Читать интересную книгу Энциклопедический словарь (К) - Ф. Брокгауз

Куранты

Куранты (лат. сurrens – текущий) – в московской Руси так наз. «вестовые письма» или газеты, которые составлялись для царя, в посольском приказе, по заграничным газетам. Они писались на нескольких листах склеенной бумаги, длиною в несколько саж. Для составления их при Алексее Михайловиче выписывалось до 20 иностранных газет и журналов; по имени одной из них, «Courante vigy Italien», К. и получили свое название. Для своевременного получения газет введена постоянная почта, которую содержал иноземец Леонтий Марселис; заключен был договор «с рижским почтарем, который из всех государств всякие вестовые и торговые письма получает и отпущает». Московским договором 1686 г. установлена еженедельная почта из Вильны в Москву. В 1691 г. обе почты, рижская и виленская, получили правильное устройство. Цель, однако, не была достигнута: или иностранная почта опаздывала присылкою газет, или переводы их производились медленно. Так, в. России не были известны даже имена царствовавших в Европе государей; верующие грамоты нашим посланникам нередко писались на имя таких владетелей, которых давно уже не было в живых. В московском главном архиве министерства иностр. дел сохранились выписки из голландских, немецких и польских газет. Образцы К. 1655 – 65 гг., переведенных с голландского (по списку начала нынешнего столетия), сообщены И. Е. Забелиным в «Чтениях Общ. Ист. и Древн. Росс.» (1880, кн. II); К. за 1683 г. напеч. в «Летописи занятий археографической комиссии» (вып. IV).

Кураре

Кураре – южно-американский стрельный яд, приготовляемый главным образом из коры растения Strychnos toxifera. Индейцы в Гвиане и по берегам Амазонской реки смазывают этим ядом концы своих стрел, чтобы вернее убить намеченную жертву. Из подкожной клетчатки яд этот всасывается чрезвычайно быстро и достаточно помазать К. ничтожную царапину на теле для того, чтобы человек или животное неминуемо погибли. Средство это парализует периферические окончания двигательных нервов всех поперечно-полосатых мышц, следовательно, и мышц заведывающих дыханием, и смерть наступает вследствие задушения при полном или почти ненарушенном сознании.

Д. К.

Курбан-байрам

Курбан-байрам – праздник у мусульман; бывает через 2 месяца и 10 дней после рамазана; служит воспоминанием принесения Авраамом в жертву Богу сына своего Измаила (а не Исаака, так как Магомет изменил библейский рассказ). Празднество продолжается 4 дня. Накануне праздника происходит поминание усопших родственников и раздается милостыня.

Курбе

Курбе (Гюстав Сourbet) – французский пейзажист, жанрист и портретист. Род. в 1819 г., в Орнане. Склонность к искусству привела его, в 1839 г., в Париж, где он занимался во многих мастерских, долее всего у Штейбена, Ог. Геска и Давида Анжерского. С первого же своего произведения, выставленного в. парижском салоне 1844 г. (картины «Раненый»), выказал себя крайним реалистом, и чем далее, тем сильнее и настойчивее следовал по этому направлению, считая конечною целью искусства передачу голой действительности и жизненной прозы и пренебрегая при этом даже изяществом техники. При уме и значительном таланте художника, его натурализм, приправленный, в жанровых картинах, социалистическою тенденцией, возбудил много шума в артистических и литературных кругах и приобрел ему не мало врагов, но также массу приверженцев, к числу которых принадлежал известный писатель Прюдон. В конце концов, К. стал главою реалистической школы, возникшей во Франции и распространившейся оттуда в другие страны, особенно в Бельгию. Его рознь с прочими художниками дошла до того, что в течение нескольких лет он не участвовал в парижских салонах, а на всемирных выставках устраивал из своих произведений особые выставки, в отдельных помещениях. В 1871 г. К. примкнул к парижской коммуне, управлял при ней общественными музеями и руководил низвержением Вандомской колонны. После падения коммуны, высидел, по приговору суда, полгода в тюрьме; позже был приговорен к пополнению расходов по восстановлению разрушенной им колонны. Это заставило его удалиться в Швейцарию где он и умер в нищете, в 1877 г. Наиболее любопытные из произведений К.: «Похороны в Орнане», собственный портрет, «Козули у ручья», «Драка оленей», «Волна» (все пять в луврском музее, в Париже), «Послеобеденное кофе в Орнане» (в лильском музее), «Разбиватели шоссейного камня», «Пожар» (картина, по своей антиправительственной тенденции, уничтоженная полицией), «Деревенские священники, возвращающиеся с товарищеской пирушки» (едкая сатира на духовенство), «Купальщицы», «Женщина с попугаем», «Вход в долину Пюи-Нуар», «Ораньонская скала», «Олень у воды» (в марсельском музее) и многие пейзажи, в которых талант художника выражался всего ярче и полнее. Ср. Сеtе d'Ideville, «Gustave Courbet» (П., 1878); С. Lemonnier, «С. et son oeuvre» (1878); Тh. Silvestre, «Histoire des artistes vivants» и J. Claretie, «Peintres et sculpteurs» (1882).

