Лепроси уставился на многочисленные детские качели и горки.
— В детстве я часто приходил сюда.
К слову, Лепу сейчас шестнадцать.
— Да ну?
— Да, и так было до тех пор, пока мы не переехали на Лонг-Айленд. Я любил этот парк. И вот почему пришел именно сюда, когда мой отец меня вышвырнул.
Пару лет назад Леп сбежал из дома в надежде спастись от собственного отца. Нетрудно догадаться почему.
— Слушай, Леп.
— Чего?
— Я что, похож на очередную твою девицу?
— Нет.
— Так перестань меня умасливать своими рассказами. Ты же хочешь денег? Скажи мне, ты ведь хочешь денег?
Он улыбается.
— Да, я хочу денег. Хренов придурок.
Я роюсь в карманах и протягиваю ему двадцатку.
— Ну так что, ты ее здесь часто видишь?
Он иронично фыркает при виде двадцатки и тем не менее сует ее в карман.
— Может быть.
— Не шути со мной. Больше за сегодня не получишь.
— Я говорю, может быть, я ее и видел. Только не совсем уверен в этом. Ясно?
— Ну-ка, расскажи поподробней.
Он облокачивается на перила ограды и принимается почесывать себя под футболкой, которая, может, раньше и рассказала бы о нем что-нибудь, однако сейчас уже давно выцвела и превратилась в непримечательное серовато-зеленое тряпье бездомного.
— Значит, так. Где-то неделю или две назад у нас была пивная пирушка в районе авеню Си. Знаешь ли, у нас осталась кое-какая сдача от нескольких сороковок, и Толстяк Стинки-Пит достал выпивки, так что мы все потихоньку набирались. Ты же знаешь Янки Дина?
— Этого тощего кубинца с неизменной шляпой «Метс» на голове?
— Да, этот парень больше себя любит этих хреновых «Метс». Поэтому мы и зовем его хренов Янки. Будь от проклят. Как бы там ни было, Янки — одиночка. Его терпеть никто не может. И поэтому он теперь всегда и везде появляется без приглашения, да еще таскает повсюду этих маленьких хреновых побирушек. Что я хочу сказать: да, эти хреновы готы — правильные готы с головы до ног, с пробитыми губами, черными волосами и прочим. Да только сережки у них в губах и на всем остальном теле слишком стерильные, волосы покрашены за двести баксов в каком-нибудь салоне Ист-Сайда, а одежда куплена в городских торговых центрах. Мы каждого видим насквозь.
Я тебе скажу, как полицейские своего района, мы, уважающие себя панки, должны почтить за честь самолично прикончить подобных маленьких ублюдков, да только в последнее время что-то стали слишком мягкими. К тому же нам постоянно хочется пива, а у этих сопляков всегда есть мелочь. Так что мы разрешаем Янки и его соплякам присоединиться к нам. Затем они на какое-то время уходят и откуда-то возвращаются с хрустящими сороковками и пивом.
— Что с девчонкой, Леп?
— Да вот я и подвожу к ней. Идиот.
Он ощупывает себя на наличие сигарет, но мы оба знаем, что у него их оказаться не может. Я достаю пачку своих «Лаки» и протягиваю ему одну. Затем мы вместе закуриваем.
— Итак, значит, Леп просто летает от блаженства, когда одна из этих цыпочек начинает об него тереться. Я уже говорил, что эти городские сопляки охочи до всего, что заставит их вкусить нашу реальность. Они хотят сношаться в грязи, чтобы потом вернуться в свои начальные школы и хвастать друзьям, в каком дерьме они побывали. Они же все могут купить за деньги. Им это надоело! Последний диск Бритни Спирс или этот новенький «порше» — что душе угодно, бери не хочу. Теперь им другое подавай. А вот трахаться с каким-то нищим ублюдком в окружении десятка таких же ублюдков — это для них настоящее дело. А Леп себя уважает, он не доставит такого удовольствия этой соплячке, но она слишком уж горяча, так что он разрешит ей у него отсосать. Так она и делает.
— Не могу разделить с тобой твои чувства. Что с девчонкой? Это точно она?
Он мотает головой.
— Нет. Это не она. Но вполне может оказаться ее подружкой.
— Подружкой?
— Да. Видишь ли, она кончает свою работу, а я свою. Мы квиты. Только она не унимается, все пристает и пристает. А я повторяю, что до таких, как они, Лепроси не опускается. Тогда она предлагает не только себя, но и свою подружку. Я не сдаюсь, однако ей удалось подогреть мое любопытство. И я спрашиваю, что у нее за подружка. Тогда она указывает на одну из других девиц. Что ж, мне она показалась очень даже ничего, только я не отступаюсь от своих принципов и даю ей это понять. И говорю, если она хочет полетать сегодня вечером или еще как порезвиться, то есть у нас другие парни, без моих, так сказать, моральных устоев. И как раз в тот момент мне в голову приходит мысль, что ее лицо мне кажется знакомым. А сейчас ты показываешь мне это фото. Сдается мне, что это она.
— Возможно.
— Просто чертова загвоздка в том, что у той цыпочки-то макияжа на лице не было. А эту девчонку, что на фотографии, я точно видел прошлым летом, и тогда у нее лицо было белее смерти. А эта прошлонедельная девчонка даже ногти накрасить не соизволила. Так что, не спорю, это вполне может оказаться она… В общем, ты понимаешь мои сомнения.
Я киваю.
— Если она все-таки шляется по округе, как делала это в прошлом году, значит, здесь есть люди, которые знают о ней наверняка, ведь так?
— Конечно.
— Ну так займись этим и найди мне нужного человека, Леп.
Его брови комично ползут вверх.
— Эта девчонка что, твоя родня? Или лучший друг? От нее зависит твоя жизнь, что ли?
— О, да. От нее действительно зависит моя жизнь, и не только моя, но и твоя, засранец. Решение этого дела убережет меня от самого грандиозного скандала в моей жизни, а значит, настроение у меня будет отличное, и тебя никто не тронет. Так что убедись, та ли эта девчонка или нет, и позвони в бар к Иви, я буду там. А теперь ступай к своему зверю, пока он не сделал чего с собой или не сожрал кого-нибудь.
Я разворачиваюсь и ухожу своей дорогой. А Лепроси кричит мне вдогонку.
— Нет проблем, Питт. Эй, послушай, как только я что узнаю, я звоню тебе, так? Эй, засранец! А еще я подумал, почему бы тебе не заглянуть в «Рилм». Я слышал, там тусуются молоденькие готки.
Он заливается хохотом, я не оборачиваюсь. Лепроси — маленький сосунок, но он всегда делает то, что я ему говорю. Потому что он обязан мне. В его памяти еще свежи те дни, когда сюда заявился его отец с Лонг-Айленда, чтобы найти его. Приезжает, понимаешь ли, на своем «линкольне-континентал», какой имеется у каждого уважающего себя брокера, и врывается как к себе домой в этот парк. Лепроси замечает его и пускается бежать. Его пес срывается с цепи и бросается на отца. А этот придурок, не меняя шага, с разбегу врезает ему носком своего ботинка прямо по носу. Вот так Хрящ и потерял обоняние. Собака, истекая кровью, плюхается на бетон, а папаша как ни в чем не бывало припускается за сынком. Я спокойно сижу себе на скамье и покуриваю. Это не мое дело, и я обычно не вмешиваюсь в чужие дела. Но в тот раз не вмешаться я просто не мог. Я отделал папашу так же, как тот собаку сына. За работу я ничего не просил, но это не означает, что Лепроси передо мной чист.