Читать интересную книгу Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Николай Японский

Отслужили вечерню, причем пение было вполне правильное, хотя одноголосное; сказано поучение; узнано состояние Церкви. Всего крещено здесь семь, но христиан в Кёото 21, — все из других мест; из коренных жителей Кёото ныне есть крещенный только один молодой человек, да слушают учение человека три. На молитву в субботу и воскресенье собираются не более человек десяти. Словом, Церковь эта еще в самом зародыше, и поможет ли Господь ей возрасти — Ему Одному известно! — Другие здесь очень опередили нас: у конгрегационалов (Кумиайквай), у которых здесь великолепное учебное заведение, из жителей Кёото уже 500 христиан («а в Оосака», — прибавил при сем о. Оно, сам столь малоплодный в Оосака, — «у них 2000 христиан), у Ицциквай (пресвитериане и баптисты) тоже есть христиане, у католиков тоже много, хотя они не сказывают, сколько». —

Наши христиане просили здесь проповеди для язычников: обещано — по окончании Собора в Оосака; ныне же нам с о. Оно нужно очень торопиться, чтобы успеть взглянуть на другие Церкви, и поэтому мы по окончании разговора о состоянии Церкви, приняв заранее приготовленное угощение обедом со стороны христиан, распрощались с ними, и в одиннадцать часов ночи были уже в Оосака. Здесь я нашел письмо из Токио от о. Глебова со вложением пасквиля на Семинарию, Женскую школу и Миссию, напечатанного в виде жалобы ко всем поднебесным господам на несправедливый якобы суд вышедшим из Семинарии — ученикам, поднимавшими бунт. О. Сергий уверен, что никакого перелезанья чрез забор на двор Женской школы со стороны оклеветанных четырех учеников не было и что это — наглая ложь, измышленная негодяями вроде Андрея Накакоодзи.

17/29 июня 1892. Среда.

Оосака. Химедзи.

Юноше жизненное дело рисуется еще вдали и, по состоянию духа юноши, в розовом свете: то идеал жизни: муж видит дело пред собой и уже наложил на него руку, но он еще полон сил и потому надеется справиться с делом; оно для него задача жизни: старик чувствует уже недостаток сил, а дело между тем все растет и растет пред ним, ему и конца не видно, и потому для старика жизнь — труд без отдыха: у старца силы иссякли, а дело как будто не начато еще — так со мною; удручает это старца скорбию, и жизнь для него тягость, разрешиться от которой он желает. Счастлив юноша, если идеал его не мираж, спокоен муж и бодр, если уверен, что задача его — дело почтенное у Бога, не тягостен старика труд, ибо знает умудренный опытом и верою старик, что приставит Бог к сему труду новых бодрых и сильных деятелей, и старец не с скорбью отчаяния взирает на развалину своих сил, а с светлою скорбью смирения, что не мог ничего доброго сделать в сем мире. Таковы были размышления мои, когда я вчера под дождем переходил одну гору и в ливень стоял под сосной над обрывом в клокочущий ручей…

