Читать интересную книгу Салам тебе, Далгат! (сборник) - Алиса Ганиева

Эти люди долго снились Чусу Абдулле в кошмарах. Когда он вернулся к себе, в горы, то сделал из своего дома приют для нуждающихся. Нищих и голодных в те годы было много. В специальной комнате спали бродяги, в комнатах по углам сидели приживалы и приживалки. Бабушка со своими матерью и сестрами целыми днями работала в поле, чтобы прокормить ораву голодных странников. Да и потом, когда она вышла замуж и жила в Гунибе, в ее в доме постоянно кто-то останавливался, ночевал или кормился. И сейчас, если кто оказывается в Гунибе и не знает, куда ему податься, рано или поздно оказывается там – в доме, где в сундуках хранятся чохто и платья позапрошлого столетия. Никому уже, кроме музеев, не нужные.

2010

Про ясли и зрелища

В детстве я ходила в гунибский ясли-сад, и мне там очень нравилось. Но, переехав в Махачкалу, я пошла в ужасный детский садик со страшной воспитательницей. Помню, как оказалась там в самый первый раз и как мне указали на шкафчик с изображением улитки, а затем повели познакомиться с детьми, которые сидели полукругом на зеленых стульчиках. Но знакомства никакого не вышло, потому что я тогда еще не говорила на русском и в садике все время молчала. Из-за этого воспитательница Нелли Михайловна стала меня постоянно третировать, ругать и обзывать нехорошими словами. Честно говоря, мне сейчас сложно вспомнить ход своих на тот момент «нерусских» мыслей. Помню, что прекрасно всё понимала, но отвечать не могла. Впрочем, через месяц хождения в детский сад я уже прекрасно говорила, но на утренниках мне недоставалось даже самой маленькой роли. Когда планировалось какое-нибудь выступление, воспитательница раздавала «слова» всем, кроме меня. Иногда, правда, я пела в хоре. Солировала девочка Аня Жужлева. На Новый год Аня всегда бывала Снегурочкой и плясала «ковырялку» вместе с Дедом Морозом. «Ковырялкой» мы называли танцевальный элемент лезгинки, когда складываешь руки на поясе и выделываешь па ногами. Еще у Ани были такие длинные волосы, о каких я мечтала. Меня ведь всегда подстригали под мальчишку или брили налысо.

Несколько раз я сама выучивала длинные стихотворения и декламировала их на утренниках. И когда я выходила на середину зала, чтобы читать, Нелли Михайловна все время пыталась меня остановить. Ей не хотелось, чтобы я выступала.

Была, правда, и другая воспитательница, по имени Зумрут Джапарбековна. Она ничем особенным не выделялась, но по крайней мере не ругала меня. Во время тихого часа, когда она сменяла Нелли Михайловну, я не могла уснуть от радости. Впрочем, уснуть при Нелли Михайловне тоже не получалось. Она заставляла всех детей обязательно лежать «на левом бочку», сложив ладони под головой. Поза была очень неудобная, ладони затекали, так что я все равно засыпала, как хотела: на животе, засунув руку под подушку. Но если воспитательница замечала, что я сплю не так, как положено, она будила меня, шлепала и заставляла принять нужную позу, а потом еще жаловалась моим родителям.

Вечерами Зумруд Джапарбековна читала нам что-нибудь из толстой хрестоматии, пожевывая связку дешевых жемчужных нитей. Порой, когда мы были уже в старшей группе, Зумруд Джапарбековна отдавала мне книгу и заставляла читать вслух остальным детям. А сама отдыхала. Дети удивлялись, что я могу читать быстро, как взрослая, и это несколько повышало мой статус. Правда, потом девочка Джахара толкала меня в спину и говорила, что тоже умеет читать. Она и вправду умела, но очень медленно и по слогам.

В школе, в младших классах, все продолжилось в том же духе. Я хотела выступать, а мне никогда не давали слов. И я снова, как в детском саду, выучивала стихи сама и декламировала их «вне программы». И так до пятого класса.

А в гунибском ясли-садике мне, повторяю, нравилось. Одно из четверостиший, которое мы там учили на аварском, я до сих пор помню наизусть. Единственным человеком, которого я боялась, был Салах: он гонялся за детьми и швырялся камнями. Он был юродивый лет двадцати, родом, кажется, из селения Салта. В Гунибе ведь не было коренного населения.

После того как в 1859 году пленили имама Шамиля, жителей старого Гуниба выселили, а на новом месте, на склоне горы построили крепость, церковь, пороховой склад, штаб конной милиции. В семье коменданта крепости, уже упомянутого генерала Комарова, родилась будущая писательница Ольга Форш. Я как раз жила на улице Ольги Форш с родителями матери. А из церкви сделали кинотеатр, и там крутили индийские фильмы.

