Читать интересную книгу Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

Назавтра священник неохотно убрел восвояси, и, словно мне в наказание, с его уходом выпал первый снег. Выпал рано — предвещая жестокие холода. Поначалу шел он пополам с дождем, но к ночи повалил густо и к рассвету выбелил землю из края в край. На следующей неделе резко похолодало. Под крышей повисли сосульки; началась долгая зимняя битва за тепло. В деревне селяне устраивались на ночлег со скотиной, а мы сражались с морозом, подкидывая все больше дров в очаг: огонь пылал так буйно, что сосульки подтаивали и с кровли срывались капля за каплей. Зимний скот мы поставили в хлева, а остальных животных забили и засыпали мясо солью, в точности как Мерлин засолил обескровленный труп Гавейна. Два дня по деревне эхом прокатывалось отчаянное мычание: быков волокли под топор. Снег испещрили алые брызги, в воздухе смердело кровью, солью и навозом. В доме ревело пламя, да толку от него было чуть. Мы просыпались от холода, мы дрожали под меховыми одеялами и напрасно ждали оттепели. Ручей замерз; чтобы запастись водой на день, приходилось колоть лед.

Наших молодых копейщиков мы по-прежнему муштровали нещадно: гоняли сквозь снегопад, закаляя их мускулы в преддверии драки с саксами. В те дни, когда снег валил густо, а ветер кружил белые хлопья над заиндевелыми коньками деревенских хижин, я заставлял воинов мастерить щиты из ивовых досок и обтягивать их кожей. Я ковал военный отряд, но, глядя на юнцов за работой, я тревожился за них, гадая, многие ли доживут до летнего солнца.

Накануне солнцестояния пришли вести от Артура. В Дун Карике готовились к великому празднеству — пировать полагалось целую неделю после смерти солнца, — и тут нежданно-негаданно нагрянул епископ Эмрис в сопровождении шестерых Артуровых копейщиков. Копыта его коня были заботливо обмотаны кожей. Епископ рассказал нам, как гостил в Гвенте и препирался с Мэуригом, в то время как сам Артур поехал дальше, в Деметию.

— Не то чтобы король Мэуриг наотрез отказал нам в помощи, — сообщил епископ. Он освободил себе местечко у очага, отпихнув двух наших псов, и теперь, ежась, тянул пухлые, покрасневшие, растрескавшиеся руки к самому пламени. — Но боюсь, его условия неприемлемы. — Он чихнул. — Милая госпожа, ты несказанно добра, — поблагодарил он Кайнвин, что принесла ему рог с подогретым медом.

— Что за условия? — спросил я. Эмрис удрученно покачал головой.

— Он требует трон Думнонии, господин.

— Чего-чего он требует? — вознегодовал я.

Эмрис предостерегающе поднял дебелую обветренную руку.

— Он говорит, что Мордред в правители не годится, Артур править не хочет, а Думнонии нужен христианский король. И предлагает себя.

— Ублюдок, — рявкнул я. — Вероломный трусливый ублюдок.

— Артур, конечно же, согласиться не может, — отвечал Эмрис, — он же клялся Утеру. — Епископ отхлебнул меда и блаженно вздохнул. — До чего ж славно снова согреться!

— Стало быть, Мэуриг согласен помочь нам только в обмен на королевство? — возмущенно выпалил я.

— Так он говорит. Он утверждает, что Господь убережет и оградит Гвент и что, если мы не признаем его, Мэурига, королем, так пусть и защищаем Думнонию сами.

Я подошел к двери, отдернул кожаный полог и долго глядел на высокие сугробы вдоль частокола.

— А с его отцом ты говорил? — спросил я Эмриса.

— Да, с Тевдриком я повидался, — отозвался епископ. — Мы к нему съездили вместе с Агриколой, он шлет тебе привет и поклон.

Агрикола некогда был военным вождем короля Тевдрика: этот могучий воин сражался в римских доспехах с яростной беспощадностью. Но теперь Агрикола состарился, а Тевдрик, его господин, отказался от трона, выбрил на затылке священническую тонзуру и уступил власть сыну.

— Как здоровье Агриколы? — спросил я.

— Он стар, но бодр. Он, конечно, на нашей стороне, но… — Эмрис пожал плечами. — Когда Тевдрик отрекся от трона, он сложил с себя власть. Он говорит, что не может переубедить сына.

— Не хочет, — угрюмо поправил я, возвращаясь к огню.

— Пожалуй, что и не хочет, — согласился Эмрис со вздохом. — Мне Тевдрик по душе, но ныне он поглощен иными заботами.

— Какими еще заботами? — вознегодовал я.

