могу иногда снять ее. Кстати, у вас болит поясница.
— Радикулит, — сказал Коля без особого интереса. — Профессиональная болезнь научных работников, от вечного перетаскивания аппаратуры. Да еще натрясло в машине.
— А давайте снимем боль?
— Массаж? — Коля засмущался. — Спасибо, у меня всегда с собой анальгин.
— Да не притронусь я к вам, экий вы… словно девица!
— Внушение, значит, — догадался Коля. — Не верю я в эти штучки.
— Знаете старый анекдот? «Это такси? — Да. — А почему без шашечек? — Так вам нужны шашечки или вам нужно ехать?»
Степанида Петровна споро махала рукой и словно бы цепляла что-то в воздухе, вытягивала из колиной поясницы какие-то хрусткие чувствительные нити.
— Но я же все равно не верю! — повторил он с отчаянием.
— Вам нужны шашечки, Коля, — засмеялась Степанида Петровна. — Все! Можете двигаться.
Коля пошевелился. В спине, где-то внутри, слегка пекло, как после легкого горчичника. Боли не было.
— И все равно, — сказал он тяжелым голосом страстотерпца, — этого не может быть!
Петух клокотнул с одобрением и уважительно рассмотрел Колю сперва одним, потом другим глазом…
Пили чай с медом. Насупившийся Коля приналег на душистое лакомство. Поясницу и впрямь отпустило — верь не верь.
На ночь хозяйка постелила ему в клети. От подушки пахло сонными травами. Но заснуть не пришлось. Сперва мысли мешали. Потом начало дергать зуб, все сильней и сильней. От меда, что ли.
Коля кряхтел, вертелся, принял любимый анальгин в двойной дозе. Наконец, сел на крыльце под луной, постанывая и раскачиваясь.
— Что случилось? — Степанида Петровна склонилась над ним. — Почему ж не разбудили? Ах, зубы. Бедный сластена. Вот здесь, справа, вверху.
Привычно поводя рукой над больным местом, она откашлялась и забормотала чужим, странным голосом:… подон, лодон, сукман…
— Что это? — пролепетал Коля испуганно.
— Тихо! Ведьмин счет. — Она рассмеялась и ушла.
Зуб не болел.
Ошарашенный Коля сидел на ступенечке, облитой призрачным лунным светом. Черной стеной высился недалекий лес. Из темноты, от дуба, что-то выкатилось тенью, покружило возле опушки, остановилось. Вроде бы куст. Или пенек? Дифракция, — подумал он успокоительно. — То есть аберрация. В общем, обман зрения. Иллюзия. Да, да, иллюзия и обман.
Все, что происходит на свете, должно иметь четкую трактовку. В действиях Степаниды Петровны не прослеживалось теоретической базы. Следовательно, это была мистика. Мистику Коля не уважал.
Спина, конечно, прошла сама по себе. Совпадение. А зуб — зуб перестал болеть потому, что раздражение кончилось. Повторись оно — заболит снова. Чтобы развеять старухино мракобесие, Коля прокрался на кухню, достал с полки мед, зачерпнул ложку, другую…
Эффекта долго не было. Потом рвануло. Сразу в полную силу. Со стоном Коля рухнул на свое ложе.
Промучился он до свету. Когда в доме запахло оладьями, вышел, мрачно держась за щеку.
— Доброе утро! — окликнула его с кухни хозяйка. — А я уже в росе купалась. День-то какой!
Мне бы ваши заботы, угрюмо подумал Коля. А вслух сказал:
— Я поехал. Спасибо за приют…
— Да как же так, — всполошилась Степанида Петровна, — вы хоть позавтракайте, все уже на столе!
— Не могу, — промычал Коля, — мне бы до врача добраться.
— Опять? — удивилась она. — Но вы же не за ту щеку держитесь, у вас справа болело! Ах, Коля, как вы запустили зубы, врач необходим, но боль-то зачем терпеть, давайте я…
— Нет уж! — ощетинился Коля. — Потерплю. Без ваших донов-лодонов.
Степанида Петровна всплеснула руками.
— Ну простите меня, пошутила я. Где-то вычитала, — она сделала круглые глаза, — сукман, дукман, левурда… Страшно?
Коля шутки не принял. Попрощался сухо.
— Что ж, — вздохнув, она протянула испачканную в муке руку. — Я уважаю вас, Коля. Вы как… как Муций Сцевола.
Коля потупился.
Только бы добраться до города. С острой болью примут без предварительной записи. Он представил себе все, что будет, и содрогнулся. — Ничего, ничего, — шептал он, не попадая ключом в замок зажигания. — Зато все как положено.
Машина бойко дернула. Боль резанула во всю челюсть.
— В-ведьма! — взвыл Коля. — Окопались тут!..
На толстом корне под дубом колесо подскочило, глухо стукнула передняя подвеска…
…и не выпуская из рук кнутовища, Никола свалился с телеги на поросшую травой обочину.
Сел, ошалело помотал головой. — Не иначе, стало быть, амортизаторы прохудились, — сказал он, сильно удивился на такие свои непонятные слова и совсем пришел в себя. Хватился за пазуху — деньги на месте. Лошадь стояла невдалеке, виновато поглядывала на хозяина: ладно, мол, с кем не бывает, поехали. Деревня-то — вон она.
В густых сумерках что-то мохнатое, вроде клок сена, закружило с мяуканьем по опушке, метнулось туда-сюда, встало пеньком, притихло.
— Оборотень, — умилился Никола. — Дома, стало быть, слава те господи. — Он перекрестился, встал. Спина совсем не болела. Зато ныл зуб, спасу нет. Ничего, зубы для Степаниды — раз плюнуть.
По избам начали вздувать лучину. Совсем близко приветливо теплилось затянутое бычьим пузырем Степанидино окошко.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀
№ 8
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Герман Гессе
Финал доктора Кнельге
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Немецкий писатель Герман Гессе (1877–1962), проживший большую часть своей долгой жизни в Швейцарии, пользуется в нашей стране заслуженным признанием. Правда, для «Химии и жизни» это имя не совсем обычно. Можно ли назвать Гессе фантастом! Пожалуй, — хотя бы потому, что действие «Игры в бисер», главного произведения писателя, перенесено в далекое будущее. Новелла, которую мы публикуем, внешне более реалистична; ее герой — современник автора. А ее тема, как ни странно, оказывается даже актуальней, чем семьдесят лет назад, когда она была написана. Маленький рассказ Гессе посвящен тому самому увлечению неофициальными, если можно так выразиться, методами сохранения здоровья, которое в наши дни приняло чуть ли не эпидемический характер. Но, может быть, нынешний ажиотаж, нередко порождаемый желанием не отстать от века, был бы куда умеренней, если бы поклонники парамедицины знали, как все это старо!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Г-н доктор Кнельге, бывший преподаватель гимназии, рано вышел на пенсию, занимался на досуге филологией и, вероятно, никогда не имел бы ничего общего с вегетарианцами и вегетарианством, если бы не приступы астмы и ревматические боли, побудившие его как-то раз испробовать растительную диету. Успех был настолько очевиден, что с тех пор скромный ученый каждый год ездил на два-три месяца в какой-нибудь вегетарианский санаторий, по большей части на юг, и там, несмотря на свою неприязнь ко всему экстравагантному, сблизился с представителями кругов, которым в общем-то мало симпатизировал;