Читать интересную книгу Бунгало Сатаны или Наследие Ангелов - Редкая Прелесть

Они не заметили, как оказались без одежды, стремясь припасть друг к другу, насытится, упиться допьяна близостью тел, близостью душ… Нетерпеливо освободившись от всего, что мешало им чувствовать друг друга, они с трепетом и упоением пили друга каждой клеточкой тела, наслаждаясь уже одним этим.

Мгновения страсти, запечатленные в памяти какими-то урывками:

Закушенные губы…

Запрокинутая голова…

Руки, цепляющиеся за плечо…

Язык, ласкающий розовый сосок…

Бедра, крепко прижатые друг к другу…

Поцелуй-укус в незащищенное горло…

Выгибающееся гибкое тело…

Волосы, веером взметнувшиеся…

Пальцы на крепком твердом члене…

Губы целующие, ласкающие нежную кожу фаллоса…

Все слилось, чехарда лихорадочных воспоминаний, мгновения страсти, запечатленные в памяти какими-то урывками…

Экстатический фейерверк…

Два слитных протяжных стона… Два имени, слившихся в одно: «Гарри-и-иДра-а-ако»

Кульминация…

Радужный всплеск, фонтаном озаривший все вокруг…

Мир, содрогнувшийся от чистой Силы...

Звезды, россыпью сорвавшиеся с небес…

Глава 24.

Утомленные страстью, мальчики, обнявшись, крепко спали. Радужный полог, недавно взорвавшийся миллионом разноцветных брызг, осветивших сад словно днем, мирно колыхался над кроватью, вторя сонному ветерку. Природа отдыхала вместе с двумя юношами, мирно спавшими, но продолжающими обнимать друг друга во сне. Ночь, дышавшая цветочной свежестью и сонной прохладой, едва перевалила за половину отпущенного ей срока. Иногда какая-нибудь ночная птица подавала голос, зовя сородичей, но тут же умолкала, стоило темноволосому юноше поморщиться от резких звуков, врывающихся в сон. Гарри еще не понимал, что все на Острове теперь было подчинено его желаниям, даже высказанным вот так: сквозь сон, неосознанно. Хозяин Острова мирно спал и ночь спешила подстроиться под малейшие его капризы.

Но вот одна, особо настойчивая птица резко и громко вскрикнула, не желая оставаться в одиночестве. Видимо ей было немного завидно, что все, даже Хозяин, были парами, а она одна - нет. Гарри сморщил нос и нехотя открыл глаза. Он прислушивался к окружающей их тишине, сотканной из множества тихих шорохов и неясных звуков. Обнимая Драко, чувствуя себя абсолютно полным и счастливым, Гарри силился распознать кто или что может издавать эти звуки в ночи. Пока было тихо и спокойно, и никто не отрывал его от упражнений своими серыми глазищами, он расшифровывал окружающий мир с присущим ему любопытством. Его Сила, уже прочно устроившаяся в нем, подсказывала, иногда даже давая подглядеть особо интересные моменты ночной жизни сада, окружающего Дом.

Вот этот тихий, мерно повторяющийся плеск - вода в канале, имитирующий венецианские, Хоззи еще не менял интерьеры, позволяя Марси подольше насладиться воспоминаниями детства. Сам Домовой колдовал с завтрашним меню, и радовался, как дитя, возможности удивить и услужить своим дорогим постояльцам. Гарри улыбнулся этой милой, искренней непосредственности. Мысленно пробежался по комнатам дворца, ища знакомые ауры друзей. Как ни странно, обоих нашел в комнате Марси. Судя по всему они тоже не растерялись и усиленно налаживали свои отношения. Решившись подглядеть одним глазком (грех же не воспользоваться такой возможностью!), Гарри увидел Марси, растянувшуюся по диагонали на кровати. Грегори сидел на спинке и, немного ссутулившись, крепко спал. Но, почувствовав на себе чужой взгляд, сразу было вскинулся в поисках опасности. Гарри, не желая заставлять друга лишний раз нервничать, обозначил свое присутствие маленькой призрачно-радужной розочкой. Грегори, поняв кто это, сонно подмигнул Гарри и снова, нахохлившись, заснул. Гарри мысленно погладил гладкие твердые перья ворона, в который раз удивляясь его способности видеть невидимое, и выскользнул из комнаты.

