Читать интересную книгу Тайный код Конфуция - Алексей Маслов

— Все проходящее подобно этому потоку, что не останавливается ни днем, ни ночью.

XIII, 20

Цзы Гун спросил:

— Кто может называться служивым мужем (ши)?

Учитель ответил:

— Того, кого стыд может удержать от неправедных поступков. И того кто, посланный в другое царство, справится с любым поручением вот его и можно называть служивым межем.

Цзы Гун вновь спросил:

— Прошу объяснить мне, кто может следовать за ним?

Учитель ответил:

— Тот, кого его община признает обладающим сыновней почтительностью, и кого его клан признает обладающим любовью к старшим братьям.

Цзы Гун сказал:

— Осмелюсь спросить, кто может следовать за ним?

Учитель ответил:

— Тот, кто правдив в словах и решителен в делах, пусть и маленький человек, может следовать за ним.

Цзы Гун спросил:

— А каковы те, кто занимается делами правления ныне? Учитель ответил:

— Увы, что можно сказать о людях, чьи способности столь ничтожны?

XIII, 29

Учитель сказал:

— Если добродетельный человек будет обучать людей семь лет, то их можно посылать даже на войну.

XIV, 24

Учитель сказал:

— В древности учились, чтобы совершенствовать себя. Ныне же учатся, чтобы похваляться перед другими.

XVI, 9

Конфуций сказал:

— Высший — тот, кто обладает знаниями от рождения. За ним следует тот кто приобретает знания благодаря учению. За ним следует тот, кто приступил к учению, лишь столкнувшись с трудностями. Того же, кто, столкнувшись с трудностями, все равно не приступил к учению, народ причисляет к низшим.

XVII, 3

Учитель сказал:

— Лишь высшая мудрость и низшая глупость никогда не меняются.

Падший Феникс

Но здесь происходит неожиданное — Учитель оказывается отторгнут той традицией, тем Учением, которое сам же и старался проповедовать. Он — человек, который вынес мистические знания на уровень государственного служения и открытого преподавания — оказывается подвергнут остракизму со стороны тех носителей Учения, которые продолжали проповедовать его в закрытых школах.

Вероятно, именно из-за отхода от традиции закрытости школы на Конфуция постоянно обрушивалась критика. Более того, как можно судить из ряда высказываний, записанных его учениками, выпады эти исходили не столько от власть предержащих, которые как раз с радостью привечали мудреца, но от последователей других школ. Вот один такой эпизод:

«Чань Цзюй и Цзе Ни вместе пахали. Кун-цзы, проезжая мимо, послал Цзы Лу (одного из своих лучших учеников — А.М.) разузнать их о переправе. Чан Цзюй спросил:

— А кто это правит, сидя на повозке?

Цзы Лу ответил:

— Это Кун Цю.

И услышал вопрос:

— Не луский ли это Кун Цю?

— Да, это он, — ответил Цзы Лу

— Так этот сам должен знать, где находится переправа»

Уже в этом ответе звучит тонкая издевка над Конфуцием, который сам учил людей как совершенствовать себя — не случайно «переправа» стала синонимом спасения, самосовершенствования. Но далее Чжан Цзюй и Цзе Ни еще жестче высказываются в отношении Конфуция, обращаясь к его ученику Цзы Лу:

«Посмотри-ка, что творится! Вся Поднебесная бушует и вышла из берегов. С кем ты хочешь добиться перемен? Ты следуешь за тем, кто избегает плохих людей! Не лучше ли последовать за теми, кто избегает этот мир?» (XVIII, 6)

«Те, кто избегает этот мир» — типичное обозначение мистика-отшельника, человека «сокровенных знаний», идеального образа носителя Истины. Конфуций в глазах встречных, как видно, к таковым не относиться. Он слишком социализирован, открыт для того, чтобы быть мистическим учителем. Он «избегает плохих людей» — излишняя морализация никогда не была чертой тайной традиции. И он уже отпал от нее.

А вот другой эпизод:

«Чусский безумец Цзе Юй, проходя мимо Кун-цзы, пропел:

— О феникс, феникс! Как упала твой благодать! Нельзя осуждать людей за то, что было, а то, что будет — еще будет. Брось все! Ныне опасно участвовать в управления!» (XVIII, 5)

Это предупреждение Конфуцию значительно серьезнее, чем-то, о котором сказано выше. Это прямое обвинение и даже угроза. Почему? Для этого прежде всего постараемся понять кем мог быть «чусский безумец». Почему безумец? Почему именно из царства Чу?

Дело в том, что именно южная область Чу еще во времена Конфуция сохранила мощные традиции шаманизма и медиумизма. Оттуда выходили маги, гадатели, который ха их эксцентричное поведение именовали «безумцами» — именно под таким названием подобная категория людей фигурирует, например, у «Чжуан-цзы». И там очевидно, что речь идет об особой категории посвященных, что непосредственно общаются с небом, отличаются «безумными речами» и необычным поведением. Именно к ним идут за советом, именно они предсказывают великие события. И вот такой человек сталкивается с Конфуцием. И прямо обвиняет его в полном падении и отпадении от традиции древних.

