Я чувствовал себя скованным.
Взобрался на один из стульев стойки бара и заказал у брюнетки за стойкой оранжад.
В помещении находилось несколько военнослужащих в мундирах сухопутных войск, люфтваффе, ВМС. Пять или шесть человек носили форму СС.
Офицеры и прочие военные разговаривали друг с другом поразительно раскрепощенно.
Никого из Зонтхофена я не заметил.
Я спросил официантку:
– Скажите мне, пожалуйста, фрейлейн, здесь есть кто-либо в форме НАПОЛА?
– Здесь несколько залов, – ответила она. – Возможно, они находятся в другой части здания.
У меня не было никакого желания вникать в этот вопрос более глубоко, и я спустился со своего насеста, поблагодарив ее. Но без оплаты, потому что здесь не платят.
В поле моего зрения попала блондинка, которая просматривала какие-то журналы, сидя за небольшим круглым столиком. Она была самим совершенством – фигурой, лицом и зубками, – если не считать одного недостатка, который я заметил сразу: ее глаза были цвета голубого фарфора, но почти без всякого выражения.
Я подошел к ней:
– Добрый вечер, фрейлейн. Надеюсь, не помешаю. Я заскучал в баре. Разговаривать с официанткой не особо увлекательно.
Она взглянула на меня и улыбнулась:
– Вы, должно быть, здесь новичок. Только новичок бывает столь предупредительным в разговоре с девушкой. И столь вежливым. Но садитесь, пожалуйста.
Я сел в соседнее кресло. Она положила журнал на стол.
– Вы приехали сегодня?
– Да, из Баварии, в полдень. – Я наклонился к ней. – Простите. Как ужасно с моей стороны, что я не представился. Меня зовут Петер Нойман, я учусь в Зонтхофене.
Она ответила с чуть ироничной улыбкой:
– Лотта Пфлинген. Для вас – Лизалотта.
– Скажите мне, фрейлейн… Лизалотта, надеюсь, вы мне позволите вас так называть – вы так очаровательны, добры и внимательны. Вы не раскроете бедному невежественному новичку тайны этого места? Что здесь происходит? Я имею в виду вообще. Конечно, речь идет не о генетической стороне дела, но…
– Но вам до смерти хочется знать, как мы все попадаем в постель, согласно национал-социалистическим правилам? – прервала она меня, вновь улыбаясь.
Ее слова меня сильно смутили. Должно быть, я покраснел.
– Я не это имел в виду. Мне хочется знать, как организован Шмалленог.
Она стала серьезней.
– Знаю об этом не больше чем вы. Сама здесь только три дня. Можете быть абсолютно уверены, что, если бы я находилась здесь несколько дольше, мы бы не разговаривали друг с другом в данный момент. Возможно, меня бы уже… заказали! Могу сообщить лишь то, что мы, то есть, понимаете, девушки, живем в общих комнатах на шесть или двенадцать постелей. За нами смотрят «юнгмедельфюреринен» (Jungmädelführerinnen – функционеры Союза немецких девушек, ответственные за 150 других девушек. – Ред.) из БДМ. Выбранные девушки… исключаются из списка обитательниц спальни и перемещаются в другое отделение, имеющее дело с правовыми вопросами брачного союза и, конечно, с будущими детьми, которых он может произвести. Потому что мы должны помнить, для чего мы здесь, – тихо закончила она, глядя в сторону. – Странный долг, который требует страна, не правда ли?
Я покачал головой и поднялся.
– Все это слишком сложно для нашего понимания. Потанцуем?
Она кивнула в знак согласия, и мы вышли на танцевальное пространство.
По радио играли блюз или что-то в этом роде. Лоб девушки приблизился к моим губам, и я чувствовал аромат духов, исходивший от ее светлых локонов.
– На самом деле все это очень глупо выглядит, – вздохнула она.
– Мы могли бы встретиться обычным способом на вечеринке и стать добрыми друзьями без обязательного условия разделить постель.
Я крепко держал ее вблизи себя. Мы медленно танцевали среди других пар.
– Вы действительно полагаете, что встреча парня и девушки в обычном порядке так уж сильно отличается? – спросил я. – Если не лицемерить, то я думаю, это одно и то же. После первоначальных нескольких минут мужчина оценивает свою жертву, а женщина готова ею стать при условии, что за это будет заплачена определенная цена и что мужчина соблюдает правила игры или моральный кодекс, если вам угодно.
Она пожала плечами.
– Чего говорить об этом? Я уверена, что вы правы. Это лучший способ поведения. Во всяком случае, вы мне нравитесь, – прошептала она мне в ухо. – Не буду спрашивать, нравлюсь ли я вам. Вы меня выбрали. Надеюсь, не просто от скуки.
Я не ответил. Как бы то ни было, музыка прекратила играть, и мы вернулись на свои места.
После танца мы долго сидели рядом и непринужденно болтали о разном.
Около полуночи она посмотрела на часы и предложила:
– Не пойти ли нам к тебе? Мне надоела эта музыка, болтовня и шум. А тебе?
Улыбнувшись, я согласился.
Мы поднялись, и я вдруг почувствовал себя ребенком, которого ведут за руку. И все же я проехал несколько сотен километров просто для того, чтобы продемонстрировать свою мужскую состоятельность.
Перед тем как подняться на второй этаж здания, предназначенный для этой цели, я кое-что вспомнил.
– Кажется, нам нужно сначала проштамповать наши карты. Так написано на памятке, которую мне вручили.
Теперь настала очередь Лизалотты покраснеть.
Выполнив эту необходимую формальность, похожую на некий брак-экспресс, – мы пошли в мою комнату.
Когда мы взбирались по лестнице, я вдруг вспомнил о Бригитте. Но вслед за этим пришло убеждение, что я прибыл в горы Ротхаргебирге не для забавы, но для служения своей стране.
Как только мы вошли в комнату, Лотта небрежно сбросила жакет и села на кровать, скрестив ноги.
– Вот и я, герр Петер Нойман. Машина для производства детей в вашем распоряжении. – Ее смех прозвучал фальшиво. – Ты не думаешь о том, как ужасен бизнес по продаже женского тела в качестве инструмента деторождения?
Я сел рядом.
– Успокойся, Лизалотта. Ты не торгуешь телом. Ты предоставляешь его Германии, а это уже другой вопрос.
Я погладил ее по голове. Потом моя рука скользнула к ее плечам, перебирая локоны густых светлых волос, и переместилась далее по телу.
Она отдавалась мне с какой-то отчаянной решимостью. Но у меня не было чувства, что она принадлежит мне полностью и без остатка. Лотта не отводила от меня взгляда, в выражении ее лица запечатлелся вызов. Только по истечении некоторого времени, когда уже невозможно было сдерживаться, она действительно позволила себе предаться естественному влечению.
Позднее, когда она прижалась ко мне, я поместил ее голову в изгиб своей руки.
– Петер, как ты думаешь, если у нас будет сын, он будет похож на нас?
– Сын или дочь, Лотта. Мне хотелось бы, чтобы у нее были твои глаза, ротик, волосы… Ну, и что-то от меня. Чтобы ты всегда помнила своего Петера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});