Холодный и цепляющий, словно моток колючей проволоки, сгусток злобы и отчаяния заставил его задержаться у одной из комнат. Там, ломая мебель и бессильно рыча, метался Беркут, кидаясь на стены и разрывая в клочья ковры. Он понимал, что его не погладят по головке за все его художества на Острове, особенно большой счет был к нему у Грегори. Гарри пытался уловить хотя бы толику раскаяния и стыда за поступки, совершаемые Беркутом, но ничего кроме злобы загнанного в клетку зверя не увидел. Не было ни горечи, ни раскаяния, только бессилие и невозможно огромное желание отомстить, вцепиться в глотку любому, кто первый решится переступить порог комнаты. Только дотянуться, хотя бы кончиком когтя, потом подмять под себя, вонзая клыки в мягкую, нежную плоть, вспарывая податливую кожу когтями, выпуская кишки. Пить пьянящую, горячую, солоноватую жидкость, дарующую силу и умение своего владельца его врагу. Пожрать еще трепещущее сердце, сочащееся дымящейся красной кровью. И кровожадно обернуться к остальным врагам, остолбеневшим от скорой и жестокой расправы. Обернуться, облизывая перепачканные в крови губы, и ощериться в злобном оскале: ну, кто следующий?!

Эти сладостные картинки предстоящей мести так увлекли Гарри, что он, сам не зная как, провалился в память Беркута. Оказывается это было совсем просто и Гарри с возрастающим интересом наблюдал за жизнью маленького африканского племени каннибалов, практикующих культ вуду и пожирающих сердца своих врагов. Он видел, как Беркут, еще маленький, с рахитично раздутым животом и тоненькими кривыми ножками, впервые попробовал крови своего врага - такого же мальчишки. Два малыша заигрались и вот уже обычная потасовка переросла в драку. Беркут оказался злее и находчивее: он, извернувшись в захвате, впился в глотку своего противника, вырывая кусок плоти острыми отточенными зубками и, с удивленной, голодной радостью, перехватил верещащего мальчишку поудобнее, еще больше впиваясь в нежную беззащитную шейку, не обращая внимания на его крики, ужас и попытки взрослых растащить их. Он выпустил свою жертву только тогда, когда та затихла в его цепких руках, а кровь стала отдавать стылым привкусом мертвечины. Подняв голову, он увидел соплеменников, глядящих на него с суеверным страхом. Все взрослые шарахались, когда он обводил их безумным взглядом, ощеривая окровавленный рот. Даже мать побежала от него, когда он, опьяненный победой и кровью, попытался к ней подойти. Это словно стало сигналом к поспешному и безоговорочному бегству. Уже тогда Беркут понял, что он сильнее их всех! Только один человек остался стоять на месте - старый шаман с интересом заядлого энтомолога изучал стоящего перед ним детеныша. Беркут подошел к нему и старый колдун повел его в свою тростниковую хижину, по пути объясняя, что наконец-то нашел достойного преемника. Начался долгий, как сама жизнь, процесс обучения. Вот только, желая воспитать в своем ученике покорность, шаман иногда перегибал палку, сильно избивая слабого мальчишку. Тот скрипел зубами, давя непрошенные слезы ярости и злобы, и раз за разом клялся жестоко отомстить. Но, при всей своей неукротимой ярости, Беркут понимал, что убивать старика еще слишком рано - нужно сначала как можно больше взять у него.

Подпитывая себя планами скорой мести, Беркут прожил в хижине шамана без малого пятнадцать лет. Все это время племя обходило его стороной. Только вот девчонки начинали льнуть к нему, сами не понимая почему - тот страх, который он им внушал, был очень силен. Но, почти каждую ночь, то одна, то другая проскальзывала в его комнатку, двигаясь словно сомнамбулы. Утром, едва живые от страха, девочки убегали от страшного ученика шамана, боясь даже всхлипнуть - только бы не разбудить это чудовище, вытворяющее с ними немыслимые вещи ночью. Только спустя пару часов они начинали биться в истерике в объятьях матерей. Иногда такой плач доносился одновременно из двух, трех, а то и четырех хижин. Вся ярость оскорбленных отцов, мужей и женихов улетучивалась, стоило им только приблизиться к хижине шамана и его страшного ученика. Потоптавшись на пороге, они, смущенные, уходили, бессильно сжимая кулаки и строя планы несбыточной мести. Очень скоро деревню наводнили отпрыски Беркута - мальчишки и девчонки, сильные и жестокие. Они рождались уже с зубами и, еще младенцами, прокусывали груди матерей, с молоком высасывая и их кровь.

Единственно, где Беркут восхищал своих сородичей была война. Только тут он мог полностью отдаться своей ярости и вечной жажде горячей крови. Будучи еще и сильным магом, он был непобедим, в одиночку выходя против десятков воинов вражеских племен. Ни одно копье не могло поразить его, ни одна стрела и близко не подлетала к цели. Он же был просто богом в рукопашной, потроша своих противников, голыми руками разрывая их на части, вызывая суеверный ужас у врагов, да и у своего племени тоже. Очень скоро его родное племя стало самым сильным и многочисленным. Все враги были или уничтожены, или вливались в клан более сильных соперников, впрочем на заведомо проигрышных условиях: отныне они и их дети были чем-то вроде прислуги у более удачливого племени.