— Ему хотелось бы знать, — почтительно проговорил Эмрис, — станем ли мы в небесах питаться подобно смертным или потребность в земной пище отпадет. Иные, понимаешь ли, верят, будто ангелы вообще не едят, более того — избавлены от всех грубых плотских нужд, так что старый король пытается перенять этот образ жизни. Есть он почти не ест: он мне похвастался, что однажды целых три недели продержался, не испражняясь, после чего почувствовал себя куда бо?льшим праведником. — Кайнвин улыбнулась, но промолчала; я, не веря ушам своим, вытаращился на епископа. Эмрис между тем допил мед. — Тевдрик клянется, — с сомнением добавил он, — что заморит себя голодом до состояния благодати. Признаться, меня он не убедил, но в набожности ему и впрямь не откажешь. Нам всем неплохо бы поучиться у него благочестию.

— А что говорит Агрикола? — спросил я.

— Похваляется, что срет часто и смачно. Прости, госпожа.

— То-то эти двое порадовались встрече, — иронически отметила Кайнвин.

— Особой пользы в ней, на первый взгляд, не было, — признал Эмрис. — Я-то надеялся убедить Тевдрика, чтобы приструнил сына, но увы, — он пожал плечами, — теперь нам всем остается только молиться.

— И копья вострить, — убито проговорил я.

— И это тоже, — согласился епископ. Он снова чихнул и осенил себя крестом, отводя зло: всяк знает, чих — он не к добру.

— А позволит ли Мэуриг копейщикам Повиса пройти через его земли? — спросил я.

— Кунеглас объявил Мэуригу, что пройдет в любом случае — разрешат там ему или нет.

Я застонал. Вот только этого нам еще не хватало — чтобы одно бриттское королевство сражалось с другим. На протяжении бессчетных лет эти распри ослабляли Британию, а саксы между тем занимали долину за долиной и город за городом, хотя в последнее время промеж себя дрались саксы, а мы, воспользовавшись их разобщенностью, выигрывали битвы; но Кердик с Эллой наконец-то усвоили урок, что Артур вколотил в головы бриттов: единство — залог победы. И вот теперь саксы объединились, а бритты — разобщены.

— Думаю, Мэуриг даст Кунегласу пройти, — промолвил Эмрис. — Мэуриг ни с кем не хочет воевать. Он хочет только мира.

— Все мы хотим мира, — возразил я. — Но если Думнония падет, следующим под ударом саксонских клинков окажется Гвент.

— Мэуриг уверяет, что нет, — отозвался епископ. — Он предлагает убежище всем христианам Думнонии, что хотели бы избежать войны.

Скверные новости! Теперь любому трусу, у которого духу не хватает сойтись лицом к лицу с Эллой и Кердиком, достаточно всего-то навсего объявить себя христианином — и он сможет укрыться во владениях Мэурига.

— Неужто он вправду верит, что Бог защитит его? — спросил я у Эмриса.

— Надо думать, так, господин, ибо зачем же тогда Бог? Но у Бога, безусловно, могут быть свои представления на этот счет. Читать Его помыслы куда как непросто. — Епископ уже согрелся настолько, чтобы рискнуть стряхнуть с плеч медвежий плащ. Под ним обнаружилась куртка из овчины. Эмрис запустил руку под куртку, я подумал, вошь укусила, но нет: он извлек пергаментный свиток, перевязанный лентой и запечатанный воском. — Артур прислал мне из Деметии, — сказал он, вручая пергамент мне, — и велел, чтобы ты доставил послание принцессе Гвиневере.

— Непременно, — кивнул я, забирая свиток. Должен признаться, у меня руки чесались взломать печать и прочесть письмо, но я стойко выдержал искушение. — Ты знаешь, о чем там идет речь? — спросил я епископа.

— Увы, нет, господин, — ответил Эмрис, отводя глаза. Я немедленно заподозрил, что старикан взломал-таки печать и знал содержание свитка, да только не хотел признаваться в мелком грешке. — Наверняка ничего важного, — заверил епископ, — но Артур особо оговорил, что она должна получить письмо до солнцестояния. То есть до Артурова возвращения.

— А зачем он поехал в Деметию? — полюбопытствовала Кайнвин.

— Не иначе, хотел своими глазами убедиться, что Черные щиты и впрямь выступят весной на войну, — отозвался епископ, но как-то уклончиво. Наверняка в послании содержалась истинная причина поездки Артура к Энгусу Макайрему, но Эмрис секрета не выдал — иначе пришлось бы признаваться, что он взломал-таки печать.

На следующий день я поскакал в Инис Видрин. До обители было рукой подать, но дорога заняла все утро: кое-где мне приходилось спешиваться и вести коня и мула в поводу через сугробы. Мул вез на себе дюжину волчьих шкур — тех самых, что прислал нам Кунеглас, — и они оказались желанным подарком, ибо деревянные стены Гвиневериной темницы пестрели щелями, и в покои со свистом задувал ветер. Когда я вошел, пленница сидела на корточках у очага, пылавшего в центре комнаты. Сообщили о моем прибытии; она встала и отослала обеих прислужниц на кухню.