Во втором часу ночи отправились с о. Оно из Оосака и в шесть часов были в Химедзи. На станции встретил катихизатор Яков Ивата; в церковном доме нашли его жену, христианина Владимира и Марину — жену Матфея, христианина; отслужили вечерню, причем, вся Церковь пела, и преплохо, исключая некоторых мест по нотам, все — наобум. По окончании службы, во время которой еще крайне расстроено было расположение духа самым быстрым и невнятным чтением Ивата, не исправлявшееся, несмотря на мои замечания, так что я вынужден был, наконец, взять у него книгу и отдать о. Оно, со словами: «Читайте сами, катихизатор не может», — я не нашел духу говорить поучение, тем более, что пришло два–три язычника, — кому говорить? и о чем? Владимиру и Марине? Или двум язычникам? — Взял я метрику и в ней увидел, что крещено здесь десять, налицо же христиан ныне пять — два видных мною и три, не могших прийти по делам; прочие в разброде по разным местам. Слушателей, говорил Ивата, десять, «а сколько надежных?» — «Человека три». Вот и все состояние Церкви — больше и узнавать нечего. А лет восемь здесь проповедь! Горько и обидно стало за Церковь, за ничегонеделанье катихизаторов и бесполезную трату на их содержание, а хотел я тотчас же уехать отсюда, но кое–как поборол свое гневно–дрянное расположение духа, восстановил несколько душевное равновесие и вечером с собравшимися до числа четырех христианами беседовал как должно. Предложил им вопрос: «Оставить ли в Химедзи катихизатора? Или перевести его в другое, более обещающее, что по христианину в год, место, например, в Накацу, Куруме и подобное?» Если они хотят, чтобы катихизатор остался здесь, то пусть помогают ему в распространении Церкви — это прямой их долг, по Слову Божию, свидетельствующему, что в начальной Церкви все верующие проповедуют, как Акила— Прискилла и подобные; если обещают помогать, то есть собирать слушателей для катихизатора и сами говорить о Христе сколько могут, то катихизатор пусть остается здесь, если нет — лучше всего его перевести в другое место, где тоже их братия — еще язычествующие — ждут проповеди. Христиане вместе с катихизатором рассыпались в уверениях, что теперь, не как прежде, есть большая надежда на успех проповеди, и христиане заверили, что непременно будут помогать катихизатору; почему обещано им оставить здесь катихизатора и после Собора. Касательно пения, советовал я прислать в Женскую школу на Суругадай на полгода жену Ивата, у которой отличный голос и видна большая способность к пению — в полгода отлично научились бы петь, или же, когда здесь прибудет христиан, можно будет прислать им из Миссии месяца на три учителя пения. Катихизатор Ивата родом отсюда; отец и мать его еще язычники, и не думают обращаться в христианство; так–то, значит, смотрят на катихизаторство, как на одно из средств добывать себе средства к жизни и для того позволяют детям играть роль верующих и даже прочно верующих.

18/30 июня 1892. Четверг.

Химедзи.

С половины восьмого отслужили обедницу, причем Лукина, жена катихизатора Ивата, отчасти помогаемая другими, пела недурно, — оказывается, что от покойного катихизатора Марка Камеда понаучилась петь; муж ее совсем плох по этой части; сказано поучение. Потом посещены христиане: плохой бондарь (Матфей), слесарь, уклонившийся к производству карандашечных трубочек и прочих мелочей, да кузнец лошадиных подков, — вот и вся Церковь Химедзи; первые два — беднота непокрытая, у последнего в доме не был: родители его не любят христианства, так чтобы не раздражить их. Потом прошли мимо башни «тенсюдай», столь красивой издали, да и вблизи; Хидеёси строил здешнюю крепость и башню — это было его владение, отвоеванное им у Мори. Зашли к старику — отцу катихизатора Якова и просидели часа полтора; старик и жена его к вере совсем глухи — только смеются, когда заговоришь о ней; так обратили разговор на старые, дореформенные времена, — и старик рассказал много интересного, как например, князь Химедзи, Сакай Утано Ками (15 ман коку, фудай) лет за десять до прихода в Японию Перри и Путятина распорол себе брюхо, подавши Сёогону представление, что нужно крепче затворить Японию для иностранцев; подал же по поводу того, что тогдашний заправитель Тородзию, князь Эциденно Ками, владетель Хамамацу (6 ман коку) благоволительно обошелся с одним иностранным судном, забредшими в Симоду; вследствие кровавого протеста Утано Ками, он был отставлен от должности и переведен на другое, низшее княжество — в Акита (Утано Ками, будучи тридцати лет, казнил себя. Так строго при сёгунах были распределены все службы и занятия! Коли ты не участвуешь в правлении, так не смей и мысли иметь о нем, а знай свое дело только; захотел же перескочить свою оградку — слово молвить в неподведомой тебе области, так умри, — salto mortale! Как теперешнее противоположно тому!).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});