В провинции чернокожие фактически продолжали оставаться рабами. На одном из пароходов прохаживалась пышно разряженная дама, очевидно плантаторша с Юга. При ней находился согбенный, высохший, как тростник зимой, негр. У него были густейшие, бобриком постриженные волосы, и, когда его белотелой хозяйке требовались шпильки, она привычным жестом доставала их из его похожей на шерстяную подушечку головы. Булавки с разноцветными металлическими головками торчали во все стороны из черных, с сединой, коротких волос.
В Нью-Йорке, куда снова прибыли Энгельс с друзьями, чтобы отправиться пароходом в Англию, ему не удалось избежать встречи с журналистом, записавшим для печати их краткую беседу. Представителем немецкой газеты, подкараулившим его, оказался маленький Теодор Куно, многолетний знакомый Энгельса, один из рьяных борцов в Интернационале против Бакунина. Несколько лет назад Куно побывал в Лондоне. Когда бы ни сводила его судьба с Энгельсом, они говорили о счастливых днях Гаагского конгресса.
Есть особое свойство у жестоких испытаний, если они прошли и не сломили души: воспоминания о них становятся отрадными и укрепляют волю. Так однополчане хранят горделивую память о сражениях и тяготах войны, окончившихся победой.
Гаагский конгресс был открытым поединком между последователями Маркса и Энгельса с анархистами, не побрезговавшими ни клеветой, ни обманом, чтобы уничтожить Интернационал.
— Да, вот это была схватка не на живот, а на смерть. Мы столкнулись впервые в истории рабочего класса с тайным заговором, прямо-таки с адской машиной, подложенной для взрыва не каких-либо эксплуататоров, а нашего Товарищества, самим сатаной анархизма Бакуниным, — взволнованно, как будто не прошло 16 лет, припоминал Энгельс, когда Куно, бывший председателем следственной комиссии съезда, принялся ворошить прошлое.
Куно особенно гордился тем, что едва не был убит одним из анархистов. Погибнуть от руки идейного противника — честь, размышлял Куно. Ем) было лестно осознавать себя сильным. Только тот, кто очень низко пал, не имеет врагов.
Энгельс гостил у Зорге в его скромном домике Лонг-Бренче в Хобокене.
Последний вечер на земле Нового Света Зорге и Энгельс провели в обычной задушевной беседе. Обоих беспокоило укрепление монархистов во Франции, объединившихся вокруг бывшего военного министра генерала Буланже.
— Доверчивость в политике граничит с преступлением Нам, свидетелям возвышения прохвоста Луи Бонапарта и его кровавых дел, ясно, чем может кончиться недомыслие и медлительность левых партий в борьбе с авантюристами, которых, как резиновый мяч, надувают монархисты и буржуа.
Зорге, обеими руками опершись о стол, с нескрываемой любовью смотрел на вспылившего Энгельса и не прерывал его. Американский друг Генерала был невысоким, широкоплечим, сутулым человеком с неулыбчивым, грубоватым лицом и острыми глазами, выражение которых могло быть суровым, холодным, насмешливым, мечтательным и добрым. Зорге, как все сильные, много испытавшие люди, был разным в разных обстоятельствах. Но единственное, в чем он оставался неизменным, это в резко выраженном чувстве правды и справедливости. Потому так смело и встречал взгляд людей. Редко у кого были столь «говорящие» и проницательные глаза.
Сентябрьским утром распростились Зорге и его семья с друзьями, уезжавшими в Ливерпуль. Самое мощное, новое судно «Сити оф Нью-Йорк» водоизмещением в 10 500 тонн вышло в свой четвертый рейс из Америки в Европу, и сначала ничто не предвещало осложнений в плавании. Но океан коварен. Внезапно начался могучий шторм. Палубы опустели, качка свалила многих пассажиров. Корабль, казавшийся в порту огромным и несокрушимым, то падал в бездну, то взлетал к туманному небу.
К берегам Англии пароход пришел с двухдневным опозданием, но невредимым.
Поражение Коммуны еще долгое время мешало развитию социалистического движения во Франции. Часть рабочих в 80-е годы шла за буржуазной партией радикалов. Но тлеющие угли Парижской коммуны постепенно разожгли новые очаги социалистических организаций. На французском языке появился не только перевод «Капитала», но и многие другие произведения Маркса и Энгельса. Страна, в которой на протяжении последнего века политические идеи постоянно не только получали самую острую формулировку, но и решительно переводились народом на язык практики, вновь выходила на аванпосты социальной борьбы.
Крупнейшими пропагандистами научного социализма были Жюль Гед и Поль Лафарг. Журналист и политический деятель, выдающийся оратор, Гед некогда решительно боролся с режимом Наполеона III, затем вынужден был бежать в Италию, где сблизился с анархистами, однако под воздействием произведений Маркса отошел от апостолов разрушения и стал одним из энергичнейших глашатаев идей научного социализма. Он издавал в Париже еженедельную газету «Равенство», в которой были напечатаны отдельные главы «Капитала» и «Нищета философии», а также другие работы Маркса и Энгельса.
Красноречивые, смелые выступления Геда и Лафарга сперва на заводах, а затем в парламенте имели большой успех. Все новые и новые группы рабочих втягивались в сознательную политическую деятельность. Шел процесс соединения марксистской теории с рабочим движением. Программа Рабочей партии, выработанная еще при непосредственном участии Маркса, на знамени которой стояло «Экспроприация класса капиталистов», оказывала большое революционизирующее воздействие на передовых пролетариев.
80-е годы были периодом подъема пролетарского движения во Франции. «Программа-минимум» Рабочей партии приобрела популярность среди трудящихся, ее влияние быстро росло. Однако внутри партии шла постоянно острая идейная борьба, мелкобуржуазные элементы создали новую группу реформистов, во главе которой встали прудонист Брусс и анархист Маллон. Они выступали против «Программы-минимум», особенно против ее марксистской теоретической части, отвергали революционные методы борьбы и, подобно фабианцам в Англии, призывали к завоеванию большинства в органах местного самоуправления — муниципальных советах. Эту тактику Брусс называл «политикой возможностей» (по-французски «possible» — возможный). Реформистов Брусса и Маллона и их приверженцев стали называть «поссибилистами».
Раскол между гедистами (или, как еще звали марксистов, коллективистами) и поссибилистами длился многие годы.
Рабочая партия Геда и Лафарга организовала несколько крупных забастовок на заводах промышленных центров. Почти полгода длилась стачка трех тысяч горняков Деказвиля в 1886 году. Она закончилась частичной победой рабочих. Возглавленное коллективистами движение солидарности пролетариата Франции с бастующими горняками Деказвиля показало вновь, впервые после Коммуны, могущество рабочего класса. Под влиянием этих бурных событий в палате депутатов выделилась первая самостоятельная рабочая фракция, состоявшая из депутатов, верных идеям Маркса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});