Чусский безумец: «О, феникс! Как же упала твоя добродетель! Брось всё!» (Худ. Ма Юань, XIII в.)

Он называет Конфуция «фениксом» — это символ магического могущества, а в ранних культурах это еще и посредник между миром мертвых и миром живых, подобно дракону и некоторым другим птицам. Феникс появляется в государстве как знак процветания и благоденствия. Этот чусский маг обращается к Конфуцию как представителю той традиции магов и медиумов, к которой принадлежит сам. Но тут же открыто и при учениках обвиняет Конфуция в том, что, по сути, тот перестал быть частью той традиции, в которой воспитывался. Его магическая сила — «благодать» — уменьшилась. Он стал использоваться свои знания не для магического управления силами, но для общества. Конфуций пошел на службу к правителям и занялся делами управления, сколь бы ничтожными эти усилия не были. Но он давал советы, пытался правителей и чиновников наставлять на истинный путь и самое главное — открыто проповедовал перед людьми непосвященными. И отшельник призывает его наконец отказаться от погони на служебной карьерой и оказании услуг неправедным правителям. Конфуций же страстно стремился оказаться полезным практическими любому, даже не самому праведному правителю, откликаясь на любой призыв. И вот он получает хлесткую пощечину от человека, который действительно является частью древней традиции.

Примечательно и то, что происходит после того, как чусский отшельник обвинил его в отпадении от традиции: «Конфуций сошел с повозки, намереваясь побеседовать с ним, однако тот быстро удалился и Кун-цзы не смог с ним побеседовать». Конфуций, как и в первый раз, пытается объясниться, пояснить суть своих поступков. Но, увы, с ним не хотят говорить — он оказывается уже «не вхож» в это сообщество.

Поразительно, что в историях его жизни нет ни одного упоминания о том, что его поступки одобряли сами отшельники, мистики и бродячие посвященные. Наоборот, все они самым резким образом осуждают его. Какой-то отшельник в царстве Вэй, услышав, как Конфуций бьет в каменный колокол (скорее всего, это было частью магического ритуала), откровенно говорит ему: «Эти удары рождают у других лишь раздражение: ах, никому не понять меня… Ну, и пусть никому не понять тебя — остановись, наконец!» (XIV, 39). Он, вероятно, действительно многих начинает просто раздражать.

Отшельниками он просто презираем и не принимаем, а на его учеников они смотрят с сожалением, как на людей обманутых и ведомых ложным путем. Это поразительно и обидно для самого Конфуция — ведь он сам видит в этих людях идеал скромного и неприхотливого служения людям, нестяжательства и открытости Небу. Сам он не таков— он вынужден постоянно делать выбор между критической оценкой социальной действительности страстным желанием пойти на службу и проявить себя. Более того, отшельники и посвященные мистики просто отказываются признавать его за учителя. Один из них прямо объясняет ученику Конфуция Цзы Лу: «Свои четыре конечности он не утруждает, да и пять видов злаков друг от друга не отличит — какой же это Учитель!» (XVIII, 7).

В мудрости Конфуция сомневались многие, и далеко не только посвященные мистики и отшельники. Аристократы и сановники открыто или вполголоса критиковали Конфуция за его странное поведение, злословили в его адрес, а некоторые даже считали, что некоторые ученики Конфуция превзошли своего учителя и в мудрости, и в административном умении. Действительно, и Цзы Лу, и Цзы Гун — ближайшие последователи Учителя заняли высокие посты на уездном уровне и, в общем, показали себя очень умелыми администраторами, не в пример своему наставнику. Однажды Цзы Гуну даже передали слова, которые услышали при дворе в царстве Лу: «Цзы Гун в мудрости своей превосходит Чжунни (т. е. Конфуция)». Примечательно, что здесь, как и во многих других случаях Конфуция не называют Кун-цзы — «мудрец Кун». Для внешнего мира он для них не мудрец и не учитель, а просто — Чжунни, как и полагается по его личному имени. Но Цзы Гун ведет себя так, как и подобает преданному ученику. Он пытается пояснить, что мудрость Конфуция настолько велика, что обычному человеку ее не разглядеть: «Возьмем для сравнения стену, что окружает дом и двор. Стена моего дома — людям по плечо, и всякий прохожий может увидеть, что есть в доме стоящего. А вот стена дома Учителя достигает многих жэней, и тот кто не нашел ворот, чтобы войти, не увидит ни величавости храма предков и ни богатства построек» (XIX, 23). Но, увы, в любом случае, при своей жизни Учитель много раз был и не понимаем, и гоним, и подвергался насмешкам.