На фоне буйной зелени, затопившей центр Мендосы, глуповато смотрелась с вывески потухшая стеклянная пальма, давшая имя какому-то невзрачному отелю, выбежавшему на угол узкой торговой улицы. Под полотняным навесом подъезда маялся златогалунный швейцар. Вот он засеменил к остановившемуся такси. Распахнул дверцу. Из автомобиля вышел и как-то странно огляделся по сторонам коротко стриженный крепкосбитый субъект, чье лицо показалось мне знакомым. «Роберто Тим? Быть того не может! Ведь он погиб в авиакатастрофе. В феврале в одном из соборов Сантьяго была отслужена месса за упокой его души... Да нет, я, конечно, обознался».
Пока я терзался сомнениями, пока раздумывал, не броситься ли вдогонку за незнакомцем, двойник Тима скрылся за стеклянными дверями «Ла пальмы».
«Померещилось», — окончательно решил я и приказал ехать к Холму славы. («Оттуда прекрасный вид на город, сеньор», — занудливо втолковывал мне Засаленный Цилиндр, погоняя неторопкого мерина.)
Вершину Сьерры-де-ла-Глория венчал величественный монумент в честь легендарного перехода через Кордильеры инсургентов генерала Сан-Мартина. Я взобрался на постамент, прислонился к позеленелому крутому боку генеральской лошади и вместе с ее бронзовым хозяином залюбовался захватывающей дух панорамой. Анды старыми монахинями в белых, туго накрахмаленных чепцах вечных льдов глядели на суетный, шумный, жизнелюбивый город, оазисом раскинувшийся у их ног. Именно оазисом, потому что за Мендосой простиралась неоглядная безводная пустыня.
Отсюда — полтора века назад — войска Сан-Мартина принесли свободу Чили. Отсюда, из Аргентины, подумалось с горечью, сегодня идет оружие для чилийских заговорщиков. Эта незатейливая, хотя и неожиданная для меня самого ассоциация наверняка порадовала бы Глорию.
Холодная скользкая сеть дождя опять нависла над долиной.
— В отель! — велел я вознице.
Дождевые капли шрапнелью ударили в кожаный верх экипажа, подстегивая порезвевшего мерина.
От монотонного заунывного цокота копыт бросало в дремоту. Я лениво вытащил из кармана плаща еще не читанную здешнюю газету. Пробежал первую страницу, сплошь составленную из телеграмм Ассошиэйтед Пресс и ЮПИ, — ничего интересного. Пролистал вторую, третью. С четвертой, мгновенно спугнув сонливость, мне криво ухмыльнулся Эль-Тиро. Подпись под фотографией гласила:
«Сегодня агенты чилийской национальной службы расследования арестовали на границе аргентинского контрабандиста Висенте Адольфо Марельо Венегас. («Так вот как его зовут на самом деле!») Конфискована большая партия легкого огнестрельного оружия, предназначенного, как полагают, для террористов из «Патриа и либертад». Задержанный вскоре предстанет перед судом». («Допрыгался, мерзавец!»)
Размышляя — не без злорадства — над судьбой щеголеватого гангстера (на снимке он был все в том же белоснежном костюме и при золотой цепочке, змеившейся по жилету), я отложил газету. Пролетку крепко тряхнуло, когда мы свернули с шоссе на булыжную мостовую окраинной улицы. «Новедадес де Мендоса», шурша, поползла с сиденья. Я придержал ее. В самом низу четвертой полосы увидел:
«Пресс-конференция Роберто Тима!»
Значит, коротко остриженный субъект, чье лицо мне показалось таким знакомым...
— Поезжай к «Ла пальме». Да поживее.
В феврале руководитель штурмовых отрядов «Патриа и либертад» Роберто Тим и его ближайший сообщник Мигель Хуан Сесса похитили принадлежавший аэроклубу Сантьяго спортивный самолет и вылетели в неизвестном направлении. Считалось, что машина упала в океан, поскольку поисковым партиям обнаружить ее следы на суше не удалось. Теперь, из текста, предпосланного сообщению о пресс-конференции, явствовало: сообщники главаря штурмовиков, горько оплакивавшие его безвременную кончину на заупокойной мессе, прекрасно знали, что Роберто Тим в добром здравии пребывает в Аргентине. Мистификация с воздушной катастрофой понадобилась для того, чтобы, исчезнув из поля зрения чилийских органов безопасности, он мог в глубокой тайне готовить мятеж против правительства Народного единства, организуя поставки оружия и нелегально наведываясь на родину. Несколько дней назад Тим был случайно задержан в мендосском аэропорту, но тут же выпущен на свободу.
Златогалунный швейцар помог мне выбраться из экипажа.
Смеркалось.
Неоновый огонь, побежав по стеклянным трубкам, вдохнул жизнь в анемичную пальму на гостиничной вывеске.
— В каком номере остановился сеньор Роберто Тим?
Большеносый портье в малиновом вельветовом пиджаке отбросил прядь кудрей и, не отрываясь от пишущей машинки, ответил:
— Сеньор просил его не беспокоить.
Вместе с визитной карточкой я выложил на конторку десятидолларовый билет — портье не повел и бровью. Добавил еще одну банкноту того же достоинства — он небрежно смахнул деньги в ящик стола и взялся за телефонную трубку:
— Прошу прощения... С вами хочет встретиться... Да, да, я знаю, что вы никого не принимаете, но... — Глаза скользнули по глянцевитой поверхности моей визитной карточки. — Но мистер О’Тул из «Лос-Анджелес таймс» настойчиво добивается встречи с вами... Хорошо. — И уже в мою сторону: — Номер 215, сеньор. Желаю успеха.
Тим встретил меня приветливой улыбкой:
— Рад познакомиться. Мне смертельно надоели местные докучливые репортеры, но для представителя крупной американской газеты время у меня всегда найдется. Присаживайтесь. Пиво? Виски? Сигару? Или, может, заказать кофе?
— Я предпочитаю сигареты, а вот от стаканчика виски не откажусь.
Мне сразу не понравилось это одутловатое лицо (прежде я видел Тима только на фотографиях). Прикосновение влажной шершавой ладони (будто мне сунули в руку дохлую рыбу). Надтреснутый голос.
От дежурных любезностей мы перешли к интервью:
— Свержение правительства — единственный способ ликвидировать марксизм в Чили. Это наша сегодняшняя задача, выполнение которой я возлагаю на себя. — Тим заученно чеканил фразу: — Если гражданская война — цена за освобождение родины, я готов сполна уплатить по этому счету истории. Мою «Патриа и либертад» можно смело сравнить с испанской фалангой, поскольку политическое положение в Чили напоминает сейчас обстановку на Пиренеях в канун выступления вооруженных сил во главе с генералом Франсиско Франко.
— А что, вы тоже стучитесь в двери казарм? — вставил я, вспомнив слова, услышанные как-то от Глории.
— Стучимся... Стучимся, мистер О’Тул. И не без успеха.
— Однако вам нельзя отказать в откровенности.