Еще раз благодаря Вас за доверие, я прошу Вас поверить моему искреннему уважению и сердечной преданности.
Готовый к услугам
К. Станиславский (Алексеев)
1915 -16 -XII -Москва
490*. А. Н. Бенуа
5/I – 916
5 января 1916
Москва
Дорогой Александр Николаевич!
С Новым годом. Шлю привет и поздравление многоуважаемой Анне Карловне, Коке, Вашим милым барышням, а Вас крепко обнимаю. Вы о нас забыли, а мы о Вас помним и часто говорим. Я все ждал, что Вы соберетесь в Москву, как обещали. Сколько раз спрашивал у Мстислава Валериановича1, но он никогда не мог ответить о том, что Вы делаете, и о Ваших намерениях. У нас год – бешеный в смысле материальном (против всех ожиданий), но совершенно мертвый – по художественной части. Ожидание призыва делает артистов совершенно нетрудоспособными, а все планы и предположения – гадательными. Мережковский скоро пойдет2. "Волки и овцы" заделаны и временно оставлены, так как они столкнулись в действующих лицах с теми актерами, которые усиленно заняты в репертуаре 3.
Теперь увлеклись "Селом Степанчиковым" Достоевского, из которого выходит прекрасная пьеса (не переделка). Чехов играет Фому, я – дядюшку, Берсенев – племянника, Мизинчиков – Шахалов (принят в труппу), Гейрот – Обноскина, Сашеньку – Дурасова, Татьяну Ивановну – Коренева, гувернантку – Сухачева или Крыжановская, генеральшу – Бирман, Пе-репелицыну – Успенская4.
В студии прошел "Потоп". Играют недурно, и очень хорошо играет Чехов5. Пьеса – неважная. Скоро пойдут в студии два спектакля Чехова: все его водевили и, кроме того, миниатюры: "Ведьма", "Налим", "Поленька", "Переполох", "Жена", "Мертвое тело" и пр. 6. Сейчас вернулся с большого концерта в студии – для солдат. Играли наши водевиль "Пишо и Мишо" и "Неизлечимый" Успенского, потом девицы плясали, пели и пр.
Я даю уроки (так называемой системы) в Большом театре?!! Вышло совершенно неожиданно. Мне нужны были певцы для обновленной программы концертов, над которой мы работаем. Предложил, с разрешения дирекции, молодежи Большого театра. К удивлению, на первый же урок собрались все премьеры и так увлеклись, что теперь не выпускают меня. Не думаю, чтобы увлечение продлилось долго. Большинство отпадет, и останутся 2-3 человека, с которыми, быть может, удастся сделать что-нибудь.
Играю жестоко много, очень устаю. Еще больше устают нервы от войны и ожидания призыва Игоря. Он зубрит усиленно, Кира серьезно работает и, по-моему, делает успехи в живописи. Я, жена, дети шлем Вам и всему Вашему дому поклон. Все мы помним и любим и скучаем о Вас.
Душевно преданный
К. Алексеев
491. Л. Я. Гуревич
5 – I – 916. Москва
5 января 1916
Дорогая и милая
Любовь Яковлевна!
Пока пишу два слова. Играю днем и вечером.
С Новым годом.
Спасибо за письмо. Часто думаю о Вас. Вспоминаю Мариенбад. Тоскую о начатой вместе работе.
В искусстве живется тяжело. Сезон – мертвый.
Ждем больше призывов. Не знаем, с кем и что ставить. В материальном отношении – сезон бешеный. Полные сборы, но это не радует. В студии работа идет. Сыграли "Потоп". Готовят два спектакля Чехова (водевили и миниатюры). Принимаемся за "Село Степанчиково" Достоевского. Фому – Чехов, я – дядюшку. Выходит чудесная пьеса.
Приедем ли в Петроград, не знаю. Напишите, какое настроение. Ждут ли наступления, и думаете ли Вы, что будет весенний сезон?
Целую ручку. Всем кланяюсь – маме, дочери, сестре, братьям. Душевно преданный
К. Алексеев
492*. В. Я. Брюсову31 января 1916
Москва
Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!
Приветствуя Вас в Вашей новой роли – друга и советчика артистов, я льщу себя приятной надеждой, что Вы приглядитесь к той трудной душевной работе, которой мы захвачены1.
Кроме того, спешу сообщить Вам, что я сделаю невозможное и добуду несуществующий билет на премьеру, которую к слову сказать, мы считаем лишь одной из неудачных публичных проб. И чем сложнее внутренний план роли, тем труднее выполнить его, тем неудачнее публичная репетиция.
Примите уверение в моем глубоком почтении к Вам.
К. Алексеев (Станиславский)
31 – I – 916 Мскв.
493. Л. Я. Гуревич
12 апреля 1916
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Спасибо за Ваше милое письмо. Не сразу мог ответить, так как я нахожусь в таком же ненормальном состоянии неврастеника, в котором был в Берлине.
Призывают Игоря, и у меня в мозгах не могут соединиться эти два представления – полубольного ребенка и безжалостного к врагам воина. Живу надеждой, что доктора поймут эту нелепость подобного соединения и освободят его, так как он действительно никуда не годится по здоровью. Оказывается, что у него и сердце слабо, и в легких выдыхи, и желудок никуда не годится, и расположение к аппендициту. Какой же это воин? Пока живем и ждем.
В Петроград мы не едем. И на этот раз говорим: слава богу! – хотя материальные потери от этого громадны. В Москве сборы падают, а в провинцию тоже ехать нельзя. Почему не едем? Потому что, во-первых, поездка не художественная, а чисто материальная. Это торговля, а не искусство. В этом году мы ничего не могли делать при постоянных призывах. Все пьесы спутаны, ансамбль нарушен, нервы истрепаны. При таких условиях нельзя играть. Лучше мы останемся дома и будем работать над "Селом Степанчиковым", над "Розой и Крестом"1 и пр. Теперь Вы должны приехать сюда. Только таким способом можно будет возобновить прерванную работу по выпискам. Вторая причина, почему мы не едем, та, что идет разговор: вот, мол, Художественный театр едет наживать деньги, как и все купцы теперешние; он занимает вагоны, которые нужны для перевозки снарядов. Конечно, 20 вагонов при 1500 ежедневной отправки – ровно ничего, и нам их дают охотно, без всяких оговорок и подкупов, но толпу нельзя разубеждать, и потому уж лучше понести убыток и не бросать тени на театр.
Итак, ждем Вас сюда. В самом деле, приезжайте. Посмотрите "Потоп", "Будет радость" и сговоримся о выписках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});