Читать интересную книгу "Разыскивается живым или мертвым - Геннадий Борчанинов"

револьверы, обе рукояти легли в мои ладони, как влитые. И пальнул в того ублюдка, который держал заложницу.

Девчонка вздрогнула, когда её лицо заляпало чужой кровью, девять граммов свинца выбили мозги её обидчику, раскидав их по всей улице. А я тем временем начал палить в оставшихся бандитов, и они начали палить в ответ.

Само собой, я не стоял на крылечке, как тополь на Плющихе, я с самого начала покинул линию огня, не прекращая поливать бандитов свинцом. Сухо трещали револьверы, гулко бабахали ружья и винтовки, всю улицу заволокло едким пороховым дымом. Хорошо, что у местных негодяев нет гранат, а то они бы и их притащили.

Правую руку обожгло болью, но револьвера я не выпустил. Стрелял из обоих стволов, пока всё не закончилось. Пока не повисла тишина, раздираемая только криками раненых и завываниями пустынного ветра, который рвал в клочья висящий над улицей пороховой дым.

Только когда дым рассеялся, я увидел, что все мексиканцы лежат на песке, убитые или раненые, а я жив. Жив, чёрт побери, и осознание этого факта вылилось на меня, как ушат холодной воды, так что на лице сама собой появилась злая кривая ухмылка. Кер вам ослиный, да подлиннее, а не Жека Шульц.

Я поднялся из своего укрытия, на негнущихся ногах прошёл к мертвецам. Перепуганная девчонка сидела на земле и дрожала, обнимая себя руками, слёзы беззвучно текли из её глаз, оставляя на заляпанном кровью и мозгами лице две дорожки.

— Ну-ну, тихо, милая, всё закончилось, — тихо произнёс я.

— Вы ранены, мистер Шульц, — прошептала она.

Я посмотрел на свою руку. Ну да, царапнуло. Из-за адреналина, до сих пор клокочущего в крови, я не чувствовал боли, но я знал, она придёт, обязательно придёт. И довольно скоро.

— Пустяки, — сказал я. — До свадьбы заживёт.

Из офиса осторожно выглянул помощник Ларсен, до сих пор сжимая в руках карабин. Парень здорово мне помог.

— Всё, Ларсен, всё, — сказал я. — Ты молодчина.

— Д-да? Точно? — испуганно сказал он.

— Точно, точно, — сказал я.

На улицу потихоньку потянулись горожане, глазея на учинённый разгром и лужи крови. К девчонке тут же побежали её подружки, причитая и квохтая, словно наседки, мужики задумчиво глядели на трупы.

— Пожалуй, столько крови в Хомстед Медоус не бывало аж с Гражданской войны, — проворчал кто-то из стариков.

— Это какой-то кошмар, — произнёс кто-то.

— Это всё кара за грехи наши, — сказал какой-то седобородый проповедник.

— Расходитесь, не на что здесь смотреть, — проворчал я.

Терпеть не могу, когда просто глазеют. Особенно в таких ситуациях.

Я подошёл к лежащему ничком Гутьерресу. Его шляпа слетела на затылок, и я приподнял его башку за жирные чёрные волосы, заглядывая в лицо. Ну, этого хотя бы можно узнать, в отличие от Хименеса. Мануэль Гутьеррес оказался убит четырьмя пулями в грудь и живот.

— Больше этот город никто не побеспокоит, расходитесь по домам, — громко сказал я.

— Вот кого надо выбирать шерифом! — крикнул один из джентльменов. — Мистер Шульц, вы наш спаситель!

В шерифы я не хотел. Больше всего сейчас я хотел умыться, перевязать рану и одеться в чистое.

Я прошёл и заглянул в лицо каждому из мексов, пытаясь отыскать ещё какие-нибудь знакомые рожи. Трое из восьми оказались живы, но ранены, причём один стоял уже на пороге в мир иной. Кроме Гутьерреса, больше брать было некого. Да и того я узнал лишь потому, что он представился сам, желая похвастаться.

— Что думаете делать дальше, мистер Шульц? — спросил меня один из горожан.

— Выпить наконец лимонаду, — проворчал я.

Меня начало колотить от нервов, адреналиновый шквал схлынул, оставляя за собой лишь мерзкое ощущение пустоты и досады. Я злился на самого себя, на то, что вообще допустил такую ситуацию, что подверг опасности не только себя, но и весь город. Что-то такое, видимо, ясно читалось на моём лице, потому что теперь горожане опасливо расступались, если вдруг попадались мне на пути, и больше не приставали ко мне с дурацкими вопросами или не менее дурацкими предложениями. Приставали к Ларсену.

Я прошёл в пустой салун, пешком, не оглядываясь ни на кого. Мистер Марш был там же, в толпе возле офиса, поэтому мне пришлось обслужить себя самостоятельно. Я взял чистый стакан, плеснул туда лимонада, выпил залпом, плеснул ещё. Хотя после такого можно выпить и чего-нибудь покрепче, сегодня я не желал напиваться. Взамен я положил на стойку четвертак, хотя прекрасно знал, что в такой день щедрый бармен нальёт мне за счёт заведения.

Руку я перевязал сам, хотя в ближайшее время не помешает показать рану какому-нибудь доктору или фельдшеру. Пуля прошла навылет, не зацепив ни кость, ни крупных артерий. Натурально царапина, но я понимал, что без должного ухода и эта царапина может стать причиной моей смерти.

— Отдыхаете от общества, мистер Шульц? — раздался голос бармена, который вошёл незаметно, видимо, через чёрный ход.

— Да, мистер Марш, — сказал я.

Я выложил свои кольты на барную стойку. Надо бы их почистить и смазать в самое ближайшее время. Чувствую, без работы они не останутся, а за оружием надо ухаживать почти как за дамой. Даже сильнее. Но пока я начал их неторопливо перезаряжать. Слава Богу, оба моих револьвера были конверсионные, под унитарный патрон, а не капсюльные, куда нужно было вручную засыпать порох и забивать пулю.

— А потом что планируете делать? — спросил бармен.

Я пожал плечами.

— Город желает видеть вас в роли шерифа, — добавил он.

— Вот только никто не спросил, желаю ли этого я, — сказал я.

Пожалуй, я засиделся в Хомстед Медоус. Пора было двигать отсюда. К тому же, теперь у меня был отличный повод. Труп Мануэля Гутьерреса надо было предоставить властям, если я хотел получить за него пятьсот баксов. А я хотел.

Глава 10

Теперь мой путь лежал в Эль-Пасо, за моими честно заработанными пятью сотнями, которые пока что были привязаны к лошадиному крупу, ожидая, когда дохлый мексиканец превратится в хрустящие зелёные купюры. А это удивительное превращение должен был мне обеспечить окружной судья Трентон. Раз уж он объявил негодяя в розыск, ему и выплачивать денежки.

Звезду «депутата», как я шутливо именовал свою прежнюю должность, я без задней мысли сдал обратно Ларсену, а вместо жалования за