В глазах Мэта Ранд видел ту же тревогу, тот же страх, которые — он знал — читались в его собственных. Мэт сидел сжав кулаки с побелевшими костяшками. Если он их разожмет, подумал Ранд, то наверняка стиснет кинжал из Шадар Логота.
Тревоги на лице Перрина не было, виделось худшее: маска усталого смирения и опустошенности. Перрин выглядел так, будто долго с чем-то боролся, пока не исчерпал все силы в борьбе, а теперь ждал, когда это что-то прикончит его. Тем не менее иногда...
— Мы делаем то, что должны, Ранд, — произнес Перрин. — Запустение... — На мгновение эти желтые глаза зажглись нетерпением, озарив затвердевшее в усталости лицо, словно они жили сами по себе, отдельно от лица юноши. — В Запустении славная охота, — прошептал он. Затем содрогнулся, будто только сейчас услышал свои слова, и лицо Перрина вновь стало сама покорность.
И Эгвейн. Ранд улучил момент и оттащил ее в сторонку, к камину, где их спутники, сгрудившиеся вокруг стола, не могли услышать его.
— Эгвейн, я... — Ее глаза, большие темные омуты, затянули юношу, заставив его умолкнуть на полуслове. — Это за мной гонится Темный, Эгвейн. За мной, и за Мэтом, и за Перрином. Мне все равно, что говорит Морейн Седай. Утром вы с Найнив можете отправиться домой, или в Тар Валон, или куда захотите, и никто не станет вам препятствовать. Ни троллоки, ни Исчезающие, никто — до тех пор пока вы не с нами. Отправляйся домой, Эгвейн. Или в Тар Валон. Только не с нами!
Ранд ожидал, что она станет говорить ему, будто у нее такое же право идти, куда она хочет, как и у него, будто он не вправе указывать, как ей поступать. К изумлению Ранда, девушка улыбнулась и погладила его по щеке.
— Спасибо, Ранд, — тихо сказала Эгвейн. Он моргнул и захлопнул рот, когда она продолжила: — Ты ведь знаешь, что я не могу. Морейн Седай рассказала нам, что увидела в нас Мин тогда, в Байрлоне. Тебе нужно было поделиться со мной тем, кто такая Мин. Я думала... Ну, Мин говорит, что я тоже часть этого. И Найнив. Может, я и не та'верен, — она запнулась на этом слове, — но Узор, похоже, посылает и меня к Оку Мира. Что бы ни затягивало тебя, затягивает и меня.
— Но, Эгвейн...
— Кто такая Илэйн?
С полминуты Ранд хлопал глазами, затем сказал чистую правду:
— Она — Дочь-Наследница трона Андора.
Глаза Эгвейн полыхнули огнем.
— Если ты не можешь быть серьезным больше одной минуты, Ранд ал'Тор, то я не желаю с тобой разговаривать!
Не веря своим глазам, он смотрел на ее одеревеневшую спину, на то, как Эгвейн возвращается к столу, опирается на локти возле Морейн и слушает, что говорит Страж. Нужно переговорить с Перрином, решил Ранд. Он знает, как обходиться с женщинами.
Несколько раз заходил мастер Гилл, сначала чтобы засветить лампы, потом чтобы собственноручно принести ужин, позже чтобы сообщить, что происходит на улице. С обеих сторон улицы за гостиницей наблюдают Белоплащники. У ворот во Внутренний Город вспыхнули беспорядки, Гвардия Королевы арестовала и белые кокарды, и красные, не разбирая цветов. Кто-то решил было нацарапать на парадной двери Клык Дракона, но сапог Ламгвина отправил наглеца восвояси.
Если хозяин гостиницы и счел необычным, что Лойал составил компанию недавно прибывшим гостям, то ни словом, ни жестом не показал этого. На заданные ему Морейн вопросы мастер Гилл отвечал без всякого старания разузнать, о чем они тут совещаются, и каждый раз, приходя, стучался в дверь и ждал, пока Лан его впустит, будто бы это не его гостиница и не его библиотека. В последнее появление хозяина Морейн вручила ему лист пергамента, заполненный аккуратным почерком Найнив.
— В такое время — дело-то к ночи — это будет не так просто, — пробежав глазами список, сказал мастер Гилл, покачивая головой, — но я все устрою.
Морейн прибавила к листу маленький замшевый мешочек, в котором звякнуло, когда она, держа за завязки, протянула его хозяину гостиницы.
— Хорошо. И проследите, чтобы нас разбудили до рассвета. Соглядатаи тогда будут меньше всего бдительны.
— Мы оставим их сторожить пустой ящик, Айз Седай, — ухмыльнулся мастер Гилл.
Вскоре все потянулись из комнаты, чтобы искупаться в ванне и лечь спать. Ранд уже зевал. Когда он намыливался, с грубой суконкой в одной руке и большим куском желтого мыла в другой, взгляд его сам собой наткнулся на стул рядом с лоханью Мэта. Из-под полы аккуратно сложенной куртки Мэта торчал кончик отделанных золотом ножен, ножен кинжала из Шадар Логота. Лан время от времени тоже бросал взгляды на кинжал. Ранд гадал: а так ли уж безопасно, как заявила Морейн, находиться рядом с кинжалом?
— По-твоему, мой па когда-нибудь поверит этому? — рассмеялся Мэт, ожесточенно скребя свою спину щеткой с длинной ручкой. — Я — и спасаю мир? Сестры знать не будут, смеяться им или плакать.
Говорил он совсем как прежний Мэт. Ранд многое бы отдал, чтобы позабыть про кинжал.
Было уже темно, хоть глаз выколи, когда Ранд с Мэтом наконец-то добрались до своей комнаты на самой верхотуре, и на звезды, затмевая их, набегали облака. Впервые за долгое время Мэт, прежде чем улечься в постель, разделся, однако кинжал небрежным движением сунул под подушку. Ранд задул свечу и заполз под одеяло. Он чувствовал зло на соседней кровати, не от Мэта, а под той подушкой. Засыпая, Ранд все еще тревожился о кинжале.
С самого начала Ранд понимал: это — сон, один из тех, которые не совсем сны. Он стоял перед деревянной дверью, ее поверхность была темной и шершавой, с трещинами и с отставшими щепками. Холодный и сырой воздух полнился запахом тления. Вдалеке капала вода, бульканье гулким эхом отдавалось по каменным коридорам.
Не поддавайтесь этому. Отрекайтесь от него, и его власть потеряет силу.
Ранд закрыл глаза и сосредоточился на «Благословении Королевы», на своей кровати, на самом себе, спящем на ней. Открыв глаза, он обнаружил, что дверь никуда не делась. Гулкие, отдающиеся эхом под сводом всплески совпали с биением его сердца, будто его пульс вел им счет. Он поискал пламя и пустоту, как учил Тэм, и нашел внутреннее спокойствие, но вне его самого ничто не изменилось. Медленно он открыл дверь и вошел.
Все было так, как он и помнил по той комнате, что казалась выжженной в живой скале. Высокие, арочные окна выходили на неогражденный балкон, а за ним речным половодьем текли слоистые облака. Горели ярким — слишком ярким, слепящим глаза — пламенем лампы черного металла, черного, но тем не менее ярче серебра. Не дающий тепла огонь гудел в наводящем ужас камине, где каждый камень по-прежнему смутно напоминал искаженное мукой лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});