А. С – в.

Курбский

Курбский (князь Андрей Михайлович) – известный политич. деятель и писатель, род. ок. 1528 г. На 21-м году он участвовал в 1-м походе под Казань; потом был воеводою в Пронске. В 1552 г. он разбил татар у Тулы, при чем был ранен, но через 8 дней был уже снова на коне. Во время осады Казани К. командовал правой рукою всей армии и, вместе с младшим братом, проявил выдающуюся храбрость, через 2 года он разбил восставших татар и черемисов, за что был назначен боярином. В это время К. был одним из самых близких к царю людей; еще более сблизился он с партией Сильвестра и Адашева. Когда начались неудачи в Ливонии царь поставил во главе ливонского войска К., который вскоре одержал над рыцарями и поляками ряд побед, после чего был воеводою в Юрьеве Ливонском (Дерпте). Но в это время уже начались преследования и казни сторонников Сильвестра и Адашева и побеги опальных или угрожаемых царскою опалою в Литву. Хотя за К. никакой вины, кроме сочувствия павшим правителям, не было, он имел полное основание думать, что и его не минует жестокая опала. Тем временем король Сигизмунд-Август и вельможи польские писали К., уговаривая его перейти на их сторону и обещая ласковый прием. Битва под Невлем (1562 г.), неудачная для русских, не могла доставить царю предлога для опалы, судя по тому, что и после ее К. воеводствует в Юрьеве; да и царь, упрекая его за неудачу (Сказ. 186), не думает приписывать ее измене. Не мог К. опасаться ответственности за безуспешную попытку овладеть городом Гельметом: если б это дело имело большую важность, царь поставил бы его в вину К. в письме своем. Тем не менее К. был уверен в близости несчастья и, после напрасных молений и бесплодного ходатайства архиерейских чинов (Сказ. 132 – 3), решил бежать «от земли божия». В 1563 г. (по другим известиям – в 1564 г.) К., при помощи верного раба своего Васьки Шибанова, бежал из Юрьева в Литву (В рукоп. «Сказании» К., хранящ. в моск. главн. архиве, рассказывается, как Шибанов отвез царю I-ое послание К. и был за то мучен. По другому известию, Васька Шибанов был схвачен во время бегства и сказал на К. «многия изменныя дела»; но похвалы, которыми осыпает царь Шибанова за его верность, явно противоречат этому известию.). На службу к Сигизмунду К. явился не один, а с целою толпою приверженцев и слуг, и был пожалован несколькими имениями (между прочим – гор. Ковелем). К. управлял ими через своих урядников из москвитян. Уже в сентябре 1564 г. К. воюет против России. После бегства К. тяжелая участь постигла людей к нему близких. К. впоследствии пишет, что царь «матерьми и жену и отрочка единого сына моего, в заточение затворенных, тоскою поморил; братию мою, единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, имения мои и их разграбил». В оправдание своей ярости Грозный мог приводить только факт измены и нарушения крестного целования; два других его обвинения, будто К. «хотел на Ярославле государести» и будто он отнял у него жену Анастасию, выдуманы им, очевидно, лишь для оправдания своей злобы в глазах польско-литовских вельмож: личной ненависти к царице К. не мог питать, а помышлять о выделении Ярославля в особое княжество мог только безумный. К. проживал обыкновенно верстах в 20 от Ковеля, в местечке Миляновичах. Судя по многочисленным процессам, акты которых дошли до нас, быстро ассимилировался московский боярин и слуга царский с польско-литовскими магнатами и между буйными оказался во всяком случае не самым смиренным: воевал с панами, захватывал силою имения, посланцев королевских бранил «непристойными московскими словами»; его урядники, надеясь на его защиту, вымучивали деньги от евреев и проч. В 1571 г. К. женился на богатой вдове Козинской, урожденной княжне Голшанской, но скоро развелся с нею, женился, в 1679 г., в третий раз на небогатой девушке Семашко и с нею был, по-видимому, счастлив; имел от ее дочь и сына Димитрия. В 1683 