Читать интересную книгу Аналогичный мир - 4 (СИ) - Татьяна Зубачева

— Хорошо, — согласился Бурлаков.

Эркин оглядел убранную кухню, вытер руки кухонным полотенцем и повесил его, аккуратно расправив. Ну вот, всё в порядке и всё отлично. Он вышел из кухни и отправился собираться. Потому что сюда уже не вернутся, незачем, да и времени не так уж много и осталось.

День походил на вчерашний: сухой, холодный, но пасмурный. Они шли рядом, и Бурлаков, искоса поглядывая на Эркина, замечал, к своему удивлению, что они — Эркин и Серёжа — и впрямь похожи. Такой же жадный и в то же время доброжелательный интерес к окружающему. Эркин, правда, несколько сдержаннее, но это, видно, в силу возраста.

Эркина так же поразило многолюдье Царьграда. Андрей рассказывал ему, конечно, но одно дело услышать, а другое — увидеть самому, телом ощутить эту толкотню и удивиться, как с привычной ловкостью лавирует в этой толчее Бурлаков.

Магазины, трактир, где они пообедали, улицы, торговые ряды… Серьёзное и, можно сказать, вдумчивое отношение Эркина к покупкам даже умилило Бурлакова. Никакой бесшабашности, да, копейку поставить ребром может, но сделает это тогда и так, когда и как посчитает наилучшим вариантом. Интересно, это национальная или индивидуальная черта? Приедет Миклуха, надо будет поговорить с ним, тот как раз сейчас индейцами всерьёз занялся, вылезает с Равнины только на ежегодную конференцию, когда она там в секторе этнографии и этнологии, надо будет уточнить, ну, и самому, конечно, почитать, порыться в библиотеке.

Эркин всё время чувствовал на себе внимательный взгляд Бурлакова, но он почему-то не беспокоил и не обижал. Будто… будто и впрямь они свои: он Бурлакову и Бурлаков ему. И на вокзал он пришёл не только успокоившись, но и убедившись в правильности своего поступка.

Как и рассказывал ему Андрей, он купил в кассе билет до Ижорска, взяв боковое нижнее место.

Зашли в вагон. Эркин деловито разложил вещи, повесил полушубок и ушанку. И снова Бурлакова поразила красота его движений. Не вымученная, не напоказ, а естественная, чувствовалось, что Эркин не думает об этом, тем более не старается произвести впечатление.

— Я приеду на Рождество, — сказал Бурлаков, когда они сели за маленький вагонный столик.

— Да, — кивнул Эркин и вдруг спросил: — С ней?

Бурлаков даже не сразу понял о ком, а поняв, невольно вздохнул. Если бы Серёжа относился к этому так же, с такой же естественной простотой, но… но Серёжа помнит мать, для него Римма жива.

— Нет, — ответил Бурлаков и, видя внимательные, ждущие объяснений глаза Эркина, добавил: — Сер… Андрею будет тяжело, он… он помнит… маму.

Эркин задумчиво кивнул и неожиданно предложил:

— Поговорить с ним? Ну, чтоб он не обижался.

Нет, — сразу решил Бурлаков. — Здесь должно время пройти. Понимаешь, раз он недавно всё вспомнил, то это всё для него живо. Вот ты… — он не договорил, испугавшись, что обидел Эркина намёком на то, что тот забыл свою мать.

— Мне нечего помнить, — ответил Эркин по-английски. — Я питомничный, нас сразу после рождения забирают. Ни мы их, ни они нас не видели. А выкармливают совсем другие, до года, а потом забирают и тоже… Я себя таким маленьким совсем не помню.

Он говорил об этом очень просто и спокойно, не жалуясь и не негодуя, а объясняя незнающему. И то, что Бурлаков ничего не знает о питомниках, не обижало Эркина. Откуда тому знать, если даже там, в Алабаме, кто в питомниках не работал, тот ни хрена о них не знал. Того же Фредди взять, к примеру.

— Отправление через три минуты. Провожающие, выйдите на перрон, — крикнул из тамбура проводник.

Бурлаков и Эркин одновременно встали и пошли к выходу. В тамбуре и на перроне перед вагоном толпились и что-то кричали люди, разделённые фигурой проводника. Эркин и Бурлакова сразу оттеснили друг от друга, и им пришлось не так перекрикиваться, как… просто помахать друг другу, потому что поезд дрогнул и медленно тронулся. Пройдя несколько шагов вровень, Бурлаков отстал.

Эркин, уже не видя его и подражая увиденному у других, помахал рукой, на всякий случай ещё раз и вернулся в вагон.