Народ в Гунибе живет пестрый. Дома все говорят на своих родных диалектах, а на улице – на общем, гунибском. У детей – свой язык, у взрослых – свой. Не знаю, почему так сложилось. В детстве я говорила на «гунибском», но теперь уже подзабыла. А к семи годам я объяснялась на аварском даже хуже, чем сейчас. Словарь у меня был бедный, но соседки приглашали меня к себе, чтобы я переводила им мексиканские сериалы. Мои неловкие аварские пересказы пользовались большим успехом, соседки много смеялись.

Дедушкин дом располагался на перепутье, и прохожие часто заходили к нему на чай или обед. Поэтому в комнатах всегда было много народу. За домом стоял коровник, а от крыльца, с которого все село видно как на ладони, спускался террасный огород, где стояли ульи и туалет.

В древнем аварском доме туалет отделялся от жилой комнаты завесой и представлял собой отверстие, закрытое деревянной крышкой. Там же стоял кувшин с водой для подмывания, а также совок и мешок с золой. Человеческие отходы каждый раз засыпались золой, которая абсорбировала неприятный запах и превращала фекалии в сухое удобрение. Это удобрение затем собиралось в мешки и развозилось на ослах в поля. Теперь в горах Дагестана таких вот экологически чистых туалетов остается все меньше. Повсеместно проводят канализацию, и отбросы стекают в реки.

Однажды я нашла в сельском бабушкином туалете груду листочков из книги. И стала читать. Речь там шла о какой-то Марии, которая сбежала из тюрьмы с загадочным молодым человеком, а потом родила, а потом в кого-то влюбилась. В общем, сплошной сериал. Потом я узнала от Муськи, моей подружки, что она тоже читала роман про Марию. Муська вообще любила читать романы. Она была старше меня на год. Утром она вставала вместе с сестрами и мыла полы, мела двор, полола грядки, кормила кур… И так целый день. В комнаты девочки совсем не заходили, а жили в пристройке, чтобы не напачкать в чистых комнатах. И в куклы тоже не играли, чтобы ненароком их не сломать и не помять им платья. Так что женские романы были справедливым вознаграждением. Теперь Муська вышла замуж и гордится, что у нее на кухне есть блендер.

В Гунибе всегда жили на дачный манер. Колхоза там не было и полевых работ не велось, зато от дворянского военного духового оркестра остались музыкальные инструменты. Поэтому на майдане каждую неделю устраивались концерты.

Дагестанские села очень хороши для проведения зрелищных мероприятий. Раньше города и села строились скученно, как один большой многоэтажный замок с родовыми кварталами и башнями. Улочки отделялись друг от друга каменными арками, а плоские крыши одних домов становилась дворами тех, что выше. Дома во многих старинных селах построены так крепко, что стоят с XIV, а то и с XIII века в неизменном виде.

Вернее, не стоят, а стояли. За последнее столетие многих жителей переселили, кто-то уехал добровольно. Без людей древние постройки разрушаются, а подогнать к ним стройматериалы для восстановления невозможно из-за плотной застройки. Напротив Чоха, на самой вершине горы расположено живописное, а теперь опустевшее селение Гамсутль. Раньше это была многолюдная природная крепость, на двух тамошних возвышенностях до сих пор стоят дома в свое время конкурировавших между собой ханов. А теперь в Гамсутле осталось всего два человека. Это пожилые мужчина и женщина, которые живут в разных конца села и даже не общаются друг с другом из-за какой-то давней мелкой ссоры. Периодически они берут каждый своих ослов и спускаются в Чох за продуктами.

Но я говорила о зрелищах. Раньше многоярусное село играло роль амфитеатра, а сельская площадь – роль сцены. Периодически на этой сцене под открытым небом проходили народные спектакли, в которых действовали маски: уздени, беки и прочие. Причем театральные сражения разворачивались не только на площади, но и на крышах домов, а зрители активно участвовали в действии. Кое-где в селах до недавнего времени еще существовали народные театры, по крайней мере, мои бабушка и дедушка успели даже кого-то сыграть.

В советское время сельчане, и в том числе гунибцы, обожали гастроли махачкалинского Аварского театра. Спектакли обычно проходили в клубе, народу набиралась тьма. Пару раз я была в современном Аварском театре. Если на улице холодно, то люди набиваются в зал в тулупах и в шапках. На руках кричат грудные дети, кто-то громко разговаривает по телефону, кто-то ест! В общем, зрители ведут себя так, как будто находятся на улице и смотрят уличное представление. В Аварском театре играет пожилая русская актриса. В детстве ее удочерили аварцы, и она прекрасно владеет языком, хорошо произносит все горловые звуки. Встречают ее на «ура».