— Спасибо, — быстро ответила Илука, — но я…
Но граф уже поднялся, взял ее за руку и потянул за собой.
— А теперь слушайте, Илука, — сказал он. — Нам надо многое сказать друг другу — и вам, и мне. Но сейчас я должен ехать на скачки. Я хочу, чтобы вы остались, осмотрели дом, погуляли в саду, отдохнули, пока я вернусь.
— Но… я думаю, что я… Мне лучше уехать… — с трудом выговорила Илука.
— Вы действительно думаете, что я вам это позволю? — спросил он. — Я собираюсь стать вашим покровителем, чтобы вы снова не попали в какую-то трудную ситуацию.
Илука посмотрела на него неверящим взглядом.
И когда она пыталась подобрать подходящие снова, он поддел пальцем ее подбородок и повернул к себе.
Он посмотрел ей в глаза, а потом случилось самое невероятное, во что она просто не могла поверить, — он поцеловал ее.
Илуку еще никогда не целовали, и она понятия не имела, что это такое. Будто берут в плен и даже нечего пытаться убежать.
Она была безмерно удивлена и поражена.
Потом она сказала себе, что должна сопротивляться, но вдруг почувствовала, как будто молния пронзила ее тело.
Она испытывала странное возбуждение, почти такое же, как во время танца. Казалось, ее сердце поет, музыка исходит из самых его глубин, и Илука чувствовала — подобное происходит и с графом. Они замерли, точно оба слушали музыку, льющуюся из их сердец.
Внутри у нее все пело и с дрожью прорывалось наружу. Похоже, то же самое испытывал и граф.
Сейчас соединялись не только их губы. Целуясь, они словно впитывали в себя друг друга.
Ощущение было таким потрясающим и возвышенным, что граф поднял голову и посмотрел на Илуку, а она устремила на него огромные глаза, кроме которых, казалось, больше ничего не было на маленьком нежном личике.
Илука хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Ну теперь вы понимаете? — спросил он. — Мы поговорим об этом, когда я вернусь. А пока, пожалуйста, займите себя сами.
С этими словами он вышел, закрыв за собой дверь.
Илука не могла двигаться. Она замерла там, где граф Лэвенхэм оставил ее, сердце девушки бешено колотилось, и дрожь пробирала ее как никогда.
Случившееся сейчас было продолжением вчерашнего — чувств, которые нахлынули на нее в цыганском танце. Она тогда воплотила в движении поиск любви.
Это чувство затопило Илуку, поглотило, она утонула в нем, как в сладком сне. Девушка села на диван, закрыв лицо руками.
Она не знала, как долго сидела, не отнимая рук и не поднимая головы.
Потом, радуясь, что ее сердце успокоилось и стучит как обычно и восторг, сжимавший горло и грудь, исчез, Илука велела себе обратиться к реальности и попытаться быть разумной.
Она отбросила чувства, пробужденные графом, и попробовала мыслить четко и ясно.
Заявление графа о покровительстве повергло бы ее мать в неподдельный ужас. Стало быть, и самой ей следует точно так же отнестись к его заявлению.
В памяти всплыли слова мистера Арчера: Люсиль Гэнимед потеряла своего «покровителя», и это одна из причин, почему она согласилась поехать развлекать графа Лэвенхэма.
Илука не совсем понимала суть слова «покровитель».
Она смутно помнила давний разговор отца с матерью.
Отец не знал, что дочь слушает, и рассказывал жене:
— Мадам Вестрис крепко встала на ноги, потому что ей покровительствует один из самых богатых мужчин в Лондоне.
— А я думала, она замужем, — заметила миссис Кэмптон.
— У них раздельное имущество, — ответил полковник. — С точки зрения Люси Вестрис — самый наилучший вариант.
— Не могу понять, почему любовные дела подобных женщин так тебя интересуют, дорогой, — проговорила миссис Кэмптон, а муж рассмеялся:
— Если ты ревнуешь, любовь моя, то для этого нет оснований. Я просто рассказываю клубные сплетни. Мы здесь узнаем новости недельной или месячной давности.
По отцовскому тону Илука поняла: он снова сожалеет об их бедности, из-за которой семья не может больше времени проводить в Лондоне, на скачках, которые он обожал.
А мать, словно размышляя о том же, обняла его за шею и сказала:
— О, дорогой, как бы я хотела оказаться богатой наследницей!
— А окажись ты ею, ты бы вышла замуж за какого-нибудь графа, — рассмеялся полковник. — И мне тебя не видать. Я люблю мою дорогую жену такой, какая она есть. А деньги не самое главное, зато мы счастливы.
— Конечно, конечно, — согласилась миссис Кэмптон.
Обнявшись, они ушли, не вспомнив об Илуке, читавшей на широком подоконнике за занавеской и слышавшей каждое слово родителей.
Тогда девочка, конечно, не раздумывала долго над услышанным, но теперь-то хорошо поняла, что граф собирается ей предложить.
Но больше всего ее испугало не это, а собственная ее реакция на поцелуй.
«Я должна уехать! — подумала она в панике. — Как я могу остаться и разрешить ему узнать, что его поцелуй вознес меня на вершину горы, где, кажется, я танцую танец страсти?»
Илука подумала, что точнее невозможно выразить ее нынешнее состояние.
Но разбуженные чувства жгли, словно солнце, словно пламя цыганского костра, вздымающееся все выше и выше рядом с ним, с графом Лэвенхэмом!
"Я должна уехать!»
Она повторяла эти слова, будто заклиная себя.
Илука поднялась с дивана, но неодолимое желание остаться и ждать возвращения графа со скачек, говорить с ним, заставило ее снова сесть. Ей хотелось — о ужас! — чтобы он снова поцеловал ее и она бы еще раз почувствовала его губы на своих губах.
«Наверное, я сошла с ума, — сказала себе Илука. — Ну что, что бы мама могла обо мне сейчас подумать?»
Девушка пересекла комнату, подошла к окну — оно выходило на озеро и парк.
Перед главным входом стояло несколько фаэтонов, и Илука догадалась, что экипажи ждали графа и его друзей, собравшихся на скачки.
Она видела, как джентльмены вышли из дома, остановились на ступеньках, потом к ним подошел хозяин, в шляпе, надетой слегка набок. Его начищенные ботинки сверкали, контрастируя с плотно облегающими панталонами цвета шампанского.
Он сел в первый фаэтон, и один из приятелей забрался рядом.
Грум занял свое место сзади, граф тронул лошадей, и по тому, как он это сделал, Илука поняла, что он прекрасно справляется с ролью кучера.
В другие экипажи уселись прочие гости, а кто не захотел ехать в фаэтонах, отправились в роскошных двуколках.
Илука наблюдала за ними, пока кавалькада не скрылась за густыми кронами дубов. Потом тихонько вздохнула и пошла к себе в спальню.
Она понимала: ей будет очень трудно отсюда уехать, не только потому, что она никогда раньше не путешествовала одна, а потому, что сердце ее рвалось остаться.