В середине первого дня Шишковатый подстрелил из лука молодого кабана, которого они спугнули в кустах. Вечером они поджарили его на костре и устроили пир, предварительно как следует затоптав огонь. Может быть, необходимости в таких предосторожностях и не было, потому что местность была совершенно пустынна, но на этом настояла Иоланда.
— Чтобы привлечь Нечисть, хватит одной струйки дыма, — сказала она. — Не стоит рисковать.
Во время ужина Харкорт присел рядом с Иоландой и спросил:
— Что говорит тебе раковина?
Он знал, что это глупый вопрос. Раковина ничего не может говорить, у нее нет никакого дара предвидения. Но больше им не на что было полагаться, да и Иоланда в это верила. Такой вопрос мог придать ей новые силы, показав, что Харкорт принимает раковину всерьез. Сама Иоланда, похоже, относилась к ней очень серьезно — она утверждала, что там, на острове, раковина предупредила ее о приближении великанов.
— Ничего не говорит, — ответила она. — Наверное, это означает, что у коробейника нет ничего такого, о чем он хотел бы мне сказать.
— Или что он ничего такого не знает, — заметил Харкорт.
— Может быть, хотя он мало чего не знает. Он умелый чародей, очень умелый.
— А он работает на нас? В наших интересах? Ты в этом уверена?
После некоторого колебания она ответила:
— Уверена, насколько это вообще возможно. Я давно его знаю и верю ему.
— Значит, все, что говорит тебе раковина, исходит от коробейника?
— Мой господин, — сказала она, смело взглянув на него, — в этом я не очень уверена. Это его раковина, он мне ее дал, но я не знаю, заключена ли в ней только его мудрость. Может быть, в ней есть и мудрость кого-то или чего-то другого, еще более мудрого, чем он.
Харкорт решил больше ни о чем не расспрашивать: он понял, что дальнейший разговор заведет его в такие метафизические дебри, которые окажутся ему не под силу. Он не имел ни малейшего желания предаваться глубокомысленным рассуждениям о тонкостях чародейства.
— Ну ладно, — сказал он, смирившись, — слушай и дальше, если хочешь.
Ночью, перед самым рассветом, разразился короткий весенний ливень, и они выползли из-под одеял насквозь промокшие и недовольные. Но ливень кончился, и вскоре уже ярко светило солнце, а на голубом весеннем небе плыли лишь последние клочки пронесшейся тучи. Путники быстро обсохли, хотя их одеяла были все еще мокрые.
— Придется остановиться на ночлег задолго до захода солнца, — сказала Иоланда, — чтобы расстелить их и высушить.
Несколько раз они видели, как вдалеке крадутся волки. Потом в небе показались стервятники, летевшие парами и тройками в одном и том же направлении. Вскоре после полудня к путникам подбежала Иоланда.
— Наверное, мы приближаемся к гнездилищу гарпий, о котором предупреждал коробейник, — сказала она, — Я что— то чую в воздухе. Очень может быть, что это и есть гарпии.
— Где они могут быть? — спросил аббат.
— Как будто вон там, — Она указала пальцем. — Чуть севернее.
— По-моему, дело пахнет не просто гарпиями, — сказал Шишковатый. — Слишком много волков. Они всю ночь выли и много раз попадались нам по пути. И еще стервятники.
Харкорт пристально посмотрел на него.
— Ты хочешь сказать…
— Очень может быть, — ответил Шишковатый. — С того высокого холма мы видели великое множество Нечисти. Она спешила куда-то на север и на запад. У нее там какой-то сбор.
— Надо проверить, — сказал Харкорт.
— Только осторожно, — предупредил Шишковатый. — Как можно осторожнее.
Прячась где только возможно и стараясь не показываться на открытом месте, путники двинулись в том направлении, куда показала Иоланда. Они еще не успели далеко отойти, когда легкий ветерок донес до них отвратительный смрад разлагающейся плоти. Запах становился все сильнее и сильнее. Впереди возвышался над местностью небольшой пригорок. Они поднялись на него и осторожно подползли к самому гребню. Запах сделался еще сильнее — ясно было, что его источник уже совсем близок. Осторожно заглянув через гребень, они увидели, откуда исходит запах.
Склон пригорка отлого спускался в небольшую низину. В низине и по всему склону неподвижно лежали какие-то темные массы. На одних сидели стервятники, над другими сгрудились волки, то и дело начинавшие грызться между собой из-за добычи. Ветер трепал клочья одежды, которые висели на кустах или еще оставались на трупах. В одном месте валялась мертвая лошадь, задрав вверх все четыре ноги. Многие трупы были неузнаваемы, другие казались человеческими, третьи, несомненно, принадлежали Нечисти. Кое-где они были навалены целыми грудами, в других местах лежали поодиночке. Повсюду блестели на солнце разбросанные щиты и мечи. Волк, угрожающе щелкая зубами, погнался за лисой, которая убегала, лавируя среди трупов. Там и сям белели уже дочиста обглоданные кости. В воздухе над телами тучами летали и дрались стервятники. И над всей низиной поднимался удушливый, тошнотворный запах падали.
— Там, внизу, человек, — с трудом выговорил аббат. — Вон он, вместе с волками потрошит убитых.
— Это не человек, — возразил Шишковатый. — Я давно на него смотрю. Это не человек, а вурдалак.
— Не вижу, — сказал Харкорт.
Иоланда, лежавшая рядом, взяла его за руку.
— Вон он, — сказала она. — Смотри туда, куда я показываю.
Он вгляделся и сначала по-прежнему ничего не увидел, а потом разглядел вурдалака — он склонился над человеческим трупом, разрывая его руками и зубами.
— Он не похож на человека, — сказал Харкорт. — Он похож на…
В этот момент существо подняло голову и посмотрело на верхушку холма, где притаились путники. Харкорту показалось, что оно их заметило, но он тут же понял, что видеть их оно не может.
Черты вурдалака напоминали человеческие. Волосы его мокрыми сальными прядями падали на лицо и шею. Нижняя губа отвисла, открывая острые белые зубы. Хищные глаза даже на ярком солнечном свете, казалось, горели адским огнем. Все лицо было вымазано чем-то жирным и черным.
Тошнота подступила к горлу Харкорта. Уткнувшись лицом в землю, чтобы не ощущать трупного смрада, он глубоко вдыхал запах травы и почвы, но и сквозь этот запах пробивалась удушливая вонь. Он изо всех сил зажмурил глаза, чтобы не видеть вымазанного в гниющей плоти почти человеческого лица.
Он припомнил, как всего несколько дней назад, сидя на коне, разговаривал с центурионом, на шлеме которого красовались развевающиеся алые перья. «Наш трибун рвется к славе, — сказал тогда центурион. — Он всех нас угробит». Харкорт приподнял голову и, взглянув вниз, попытался разглядеть среди трупов алые перья. Но если они там и были, он их не увидел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});