Читать интересную книгу Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Над геями властвует фаллическая гипербола, и это вряд ли придает этой субкультуре привлекательность и уважение в общей культуре. Даже вряд ли способствует самоуважению. Как всей субкультуры, так и каждого ее носителя в отдельности.

Как среди тех геев, кто не имеет между ногами ничего выдающегося, так и среди тех, чьему орудию можно было бы позавидовать, рождается чувство протеста. Появляются гомосексуалы, которые видят свое достоинство не в размере члена. Вот интервью Зилэнда с солдатом Кайлом (это группа американских войск в Германии), которого он же сам раньше ввел в голубое сообщество Франкфурта, где новичок быстро стал объектом всеобщего внимания.

«Это изменило его. Сильно. Он стал грубым и пренебрежительным, когда он открыл, что может иметь почти любого, кого захочет, но что нечто, о чем каждый старается, это размер его члена». Зилэнд навел беседу на эту тему.

«З. Гордишься ли ты своим телом?

К. Горжусь ли своим телом? Ну да.

3. Нечто, что всегда занимает меня, как, вероятно, и уйму других людей, это отношения людей со своими телами, в частности со своими членами. Ты ведь заметил, что много людей, у которых не особенно большие члены, всегда хвастают тем, какие у них огромные члены. Я уверен, что ты уже открыл это раньше. А вот когда встречаешь кого-то, у кого действительно большой член, они иногда почти смущены этим. И я уже раньше отметил это у тебя. Ты вроде как смущен этим, и я никогда не слышал, чтобы ты хвастал этим. Это действительно тебя смущает?

К. Да. Потому что это мое дело. Мое и того, с кем у меня секс.

3. Ну да, но ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Многие парни всегда говорят о «моем большом члене», а потом ты на деле видишь его, и он как…

К. Да, понимаю.

3. И потом, люди с действительно большими членами часто ходят в просторных штанах: они почти стыдятся. Частично, вероятно, потому, я думаю, что люди не хотят, чтобы их трактовали как сексуальные объекты. Женщины в нашей культуре являются сексуальными объектами, просто кусками мяса, но мужчина, который вдруг открывает, что о нем говорят только потому, что вот сколько дюймов у него… Я думаю, это должно быть как бы… У тебя было когда-нибудь такое чувство? Что люди говорят о тебе только потому, что «О, вон Кайл, у него большой член». Это тебя беспокоит?

К. Ну да, потому что… Один пример. Пол, который работал в Манхэттене. Это было там внизу, я был в уборной, и выходил, а он входит, и говорит: «Подожди секунду, хочу тебя спросить, — говорит. — Все базарят о тебе». Ну я в ответ: «Почему? Кто-нибудь сказал, что у меня СПИД или что-то такое?» А он, значит, «Нет, нет, нет, нет, нет. Все говорят о том, какой большой у тебя член, — говорит. — Я хочу пососать твой член и увидеть, какой он большой». Я был в шоке, я не мог поверить своим ушам. И всё время каждый: «О, вон Кайл, у него большой член». Это смущает, это трудно вынести.

3. Почему это смущает? Беспокоит ли то, что люди думают о тебе только… Ты бы хотел, чтобы о тебе думали как-то иначе?

К. Понимаешь, да. Чтобы думали как о друге.

3. Вместо того, чтобы говорили о парне с большим членом? «Вот, я буду его другом, потому что у него большой член».

Правда, Зилэнд напомнил Кайлу один эпизод:

«З. Но ты, вероятно, не так уж и разочаровываешь их. Ты носишь тесные штаны, и однажды ты рассказал мне, что прошелся по улице от своей базы в облегающих жокейских шортах, и один немец провожал тебя до самой казармы…

К. Да, он уставился на меня. И у меня под низом шортов ничего не было. <…>

3. Так какого же размера у тебя член, Кайл? Просто для записи.

К. Я не хочу, чтобы это было в твоей книге.

3. Ладно. Мы опустим эту информацию.

К. Ты-то во всяком случае знаешь, какого он размера. Я очень твердо храню это в памяти».

(Zeeland 1993: 271, 281–282)

3. Искусство похоти

Атлетичный красавец и эпатажный голубой писатель Ярослав Могутин описывает свою первую встречу с видеопорнографией в возрасте 15 или 16 лет:

«Моя любовь к порно началась с отвращения. Когда я был в Ленинграде, тип, пытавшийся меня соблазнить, пригласил меня, 15- или 16-летнего провинциала, в гости посмотреть видео. Я, ждавший совращения и готовый на всё, согласился. Тем более, что видео было для меня тогда чем-то немыслимым и невиданным». Тип включил видик «и ушел в другую комнату, закрыв дверь и оставив меня наедине с немыслимым и невиданным.

