Юра изо всех сил сочувствовал Грегу, но думал при этом, что такой человек как Грег, все равно не задержится в тюрьме надолго, тем более теперь, когда в городе не осталось полиции и вообще какого-нибудь начальства. А вот судьба его замечательного автомобиля, вероятно, тоже пострадавшего, будоражила воображение Юры куда сильнее. Всякую минуту разговора мамы с молодцеватым господином Юра рассчитывал услышать что-нибудь, касающееся местонахождения и состояния грэф и штифта, но судя по всему, молодцеватого господина очень мало заботила эта тема. По всей видимости, он только исполнял просьбу Грега, сводя разговор к необходимости отъзда семейства Коробейниковых из города и выражая при этом свою совершенную готовность всячески содействовать Елене Павловне и ее родным в этом спасительном предприятии. Узнав же о том, что Елена Павловна не может ехать до тех пор, пока из деревни не вернется ее младшая сестра, молодцеватый господин пришел в крайнее изумление. «А разве она до сих пор не вернулась?» — спросил он так, как будто до сей минуты был твердо убежден в обратном. «Нет, мы ждем ее со дня на день и..» Молодцеватый гость даже переменился в лице, хотя и постарался скрыть удивление. В конце концов, так и не добившись ничего определенного, он откланялся.
Вторым был визитер иного сорта — огромный, рыжеволосый веснусчатый толстяк с наивно моргающими маленькими глазками и широкой беспричинной улыбкой. Его звали Сом. Он пришел под вечер в пятницу, когда наступившая на улице тишина давила особенно нестерпимо, а отсветы близкого зарева полыхали на окнах. Сом сжимал в охапке два бумажных раскрытых кулька. В одном были сушки, а в другом, слегка надорванном — конфеты в разноцветных обертках. Ни того, ни другого у Коробейниковых давно не видели. Надо сказать, что в последние дни в городе уже ощущалась нехватка самых простых, необходимых продуктов, даже — хлеба. Коробейниковы кое-как перебивались пустыми щами, и Юра, никогда не страдавший отсутствием аппетита, теперь почти постоянно хотел есть.
— Это вам от их милости, то исть Петрляксаныч приказали передать. Ребятишкам, то исть, — пояснил Сом, вываливая на стол гостинцы.
Мама поблагодарила его с растроенным видом, а малышня почти сразу набросилась на конфеты.
— Могу ли я узнать, где вы или, может быть, Петр Александрович достали все это? — проговорила она, недоверчиво рассматривая толстую физиономию Сома. — Алефтина и я, мы второй день бъемся, рыщем по всему городу, и никак не можем найти ни одной торгующей лавки. Все кругом закрыто. Ничего невозможно купить даже втридорога.
Сом сочувственно закивал.
— Известно, торговый народишко пужливый. Чего с них взять — разбежались. А их милость тоже достать ничего не могли-с, потому как безвинно сидят в остроге. Так что это все я, сударыня. — Сом с нескрываемой гордостью, но и не переставая благодушно улыбаться слегка пришлепнул себя по груди. — Они-с меня попросили навестить вас, ну и какой-никакой гостинчек передать для ребяток. Вот я, то исть, пришел и принес. А этого съестного добра у нас на Вилке сколько хотите. И денег мне ваших не надо, ни-ни, — замахал он руками, увидев, что мама собирается расплатиться, — это мне их милость строго наказали, не брать ни за что, потому как это от сердца, не обижайте.
Мама засмущалась и тотчас предложила гостю откушать чаю. Сом и не подумал отказываться. Когда он, шумно прихлебывая, выпивал уже вторую чашку, беспощадно поглощая при этом одну за другой раздобытые им же сушки, мама спросила:
— Расскажите же, что происходит сейчас в тюрьме с арестованными. Почему Грега до сих пор не выпустили, ведь ходили слухи, что его перевели под домашний арест?
— А это никакой разницы, — важно отметил Сом, — по ним что домашний, что обыкновенный, раз уж попал в тюрьму, то и сиди. Правда, оно конечно, их милость не шибко бедствует, да все едино взаперти, за решеткой. Не разгуляешься. А не выпускают… Говорят, не положено. Как других горемычных держат, так и их милость вместе со всеми. Ждут, дескать, большой воинский конвой из губернии, чтобы то исть, в самом крайнем разе с ним переправить арестантиков до Нижеславля, али еще куда. Для энтого дела и особую баржу должны прислать. Ну это если уж дела совсем плохи станут, а пока что солдаты не пришли, все сидят, как сидели. Опять же судейские, прости господи, все до единого разбежались. Их высокоблагородия, городской голова, прокурор, полицмейстер, эвон слышно, с первым же пароходом отчалили, и мелкие стряпчие тож вместе с ними. Им бы, как говорится, и скатертью дорога, воздух чище, дык опять же, выходит как посмотреть. Сами извольте рассудить, кто тепереча станет дела разбирать, кто скажет, кого казнить, а кого миловать? Не осталось таких вовсе.
— Но в тюрьме стало быть, есть какое-то начальство? Ведь кто-то должен был распорядиться не отпускать никого и ждать военной подмоги?
— Это да, на энтот счет вы, сударыня, в полной своей уверенности можете быть. Тюремное начальство у нас ого-го какое, его с места никакой пожар не сдвинет. Разве уж сам острог загорится. А пока то исть, у них за главного Семен Ильич, не бывать тому ни под каким видом. Очень уж они беспорядков не любят-с. Ни одна мышь у них не проскочит, А уж как они надзирателей своих в дугу гнут, про то и толковать грешно. Во как держат. — Для пущей наглядности Сом сжал пудовый кулак и, ласково улыбаясь чему-то, посмотрел на Юрину маму.
— Семен Ильич? — мама наморщилась, что-то припоминая, — Лягушкин, кажется?
— Он самый. Лягушкин. Фамилия их такая, знаменитая да.
— Из жандармов.
— Может и так, про это, честно сказать, не слыхал, а что до порядка большой охотник, это, как есть, известно. Вот их стараниями и выходит, острог стоит в полном своем виде, один одинешенек на весь уезд. Их милость уж на что ловок с людьми, а и тот уломать их благородия не сумел. Не выпускает черт плешивый ни в какую, хоть тресни. Зудит, как муха, одну и ту же песню: дескать, будут высшие распоряжения, тогда пожалуйте сколько угодно, а пока соблаговолите, дескать, отправляться в вашу камеру. Ну камера у их милости, известно, особая и держат их в полном довольстве, почти что как вольного. И гулять они могут по всему двору когда вздумается. И посетителей к ним пускают в любое время. Тут грех жаловаться. Так ежеди рассудить, им, как бессудно сидящему, оно и положено, то исть. По ихнему безвинному праву.
— Вы хотите сказать, Грег не испытывает большого стеснения?
— Какое там, гы-гы, — из утробы Сома почему-то раздались гогочущие стенания. Но мама не обратила на них никакого внимания.
— Мне так стыдно, что за все четыре дня, пока он арестован, я так и не навестила его, — задумчиво проговорила она. — Бедный Грег. Скажите он здоров? Может быть, нуждается в чем-нибудь?