г. К. скончался. Так как вскоре умер и авторитетный душеприказчик его, Константин Острожский, правительство, под разными предлогами, стало отбирать владения у вдовы и сына К. и, наконец отняло и самый Ковель. Димитрий К. впоследствии получил часть отобранного и перешел в католичество. – Мнения о К., как политическом деятеле и человеке, не только различны, но и диаметрально противоположны. Одни видят в нем узкого консерватора, человека крайне ограниченного, но самомнительного, сторонника боярской крамолы и противника единодержавия. Измену его объясняют расчетом на житейские выгоды, а его поведение в Литве считают проявлением разнузданного самовластия и грубейшего эгоизма; заподозривается даже искренность и целесообразность его трудов на поддержание православия. По убеждению других, К. – умный, честный и искренний человек, всегда стоявший на стороне добра и правды. Так как полемика К. и Грозного, вместе с другими продуктами литературной деятельности К., обследованы еще крайне недостаточно, то и окончательное суждение о К., более или менее способное примирить противоречия, пока еще невозможно. Из сочинений К. в настоящее время известны следующие: 1) «История кн. великого Московского о делех, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима». 2) «Четыре письма к Грозному». 3) «Письма» к разным лицам; из них 16 вошли в 3-е изд. «Сказаний кн. К.» Н. Устрялова (СПб. 1868), одно письмо издано Сахаровым в «Москвитянине» (1848, № 9) и три письма – в «Православном Собеседники» (1863 г. кн. V – VIII). 4) «Предисловие к Новому Маргариту»; изд. в первый раз Н. Иванишевым в сборнике актов: «Жизнь кн. К. в Литве и на Волыни» (Киев 1849), перепечатано Устряловым в «Сказ.» 5) "Предисловие к книге Дамаскина «Небеса» (изд. кн. Оболенским в «Библиографич. Записках» 1858 г. № 12). 6) «Примечания (на полях) к переводам из Златоуста и Дамаскина» (напечатаны проф. А. Архангельским в «Приложениях» к «Очеркам ист. зап.-русск. лит.», в «Чтениях Общ. и Ист. и Древн.» 1888 г., № 1). 7) «История Флорентийского собора», компиляция; напеч. в:Сказ. стр. 261 – 8; о ней см. 2 статьи С. П. Шевырева – «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1841 г. кн. 1, и «Москвитянин» 1841 г. т. III. Кроме избранных сочинений Златоуста («Маргарит Новый»; см. о нем «Славяно-русския рукоп.» Ундольского, М., 1870), К. перевел диалог патр. Геннадия, Богословие, Диалектику и др. сочинения Дамаскина (см. статью А. Архангельского в «Журн. М. Н. Пр.» 1888, № 8), некоторые из сочинений Дионисия Ареопагита, Григория Богослова, Василия Великого, отрывки из Евсевия и проч. В одно из его писем к Грозному вставлены крупные отрывки из Цицерона («Сказ.» 205 – 9). Сам К. называет своим «возлюбленным учителем» Максима Грека; но последний был и стар, и удручен гонениями в то время когда К. вступал в жизнь, и непосредственным его учеником К. не мог быть. Еще в 1525 г. к Максиму был очень близок Вас. Мих. Тучков (мать К. – урожд. Тучкова) который и оказал, вероятно, сильное влияние на К. Подобно Максиму, К. относится с глубокой ненавистью к самодовольному невежеству, в то время сильно распространенному даже в высшем сословии московского государства. Нелюбовь к книгам, от которых будто бы «заходятся человецы, сиреч безумеют», К. считает зловредной ересью. Выше всего он ставит св. Писание и отцов церкви, как его толкователей; но он уважает и внешние или шляхетные науки – грамматику, риторику, диалектику, естественную философию (физику и пр.), нравонаказательную философию (этику) и круга небесного обращения (астрономию). Сам он учится урывками, но учится всю жизнь. Воеводою в Юрьеве он имеет при себе целую библиотечку; после бегства, «уже в сединах» («Сказ.», 224), он тщится «латинскому языку приучатися того ради, иж бы могл преложити на свой язык, что еще не преложено» («Сказ.» 274). По убеждению К., и государственные бедствия происходят от пренебрежения к