— Ну и как? — спросил Леон.
— Сам не понимаешь? Как было у нас, даже хуже, — Умнейший помотал головой, будто отгонял муху. — Один умник перед атакой навязал на свою пику полсотни веток кость-дерева с листьями… Вроде метлы. Не знаю, какое впечатление он произвел на автоном-очиститель, а только для троих охотников подобное соседство в давке кончилось весьма плачевно. Косность всегда требовала жертв и еще потребует. А что? Хочешь иного — уйди от людей, живи бирюком… Кое-кто из здешних до сих пор убежден, что Железный Зверь один на весь Простор!
— А… разве нет? — с замиранием сердца спросил Леон.
— Ты глупый, что ли? Я ж ясно сказал: тридцать переходов к северу. Это не наш автоном-очиститель. Это другой.
— Я думал, ты нарочно преувеличил, — сознался Леон.
— Хорошо жить хочешь. Сколько их, я пока точно не знаю, но, полагаю, не менее двадцати и не более ста.
Ударило в темя. Леон не сел на землю только потому, что и так сидел, разминая ступню. Несколько дней после откровения Умнейшего он ходил сам не свой. Не меньше двадцати… Пусть даже не сто, пусть их всего двадцать… ВСЕГО! Когда даже одного Железного Зверя не смогли взять силами шести деревень и до сих пор неизвестно: смертей ли он вообще? Когда одного детеныша Железного Зверя хватит, чтобы стереть с лица Простора и деревню, и Город…
Нога зажила, зато кожа на спине омертвела и сходила клочьями. Легкое прикосновение одежды причиняло боль. Леон спал на животе и во сне любил Филису, но тут, разумеется, откуда-то появлялась Хлоя, на ходу окукливаясь в детеныша Железного Зверя, и огонь, ринувшийся из ее исковерканного бранью толстогубого рта, безжалостно кусал истерзанную спину… Леон просыпался в холодном поту.
Утро успокаивало, не принося ничего нового. Стоял Город, и стоял лес, пронизанный светом, наполненный пением лесных бабочек. Ни Железных Зверей, ни их детенышей. Прав был покойный Титир: нет на Просторе неизменного и не может быть — неизменен лишь сам Простор.
Большинству подростков, околачивающихся возле стрелков, давно надоело это занятие. К третьему дню на площади осталась кучка наиболее стойких. Самый рослый из них и, по-видимому старший, набравшись смелости, тронул Леона за край сари.
— Меня зовут Тирсис, — сообщил он юношеским баском.
— Приятно слышать…
— А это мои друзья: Элий, Фаон, Сминфей, Батт и…
— Что с того?
— Мы тоже хотим быть стрелками.
— А больше вы ничего не хотите?
Тем разговор и кончился. Однако стоило Леону отлучиться по естественной надобности, как, вернувшись, он обнаружил отлынивающих от дела стрелков и подростков, радостно наводящих в мишени выпрошенные «подержать» духовые трубки.
— Кто позволил?!
— Не вижу плохого, — вступился Умнейший. — По-моему, чем их больше, тем лучше. Ты — великий стрелок, у тебя хотят учиться, а ты гонишь.
— Мальчишки, — кривился Леон. — Дети! На Железного Зверя я их поведу, что ли? Да и родители заниматься не дадут.
И все же после уговоров уступил, приняв всех, кроме самого младшего, посоветовав тому пока что подобрать сопли и не путаться под ногами. Сопленосец с ревом удалился.
— Мы ведь не делаем ничего противного обычаям, — внушал Умнейший. — А с родителями я сам поговорю.
Поговорил он или нет, но родителей подростков Леон на стрельбище так и не увидел.
Из листьев спешно кроили новые мишени. Свист оперенных стрелок начинался с рассветом и замирал лишь на закате. Ходить по площади стало опасно. Пришлось перенести стрельбище за черту города, к лесу.
— Я даже не могу объяснить им, куда целиться, — шепотом жаловался Леон. — Ничего в тот раз не видел, стрелял, по сути, наугад… И потом: сколько стрелков было на Круглой пустоши, а ни одного детеныша тогда не убили. Я так думаю, что уязвимое место у них совсем крохотное…
Умнейший подождал, пока принесут краски. Подойдя к мишени, долго примеривался и нарисовал маленький кружок в самом центре. Потом подумал и нарисовал еще два сбоку.
— Ты точно знаешь? — шепнул на ухо Леон. — Здесь?
— Не спрашивай. Если бы я все знал, то звался бы не Умнейшим, а Безупречным. Попробуешь попасть?
— Конечно.
— Если не уверен, то лучше не надо.
Выверенная, легкая в полете стрелка из особо надежных и хранимых отдельно скользнула в канал трубки, смазанный растительным жиром. Легонько подтолкнув пальцем кисточку оперения, Леон прикинул поправку на ветер и выстрелил навскидку. Под одобрительный гул учеников стрелка воткнулась в линию окружности крайнего левого кружка. Покачав головой, Леон прицелился более тщательно. Вторая стрелка попала точно в центр среднего кружка. От воплей восторга кружащаяся над поляной почтовая летяга сорвалась в штопор.
