Читать интересную книгу Такой нежный покойник - Тамара Кандала

В открытую дверь ворвалась Вера.

Дальнейшее вспоминалось чёрно-белыми вспышками.

Он, абсолютно голый, пытающийся унять беснующуюся Веру, орущую матом, рвущую в клочья Корино платье, выхваченное из шкафа. Выламывающую дужки солнцезащитных очков, попавшихся под руку, и втаптывающую в гостиничный палас разбитые вдребезги стёкла, как если бы это были не невинные пластиковые кругляшки, а поверженное тело их владелицы. Пустая бутылка от вина, которой Вера метила в Кору, угодила в телевизор, включившийся от этого и предъявивший беззвучную картинку эстрадного концерта с нелепо открывающей рот вечной Аллой Пугачёвой…

И Кора. По-прежнему закутанная в простыню, она прислонилась с сомнамбулическим видом к балконному косяку и очень медленно и тщательно счищала кожу с яблока огромным кухонным ножом, взятым накануне для этой цели (более под ходящего не нашлось) в ресторанной кухне. На безобразную сцену она даже глаз не подняла.

– Ну что, гадина! – Вера вошла в раж. – Думаешь, твоя взяла? Не-е-т. Он без меня ничто. Без семьи, без своего сына, без моего отца, – вопила она. – Он и тебя может себе позволить только потому, что есть мы. Иначе на что бы он тебя содержал? Дарил машины? Оплачивал гостиницы?

– Послушай, Лю, – всё с тем же сомнамбулическим видом сказала Кора, закончив чистить яблоко, длинная спираль кожуры которого упала наконец на пол. – Ты мне говорил, что твоя жена интеллигентная женщина. Почему же она ведёт себя как кухаркина дочь? – Говоря это, она, чуть заметно поведя плечами, позволила распустившейся простыне сползти с тела и упасть белым непорочным облаком к её ногам. Переступив через неё, Кора, нагло нагая, с распущенными, змеящимися по плечам и спине волосами, грациозно, как большая кошка, пересекла комнату и царственно опустилась в обитое красным бархатом огромное гостиничное кресло. Устроившись в нём с ногами, она смачно откусила от очищенного яблока и лучезарно улыбнулась.

В этот момент Лёшка явно увидел, что от её тела исходит какое-то потустороннее голубоватое свечение (оказавшееся на самом деле отсветом телевизионного экрана), и подумал, что Вера наверняка сочтёт его за ведьминское. Он и сам до конца не был уверен в его происхождении.

– И объясни ей, пожалуйста, – продолжала Кора низким и каким-то напряжённо-бестрепетным голосом, – что её припадок ни на кого тут впечатления не производит. Пусть держит себя в руках, иначе я вызову милицию и скажу, что ко мне ворвалась хулиганка. И ещё объясни, что в нашей с тобой жизни от неё ничего не зависит. И от её папы тоже.

* * *

Потом Кора говорила, что ей тоже мало что запомнилось из этой сцены и что в стрессовых ситуациях она впадает в какое-то потустороннее состояние и за себя не отвечает.

Тем не менее нож она аккуратно положила на низкий журнальный столик и даже, как показалось Лёше, слегка пододвинула его по направлению к Вере.

Вера, наблюдавшая за всеми этими действиями как загипнотизированная, наконец очнулась:

– Сучка не захочет – кобель не вскочит! – Всегда умевшая держать себя на людях, она полностью потеряла над собой контроль. Демонстративное спокойствие Коры действовало на неё, как красная тряпка на быка.

– Очень мило, – откликнулась Кора.

– Скажи ей, – повернулась Вера к Лёшке, который, обхватив голову руками, раскачивался на диване, как от страшной зубной боли. – Скажи, что говоришь мне каждую ночь в постели! Как ты не можешь без меня жить! Обходиться без моего тела! Как я тебе необходима как женщина!

– Вера! Окстись! Это же стыдно, – простонал Лёшка.

– Стыдно?! – взвилась Вера. – А приползать ко мне каждую ночь под одеяло – это не стыдно? Уверять, что у тебя только на меня и стоит, – это не стыдно?! – сорвалась Вера на визг.

В ответ Кора издала горлом какой-то особо презрительный ядовито-гнусный смешок, приведший Веру в состояние полной невменяемости. Она вдруг увидела всю сцену как в увеличенном зеркале – их, бесстыжих любовников, голыми, нагло издевающимися над ней, женой и матерью, ещё не остывшими от своих безобразных сексуальных игрищ, заговорщиками, уверенными в своей безнаказанности. И себя – оскорблённую, униженную, преданную всеми. Она тем самым «глубоким женским инстинктом», о котором так любят говорить всяческие психоаналотерапевты и модные женские журналы (сама когда-то приложила к тому руку), понимала, что всё происходящее в данный момент – не в её пользу.