Концерт начался как-то странно: появились три голых парня с красивыми телами и большими членами и, после недолгой прелюдии с поцелуями и обниманиями, начали пялить друг друга во всех возможных позах и комбинациях. Таких концертов я еще не видел ни разу в жизни! Я смотрел на это, выпялив зенки и открыв рот от удивления, ужаса, отвращения, еще каких-то других смутных, темных, непонятных и незнакомых эмоций, переполнявших меня. Меня мутило и тошнило, потом бросило в дрожь и трясло так сильно, что я слышал, как щелкали мои зубы. Я чуть не умер от потрясения. Когда тип-совратитель зашел в комнату, чтобы проверить, дошел ли я до нужной кондиции, он обнаружил меня в полном шоке. Конечно, он не ожидал такой реакции, рассчитывая, видимо, что я расслаблюсь, возбужусь и начну дрочить». Он выставил подростка, и в прихожей тот увидел в зеркале свое позеленевшее лицо.

Впоследствии Могутин не раз пытался понять, что его так шокировало. Наконец, он догадался: «я просто хотел быть на месте одного из этих парней, чтобы меня трахали во все дырки и чтобы я трахал других. Я был сообразительным парнем и путем самоанализа мог преодолеть свой ужас и отвращение и придти к пониманию факта, что моя порнофобия связана с моими нереализованными подсознательными комплексами и желаниями».

(Mogutin 1999: 274–275)

Над психикой подростка доминировала общественная атмосфера. Но с чем связана порнофобия общества?

Как ни странно, отчасти с тем же. Не было бы запретов на порнографию и преследования ее, если бы не было тяги к ней. Более того, обычно запреты и негодование общества и институций сопрягаются с увлечением и тайным любованием личностей, составляющих это общество и образующих эти институции. Все индивиды вместе могут воевать с ней, а многие (пусть и не каждый) в отдельности в тиши предаваться ей. Христианская церковь всегда и везде выступала как враг порнографии, но рассадником и уж во всяком случае потребителем ее часто были именно церковные и монастырские обители. В повести Михаила Кузмина «Крылья» есть итальянский каноник Мори, введенный в нее из реальности прямо под своим именем, «коренастый и краснощекий, несмотря на свои 65 лет, веселый, упрямый и ограниченно-поучительный». Когда он, подобрав сутану, лазал по лестнице своей библиотеки, герой повести, Ваня Смуров, заметил, что рядом с житиями святых стоит Анакреон.

«— Конфискованная книга, — объяснил каноник, заметив удивленный взгляд Вани и убирая подальше небольшой иллюстрированный томик Анакреона. — Здесь много конфискованных у моих духовных детей книг. Мне они не могут принести вреда».

(Кузмин 1992: 146,ср. 83–84)

Известно, что Сталин, вводивший для подданных строжайшую аскетическую мораль, сам-то обожал смотреть порнофильмы и отряжал для их добывания на Западе специального эмиссара.

Очень часто порнография бывала поводом для преследования вольнолюбивых писателей и художников. Им вменялось в вину прегрешение против веры, позже — оскорбление нравственности, развращение молодежи, насаждение вредных и чуждых ценностей.

Два русских писателя-эмигранта попытались дать определение порнографии — Владислав Ходасевич в 1932 г. и Владимир Набоков в 1958. Оба по практической надобности. Один — чтобы отвергнуть упрек в том, что он якобы не отметил в своей рецензии на одно произведение его порнографичность, тогда как, по мнению рецензента, ее не было. Другой — чтобы отвергнуть возможный упрек в порнографичности «Лолиты», который он предвидел.

Само слово «порнография» было введено в конце XVIII века французом Ретифом де ля Бретон для осуждающего описания проституции. Он назвал «Порнографом» (т. е. описанием или описателем грязи) свою книгу «размышлений порядочного человека о безнравственности проституции». Но тогдашнее общество восприняло сам сюжет книги как неприличный, и с тех пор вошло в обычай называть неприличные изображения сексуального характера как «порнографические».

С конца прошлого века (1893 г.) начались старания запретить обращение порнографических изделий международными конвенциями (такие заключались в 1910, 1923). В 1929 г. Лига Наций учредила комиссию, названную «Международное соглашение о подавлении циркуляции непристойных публикаций и торговли ими». Комиссия инициировала исследования проблемы. В 1960 г. Конгресс США учредил «Комиссию по Вредным Печатным и Изобразительным Материалам». Вывод этой комиссии был, что вопрос требует дальнейших непредубежденных исследований. В 1967 г. Конгресс создал еще одну комиссию — «Комиссию по Непристойностям и Порнографии». Комиссия заказала ученым изучить вопрос и объективно выяснить, наконец, вредна порнография или нет. И, конечно, определить, что сюда следует включать.