В это беспокойное время полнолуния многие жители города видели несущееся нечто, что тащило по брусчатке тело мертвого грешника, бывшего когда-то праведником. Неудивительно, что после той ночи дом терпимости потерял больше половины своих клиентов.
***
Посреди ночи раздался душераздирающий крик, от которого кровь стыла в жилах. От него я и проснулась. Все еще пытаясь отдышаться и прийти в себя, взглядом нашла Вана. Он сидел на расстеленном на полу одеяле и пораженно смотрел на меня своими хризолитовыми глазами. И я поняла, кричала я. Осознание накрыло удушающей волной. Кто-то умрет. Я была в этом уверена. Сегодня ночью мне снова придется петь скорбную песнь.
Блок спал раньше на три весны. Я надеялась больше никогда не чувствовать смерть и страдания. Как наивно для плакальщицы. Я обхватила колени руками и оперлась на них подбородком. Теперь сон еще долго ко мне не придет.
— Дана, что случилось? — Малыш был сильно взволнован. Хорошо, что пока не боялся меня. Другие в ужасе от моего крика бежали как можно дальше.
— Кто-то умрет сегодня. Я уверена.
— Кто?
— Не знаю Ваня, я никогда не знаю этого до момента смерти.
— А после?
— А после я вижу их смерть, боль и страдания, но помочь не могу, только проводить их души в другой мир песней.
— Ты поешь? — он удивленно посмотрел на меня.
— Да, но ты не услышишь.
— Почему? — обиженно спросил Малыш. Я отпустила колени и спустила ноги с кровати. Ван тут же подсел ближе, скрестив свои ноги перед собой, и в ожидании уставился на меня. Прям любознательное дите.
— Потому что мои песни слышит только умирающий, и больше никто.
— Когда я умру, я тоже услышу твою песню? — меня прошиб холодный пот. Только не это. Я больше не хочу оплакивать друзей.
— Нет, Ван, ты не умрешь. По крайней мере, пока. И про песни я даже слышать не хочу.
Мы замолчали. Говорить больше не хотелось. Как же я ненавижу ожидание чьей-то смерти. Ужаснее этого, для меня не было ничего. Знать, что кто-то, не подозревающий ни о чем, сегодня лишится жизни, и я ничем не могла ему помочь, ведь не знала, над кем простерла свои костлявые руки дама с косой. Это чувство сродни с отчаянием, только намного сильнее.
Ванюша почувствовал мое состояние. Он подполз поближе и положил свою голову мне на колени, при этом крепко обняв их руками. Я была ему благодарна за это. Никто раньше не рисковал подходить ко мне после крика банши. Мое мрачное и скорбное настроение распространялось на таны вокруг. Никто не решался нарушить мое молчание или коснуться меня. И только сейчас я понимаю, насколько мне не хватало дружеского плеча в такие моменты.
Спасибо, тебе, неизвестный воин, что подарил мне моего ненормального Малыша.
Началось. Нежно поглаживая своего друга по бело-пепельным волосам, слегка спутанным ото сна, и чувствуя его спокойное, равномерное дыхание, я начала свою песнь.
Услышь мою песнь, уходящий.
Покой свой душою прими.
Голос мой, для всех вещий,
Поможет тебе отойти.
Солнце жизни твоей заходит,
Но прекрасен закат твой.
Смерть твоя рядом бродит,
И зовет моя песнь за собой.
Ты услышь меня, незнакомец.
Будь готов принять судьбу.
Тебя призвал к себе Всеотец.
Для тебя свою песнь пою.
Вместе с последними словами пришло долгожданное облегчение. Душа ушла ко Всезнающим. Груз отчаяния спал. Я тяжело вздохнула, все закончилось.
— Красивая песня.
— Какая песня, Малыш? — он повернул голову так, чтоб его лицо смотрело на мое.
— Которую ты пела. Я слушал ее, и мне становилось так хорошо и легко-легко.
Не могу в это поверить! Он услышал песню банши. Невозможно. Если только…
— Ваня, как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит, тебе плохо? — я лихорадочно начала ощупывать его, заглядывать в глаза и даже рубашку стянула, он, на удивление, не сопротивлялся. Темень знает что! Он был в порядке. Да и душа умершего уже ушла, а этот вроде с душой пока. Я ничего не понимала.