учению, а государства, где словесное образование твердо поставлено, не только не гибнут, но расширяются и иноверных в христианство обращают (как испанцы – Новый Свет). К. разделяет с Максимом Греком его нелюбовь к «Осифлянам», к монахам, которые «стяжания почали любити»; они в его глазах «во истину всяких катов (палачей) горши». Он преследует апокрифы, обличает «болгарсия басни» попа Еремея, «або паче бабския бредни», и особенно восстает на Никодимово евангелие, подлинности которого готовы были верить люди, начитанные в св. Писании. Обличая невежество современной ему Руси и охотно признавая, что в новом его отечестве наука более распространена и в большем почёте, К. гордится чистотой веры своих природных сограждан, упрекает католиков за их нечестивые нововведения и шатания и умышленно не хочет. отделять от них протестантов, хотя и осведомлен относительно биографии Лютера, междоусобий, возникших вследствие его проповеди и иконоборства протестантских сект. Доволен он также и чистотой языка славянского и противополагает его «польской барбарии». Он ясно видит опасность, угрожающую православным польской короны со стороны иезуитов, и остерегает от их козней самого Константина Острожского; именно для борьбы с ними он хотел бы наукою подготовить своих единоверцев. К. мрачно смотрит на свое время; это 8-я тысяча лет, «век звериный»; «аще и не родился еще антихрист, всяко уже на праге дверей широких и просмелых». Вообще ум К. скорей можно назвать крепким и основательным, нежели сильным и оригинальным (так он искренно верит, что при осаде Казани татарские старики и бабы чарами своими наводили «плювию», т. е. дождь, на войско русское; Сказ. 24), и в этом отношении его царственный противник значительно превосходит его. Не уступает Грозный Курбскому в знании Св. Писания, истории церкви первых веков и истории Византии, но менее его начитан в отцах церкви и несравненно менее опытен в уменье ясно и литературно излагать свои мысли, да и «многая ярость и лютость» его не мало мешают правильности его речи. По содержанию переписка Грозного с К. – драгоценный литературный памятник: нет другого случая, где миросозерцание передовых русских людей XVI века раскрывалось бы с большей откровенностью и свободою и где два незаурядных ума действовали бы с большим напряжением. В «Истории князя великого московского» (изложение событий от детства Грозного до 1578 г.), которую справедливо считают первым по времени памятником русской историографии с строго выдержанной тенденцией, К. является литератором еще в большей степени: все части его монографии строго обдуманы, изложение стройно и ясно (за исключением тех мест, где текст неисправен); он очень искусно пользуется фигурами восклицания и вопрошения, а в некоторых местах (напр. в изображении мук митрополита Филиппа) доходит до истинного пафоса. Но и в «Истории» К. не может возвыситься до определенного и оригинального миросозерция; и здесь он является только подражателем хороших византийских образцов. То он восстает на великородных, а к битве ленивых, и доказывает, что царь должен искать доброго совета «не токмо у советников, но и у всенародных человек» (Сказ. 39), то обличает царя, что он «писарей» себе избирает «не от шляхетского роду», «но паче от поповичев или от простого всенародства» (Сказ. 43). Он постоянно уснащает рассказ свой ненужными красивыми словами, вставочными, не всегда идущими к делу и не меткими сентенциями, сочиненными речами и молитвами и однообразными упреками по адресу исконного врага рода человеческого. Язык К. местами красив и даже силен, местами напыщен и тягуч и везде испещрен иностранными словами, очевидно – не по нужде, а ради большей литературности. В огромном количестве встречаются слова, взятые с незнакомого ему языка греческого, еще в большем – слова латинские, несколько меньшем – слова немецкие, сделавшиеся автору известными или в Ливонии, или через язык польский.