую жизнь, в известном смысле эту жизнь цементируя. Ее цементировали и социалистические средства борьбы с очередями — «заказы»: майонез, гречка, шпроты, полбатона колбасы, печенье «Юбилейное» и горошек, горошек, зеленый горошек…

Как можно было что-то в этой жизни менять, если потенциальный реформатор стоял в очереди на жилье? Начнешь менять — выкинут из очереди. Жить, жить где? А очередь на мебель? На ковры? Один знакомый записался в очередь на дорогие, выпускавшиеся ограниченной партией стерео-усилители с колонками. На первой же перекличке продал свою очередь, записался в другую, на усилитель подешевле, продал и вторую очередь, в конце концов купил мандолину, выдал разухабистое тремоло да разбил ее через сорок минут о чью-то голову в очереди за разливным пивом за кинотеатром «Прага». На пятнадцать суток — в очередь… Сосед по гаражу, заслуженный летчик, герой, несколько раз записывался в очереди на автомобили. Когда на него настучали, проверяющие инстанции были потрясены тем, что он не заработал на очередях ни копейки. Отдавал очереди молодым инженерам. Хотя другой сосед, тоже — ветеран, тоже давно покойный, после каждой переклички в очереди на мебельные стенки имел бутылку коньяку за то, что сдвигался на несколько пунктов к концу. А очередь за колбасой! О, очередь за колбасой! Это лицо человека перед вами: «За мной сказали не занимать!», это отраженное на нем удивительное сочетание сочувствия и злорадства. Какое сочетание потеряли! Увы-увы…

Поэтому-то человеку иной культуры, иных корней понять сущность нашей очереди затруднительно. Это модельера, соперницу Коко Шанель и приятельницу Сальвадора Дали, Эльзу Чиапарелли удивляли очереди в Мавзолей, к мумии Ленина. Граждане же одной шестой такую очередь воспринимали вполне естественно. Человеку иной культуры для понимания этого надо попасть в экзистенциальную ситуацию. Пережить землетрясение и встать в очередь за гуманитарной помощью. Пережить ураган Катрина. Быть среди подлежащих эвакуации лиц и ожесточенно толкаться возле готового взлететь вертолета. Опыт, отделенный от него одним поколением, тем более — двумя-тремя, он уже не чувствует. Да и что это за опыт, если тем более иметь в виду культуру западную? Знакомая француженка рассказывала, как стояла с матерью в очереди, — в городке, где она провела детство, в 1944 году были трудности с шоколадом… Или вот Гюнтер Грасс описывает очередь после крушения рейха в банк для обмена рейсхмарок на новые деньги: «Мы выстояли огромную, трехчасовую очередь…» Три часа в очереди! Это звучит настолько наивно! Бабушка пишущего эти строки вспоминала, как занимала очередь за хлебом с вечера, стояла ночь, чтобы утром узнать — хлеба не будет. Или — вставала в очередь, чтобы оставить передачу арестованному деду. Эта очередь, впрочем, в отличие от других очередей, была вполне организованна и двигалась быстро. Передачу тем не менее принимать отказывались. Якобы — до окончания следствия не положено. Но однажды передачу приняли. Следствие закончилось, дед уже был — как выяснилось через много-много лет — расстрелян. Саму бабушку арестовали на следующий день. Думается — в соответствии с ее местом в очереди на арест…