— А ты точно слышал песню? Может, приснилось?
— Услышь меня, уходящий. Покой свой душою прими. Голос мой для…
— Все-все, поняла. Ты слышал, но как?
— Как? Ну я уши не закрывал, а ты достаточно громко пела.
Я в прострации. Мало того, что это недоразумение меня не испугалось, так еще и песни мои слышит. Нет, он однозначно что-то уникальное или ненормальное. Или и то, и другое.
— Знаешь, а я банши.
— Правда? — и только живой интерес, никакого ужаса и паники. Горгулья разорви меня! Где ж ты жил все это время, в подвале?
А ужаса я ждала от него по одной простой и довольно древней причине. Около четырехсот пятидесяти весен назад нас, банши, заклеймили нежитью и приписали нам массовые убийства. Дескать, мы ради прихоти народ сотнями положить можем. А то, что этот народ воюет и сам себя вырезает, никого не волновало. Дошло до того, что наш крик расценивался как проклятие смерти. Будто мы сами кричим, когда нам вздумается, и убиваем того, кого захотим. Никто больше не верил, что мы лишь предсказываем смерть и оплакиваем умерших.
Как следствие массового безумия, нас начали целенаправленно истреблять. Тогда-то я и вкусила жизнь в бегах. К счастью, эльфы, что светлые, что темные, не страдали суеверием, а почитали великих плакальщиц. Были еще водные народы, дриады и драконы, кто не поверил в чушь, что несли люди, орки, тролли и вампиры. Хотя, кто слушал вампиров, их самих нещадно вырезали. Были и те, кто просто избегал нас, например, гномы и оборотни. Многие племена воинов также сохраняли нейтралитет. А вот маги свирепствовали. Именно из-за них нас так мало осталось. Меня как раз отряд таких фанатиков преследовал, когда глава тайной разведки Хрустальных лесов в засаде сидел. Я, если честно, вообще ничего не помню, до того момента как очнулась во дворце светлых. Мне рассказали, что один сильный некромант меня темной молнией по голове приложил. А принес мое бессознательное тело именно глава разведки, который этих самых магов и спровадил с эльфийской территории. Первое время я даже не знала, что я такое. Просто Баск блок поставил, и я жила как обычный человек с огромной продолжительностью жизни. Спустя весен эдак десять Светлый Владыка обновить блок забыл. Ну и начались мои мрачные будни. Тогда-то я и узнала, что я такое, и чем мне это грозит. А грозило, ни много ни мало, смертью, причем моей. Вот и ошивалась я у эльфов довольно часто. Уходила, проблемы находила и назад в эльфийские кусты, под рясу Владыки. Вот и сейчас путь держала все в те же кусты.
* * *
Рассвет. Можно подниматься и приводить себя в порядок. Ах да, на коленях белокурая голова. Прислушалась, спит. Ладно, итак всю ночь со мной возился. Пусть поспит, можно еще ват побездельничать. Только вот ноги бессовестно затекли. Раздался стук в дверь. Ну и как прикажете мне открывать? Я, между прочим, в одной рубахе до колен была, на которых беспробудно дрых тяжеленный маг. Стук повторился. Ладно, скромностью никогда не отличалась.
— Входите, — ручка опустилась, а дверь не шелохнулась. Еще одна попытка привила к полному игнорированию того, кто снаружи, наглой дверью.
— Заперто, — раздалось с той стороны от деревянной упрямицы. Знаю, что заперто, сама приложила к этому руку.
— Я открыть не могу, — и ведь не соврала.
Недовольное фырканье, возня за дверью и вуаля, в проеме стоит одетый с влажными волосами, похоже, только после ванных процедур, Алкай. Рубашка липнет к еще влажному телу, очерчивая сбитые, рельефные мускулы и узкую талию. Я растерянно посмотрела на него, а он не менее удивленно на меня, и никто не двигался.
— Я это… Помешал? — легкий румянец на щеках. Не знай я ситуацию, решила бы, что это он после ванны распарился.
— Он спит, не помешал. Я его посреди ночи случайно разбудила, кошмар приснился. Он меня успокаивал, — Вот чего оправдываюсь? Голос и так позорно срывается.