Всё дальнейшее Лёше вспоминалось как в замедленной киносъёмке. Вера, схватившая нож. Кора, следящая за ней всё с той же потусторонней улыбкой и не сделавшая даже движения в сторону. И их одновременный бросок: Вера с ножом на Кору – и Лёшка, отпустивший наконец свою несчастную голову, между ними.

Он в этот момент повиновался скорее мышечной реакции своего организма, чем разуму. Конвульсия. Неконтролируемый выброс адреналина. Говорят, разум в такие моменты отключается за недостатком реактивности. Иначе, конечно, Лёшка бы не схватился за лезвие ножа голыми руками.

Кровь брызнула из располосованной до сухожилий ладони, как из перерезанного горла барана. Он ничего не почувствовал, только услышал, как они обе закричали.

Потом Кора в ванной обмывала и обматывала ему гостиничным полотенцем руку. Помогала натянуть джинсы прямо на голое тело – трусы где-то затерялись, искать их было недосуг – и, нервно дёргая молнию, прихватила клок волос с лобка. Он ничем помочь не мог, так как другая рука тоже была порезана, хоть и не так сильно, – её перевязали Лёшкиным носовым платком.

Когда они вышли из ванной (Кора наконец прикрыла наготу халатиком), Вера лежала ничком на постели, ещё тёплой от их тел, и рыдала, сотрясаясь всем телом.

– Будь добр, разберись со своей женой, – сказала Кора и вышла на балкон.

Лёшка присел на край кровати, не очень понимая, что ему должно в этой ситуации делать. Вера продолжала всхлипывать, как ребёнок, не желающий успокаиваться ни за какие коврижки. Он положил свою забинтованную руку ей на спину, пытаясь погладить, и даже через толстый слой полотенца чувствовал, как содрогается тело под рукой.

– Вера, пожалуйста… Успокойся.

Она подняла голову, вид у неё был жалкий – распухшее от слёз лицо, красный хлюпающий нос и чёрные подтёки от расплывшегося макияжа вокруг глаз. У Лёшки защемило сердце от жалости. Вера, оглядевшись и осознав, что они одни в номере, бросилась ему на шею:

– Уведи меня отсюда!

– Я… Мы должны поговорить.

– Только не здесь. Мы поговорим дома. – Вера понимала, что сейчас самым главным было увести его отсюда, от этой голой ведьмы, в присутствии которой он теряет всякий разум. – Ты не забыл, что тебя ждут Тима с Галей?

– Как ты узнала, – сообразил наконец удивиться Лёшка Вериной осведомлённости.

– Это неважно. – Только потом он узнал, что она наняла одного их коллег своего отца, из местных органов, чтобы тот проследил за мужем. Тому это ничего не стоило, тем более что и сам отель находился под их пристальным наблюдением – в нём останавливалось много иностранцев. – Ты же знаешь, всё, что касается тебя, я чувствую сердцем. – Она заглядывала ему в глаза, гладила волосы и, кусая губы, сдерживала рыдания. Потом помогла надеть рубашку, застегнула на ней пуговицы. – Тебе немедленно надо в больницу. Посмотри, полотенце уже мокрое насквозь от крови.

Он вдруг почувствовал страшную слабость (видимо, от потери крови, сообразил он) и нестерпимую боль в правой руке и подумал, что, если перерезано сухожилие, он может лишиться возможности писать.

Вера, обняв за плечи, как тяжелобольного, нуждавшегося в посторонней помощи, чтобы передвигаться, вела его к выходу.

– Я не могу уйти, – остановился он уже перед самой дверью.

– Ты должен, – твёрдо сказала Вера. – Ты мужчина, муж и отец – у тебя в жизни есть обязательства.

В этот момент в комнату с балкона вошла Кора и, увидев повисшую на Лёшкиной шее Веру, шепчущую ему что-то на ухо, остановилась как вкопанная, скрестив руки на груди.

Заметив Кору, Вера отпустила Лёшкину шею, решительно открыла дверь в коридор и потащила его туда за рукав.

– Ты понимаешь, что уходишь навсегда? Что делаешь выбор? – Голос Коры на этот раз звенел от напряжения, сомнамбулическое состояние сменилось на абсолютно трезвую решимость.

– Ко! Умоляю, – взмолился Лёшка. – Дай мне её увести. Подожди до завтра.

Кора в ответ только отрицательно покачала головой:

– Уводят тебя, а не наоборот.

– Он мой муж и отец наших детей. Больной сын в нём нуждается. – Вера наконец тоже взяла себя в руки. – А ты собирай объедки с других столов.

Кора обречённо наблюдала, как Вера чуть ли не силой выталкивала Лёшку из номера.

– Я вернусь, – отчаянно выдохнул Лёшка уже за порогом. – Завтра…

В коридоре они наткнулись на официанта, катящего столик с ужином.