— Риск благородное дело, — скучно заметил Умнейший. — Ты не находишь, что дураки иногда сочиняют забавные пословицы? Прости, я должен спросить: надеюсь, у тебя нет зуда каждый день играть в благородство?
— Нет.
— Рад слышать.
На пятый день Леон не выдержал:
— Кто из них хорошо стреляет, тот и дальше будет хорошо стрелять, а кто плохо, того за несколько дней не выучишь. Какие стрелки из горожан? Мальчишки еще так-сяк, а от остальных вообще никакого толку. Что я мог, то уже сделал. Назад пойду.
— В свою деревню?
— Куда же еще.
— И отговаривать тебя бесполезно?
— Попробуй. Умнейший долго молчал.
— Подожди до завтра, — сказал он наконец. — Пойдем вместе.
— А почему не сегодня?
— Потому что сегодня я занят.
Весь день он был занят тем, что мирно дремал в тени свеклобаба.
На закате, к изумлению раздраженного Леона, перед ним возник Кирейн, грязный, исцарапанный и почти трезвый.
— Спас он множество сирот, дав зверюге окорот, — сообщил он декламационным голосом и плюхнулся рядом с Леоном. — Выпить у тебя нет?
Поискав глазами вокруг и не найдя искомого, сказитель вздохнул с видом покорности судьбе.
— Башка трещит, — пожаловался он. — Шел, шел… В лесу, сам знаешь, какая Тихая Радость, — еле отыскал один родник, так и тот с дурной струёй оказался. Всего меня перекорежило… пью и кричу, чтобы забрали меня оттуда, пью и кричу, а спасать меня некому. Горло горит. Глоточек бы Радости сейчас, а?
— Найдем, — пообещал Леон. — Ты по делу?
— Хорошенькое дело, — обиделся Кирейн. — Деревни-то нету, вот и дело всем нашлось — спасаться… Думбала моя сгорела. Как ты ушел, так на следующий день и началось, да недолго продолжалось. Кто говорит — два детеныша напали, кто — три. Я не считал, я кустами уполз. Трескучий лес весь выгорел, а туда многие побежали… Э, ты чего? Ты не кидайся. Жива твоя Хлоя, жива, и пасынки живы. Новую Хранительницу вот убило, Фавоний прямо в своем доме на Нимб отошел, это так, и из гонцов никого живых не осталось, ну меня и послали вперед — предупредить. Решили пока в Город перебраться, это Полидевк с Парисом придумали. Парис, как налетел детеныш, в лес утек, и все равно бороду ему опалило, а Полидевк в драконьей яме отсиделся, волдырями только весь пошел, как жаба…
— А… Филиса? — обмирая, спросил Леон.
— Это какая же? А, знаю. Жива, не обожглась даже. Дойдут… к утру, я думаю. — Кирейн помычал, держась за голову, и выразительно посмотрел на Леона. — Капельку бы мне… капелюшечку…
— Ты знал? — вне себя Леон тряс Умнейшего за сари, скрученное жгутом на груди. — Знал и молчал?! Почему?
Кучка раскрывших рты подростков с Тирсисом во главе с восторгом и ужасом смотрела, как ссорятся два великих человека. Плетеный, похожий на гнездо предмет свалился с головы Умнейшего, и та моталась, как спелая брюква в пору стрясыванья урожая.
Деревня погибла. Уцелевшие пробирались в Город. Потерянно оглядываясь на пепелище, кровавя ноги о траву-колючку, сбивая ступни о древесные корни, вспучившие ниточки лесных троп, шли, неся на руках обожженных, женщины, старики, дети… Филиса. Падающий с неба огонь пожрал все. Сгорели люди, и нет людей. Сгорел дом с так и не вставленным новым стеклом в окне спальни, и нет дома. Да что там дом… — Знал ведь… — рычал Леон. — Знал…
Острая боль заставила сжаться внутренности. Леон судорожно глотнул воздух. Пусто… Чернота.
— Держись, — донесся откуда-то из ничего голос Умнейшего. — Как держался за меня, так и держись, не отпускай. Не хватало тебе еще грохнуться при всех.
Сознание медленно возвращалось. Умнейший шептал в ухо:
— Прости, что пришлось тебя прервать. Сейчас отдышусь, и можешь потрясти еще. Я подожду, пока тебе не надоест.
Рот наполнился вязкой слюной. Леон сглотнул.
— Прости. Я не хотел.
— Хотел и сделал, — возразил старик. — Сейчас самое время делать именно то, что хочется… только запомни: глупости тоже нужно делать с умом.
— Драконий хвост, — буркнул Леон, остывая. — Мальчик я тебе, что ли? Я охотник! Почему сразу не сказал об эстафете?