Ну вот, что хотел, то и сделал. Съездил, поговорил, как это, да, правильно, объяснился. Что ж, раз профессору не обидно, что сын — грузчик, индеец, раб, был спальником, и раз это сохраняет ему Андрея братом, то, опять же как говорят, за ради бога. Ему и не к такому приходилось приспосабливаться. И ничего сверхсложного и особого от него не требуется. Просто… жить, как все, как само собой получается. А теперь… теперь до Ижорска, а там на такси или автобусе домой. Нет, как же всё-таки здорово, что у него есть дом, и он едет домой к… к родным. Жена, дочь, брат, а ездил в Царьград к отцу. Эркин с новым, неиспытанным ещё удовольствием проговаривал про себя эти слова. Он как-то заново ощутил их, хотя знал уже давно и считал, что привык называть Женю женой, Алису дочкой, а Андрея братом. А теперь ещё и отец… новое слово, но он привыкнет.

Верхним соседом оказался молодой, но с сильной проседью мужчина в военной форме без погон и со споротыми петлицами и нашивками. Молча, не глядя на Эркина, опустил свою полку, забросил туда потёртый чемодан и армейскую куртку и ушёл.

Есть Эркин не хотел, пить тем более. Он сидел и смотрел в окно, спокойно отдыхая от пережитого за эти сутки, а, чтобы не выделяться, сходил к проводнику за чаем. Всё хорошо, всё спокойно, всё правильно.

Прямо с вокзала, как и в прошлый раз, Бурлаков поехал к Синичке. Но если тогда, проводив Серёжу, он просил ни о чём его не расспрашивать, боясь спугнуть неожиданное чудо, то сейчас его настолько переполняла радость, что неудержимо хотелось рассказать, поделиться радостью. Потому что Эркин, что-то решив, уже решений не меняет. Есть в нём, чувствуется такая основательность, внутренняя сила, не только физическая, разумеется. Как же повезло Серёже встретиться и побрататься именно с таким парнем.

У Синички сидела Львёнок, и они встретили Бурлакова как когда-то: радостно, но не расспрашивая ни о чём. Но он понимал, что рассказать придётся. Ну, Синичка знает, а Львёнок…

— Тебе привет.

— Спасибо, — улыбнулась Марья Петровна. — Бери печенье.

— Всё удачно? — улыбнулась и Валерия Леонтьевна.

— Да, понимаешь, Львёнок, — Бурлаков отхлебнул чаю, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. — Так сложилось, но… но Эрвин мой сын.

Он ждал чего угодно, но не того, что Львёнок останется спокойной. По крайней мере, внешне. Она спокойно ждала дальнейших объяснений, и это спокойствие означало уверенность, что объяснения последуют. Но она и раньше была такой: пока что-то неясно, ничего не предпринимать, действовать только наверняка, просчитав все варианты, а это возможно только при максимально полной информации.

— Понимаешь, Львёнок, я думал, что все мои погибли. И по документам так выходило. А оказалось… Серёжа, мой сын, выжил.

— Как те двое? — повела головой, указывая куда-то за стену, Валерия Леонтьевна.

— Почти, — кивнул Бурлаков. — Только к нашим тогда не попал, выживал в заваруху, — последнее слово он произнёс по-английски, и обе женщины понимающе кивнули. — А там… очаговая амнезия, и всё сопутствующее. Ну и… повстречался с Эркином, тот был рабом и тоже… выживал. Они побратались.

Валерия Леонтьевна улыбалась, а в глазах у неё стояли слёзы.

— Как я узнавал и как искал, история долгая, местами грустная и сейчас уже не важная, как-нибудь потом расскажу. А результат… Теперь у меня два сына. А ещё невестка и внучка. Женя и Алечка.

— Я показала фотографии, — сказала Мария Петровна. — И зачем приезжал Эркин?

— Поговорить, — Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. — Выяснить отношения.

Мария Петровна облегчённо улыбнулась.

— Я уж испугалось, что… случилось. То самое.

— Нет, там, — Бурлаков неопределённо повёл головой, — всё в порядке.

— Там, это в Загорье, — невинно уточнила Валерия Львовна. — На Цветочной улице, дом тридцать один, квартира семьдесят семь, — и рассмеялась над изумлённо-возмущённой физиономией Бурлакова. — Спокойно, Кром, он сам назвал мне адрес и пригласил в гости. И меня, и Гулю.

— Только её там не хватает! — возмущённо фыркнул Бурлаков. — И небось, уже всех обзвонили, всем и всё растрепали…

— Что ты сквалыга и эгоист, все и так знают, — спокойно перебила его Валерия Леонтьевна. — Такой праздник зажилить… это надо уметь.

— Ну, так он у нас весь такой, необыкновенный, — вступила Мария Петровна. — И скрытный. Роется там себе тихонько под землёй, исторические ходы прокладывает.

— От вас кроешься, как же, — хмыкнул Бурлаков и стал серьёзным. — Нет, девчата, не хочу я звона. Сам ещё полностью не осознал причин, а… не хочу.

Валерия Леонтьевна задумчиво кивнула.

— Кажется, я понимаю. Не хочешь возбуждать зависть, раз, и…