Читать интересную книгу Полиция памяти - Огава Ёко

— Странно, да?

— Да нет, — сказал он. — Не странно.

— То есть это даже не мысли. Так, обрывки случайных фантазий. Как недоеденный торт, забытый на кухне…

Я прислушалась, но R ничего не ответил. И я снова поднесла воронку к губам.

— И что же мне делать с его остатками? Доесть самой, выбросить или скормить собакам? Вот, даже крем на торте — белый, как снег. И едва я подумаю об этом, как мысли о торте превращаются в мысли о сне… Ну разве не странно?

— Вовсе нет, — наконец отозвался он. — Все это — движения твоего сердца. Какими бы пустотами и пещерами его ни изъело, пока оно еще живо, оно пытается что-нибудь чувствовать.

— Я сразу представляю кухонный стол, на нем — кусочек бисквита, просыпанный сахар, измазанная кремом вилка. И весь этот стол для меня превращается в сон. Не в том смысле, что мне хочется спать. Просто сама эта картина обретает очертания сна. А я продолжаю думать, как же мне поступить с этими остатками. Доесть? Выкинуть в мусор? Или таки скормить собакам?

— И что же ты решаешь в итоге?

— Ничего. Просто думаю об этом, и все. Иногда хочу схватить этот кусочек и просто заснуть. Но тут же боюсь, что из этого сна я могу уже не вернуться… Так он и остается, никем не доеденный. Кусок торта из мыслей о снеге.

Сколь хитроумно старик ни придумывал это устройство, труба осталась просто трубой. Малейший изгиб резины, неверный наклон воронки — и голос собеседника сразу же отдалялся. И тогда кричи не кричи — бесполезно, дело не в громкости. Наклонившись к воронке, я напрягла губы сильнее и произнесла так внятно, чтобы слова долетели наверняка:

— В детстве я была зачарована миром спящих. Все представляла, что уж там-то наверняка нет ни домашних заданий, ни безвкусной еды, ни упражнений по органу, ни боли, ни унижений, ни слез… А в восемь лет хотела сбежать из дома. Уже и забыла почему. Скорее всего, из-за ерунды — то ли контрольную завалила, то ли единственная в классе не могла крутануться на турнике, что-то такое. В общем, решила убежать от всех и спрятаться там, в мире спящих.

— Какой грандиозный план для восьмилетней!

— Осуществила я этот план в воскресенье, когда родители уехали к друзьям на свадьбу. А нянька лежала в больнице с операцией на желчном пузыре. Я стащила из отцовского стола пузырек с таблетками — давно заметила, как он принимал по одной каждый вечер перед тем, как заснуть. Сколько тогда выпила я — не помню. Но старалась заглотить, сколько смогу. Может, четыре, а может, пять… От воды, которой их запивала, раздулся живот, а в горле першило, так что больше в меня уже просто не влезло. Но уже очень скоро начала клевать носом. И стала проваливаться в сон, радуясь, что вот наконец-то я убегу в мир спящих и больше сюда не вернусь…

— И что же было потом? — осторожно уточнил R.

— Да ничего! То есть заснуть-то я заснула. Но никакого мира там не было. Сплошная тьма, кромешная и бескрайняя… Хотя нет, и это описание не подходит. Там не было даже тьмы. Вообще ничего — ни воздуха, ни звука, ни силы тяжести. Ни даже меня самой. Полное, все пожирающее Му[9]… А потом смотрю — вокруг меня уже снова вечер. Озираюсь и думаю: сколько же я спала — дней пять, месяц, год? Увидела окна в лучах заката. И как-то сразу поняла, что это — вечер все того же воскресенья. Родители, вернувшись из гостей, так и не догадались, что я проспала весь день. Они были очень веселые и все хотели, чтобы я попробовала баумкухен[10], которым их угостили на свадьбе.

— И тебе, такой маленькой, не стало плохо от таблеток?

— Наоборот, я так выспалась, что не знала, куда энергию девать. Так что весь мой план провалился. Скорее всего, это вообще было не снотворное, а какие-нибудь витамины. И ни в какой другой мир я не попала. Точь-в-точь как снег, который выбросили в море.

Ночь стала глубже, а мои пальцы, сжимавшие воронку, совсем закоченели. Печка рядом со мной еле теплилась — видно, кончился керосин.

— А кстати! Хотите послушать через трубу, как идет снег?

Я встала, открыла окно. Снаружи оказалось не так уж и холодно — лишь чуть-чуть закололо щеки. До самого окна длины трубы не хватало. Я вытянула ее насколько могла и повернула воронку, чтобы R мог услышать, как танцуют снежинки. Лишь на миг они закружились вихрем, едва я открыла окно, и тут же продолжили падать медленно и бесконечно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну, как? — спросила я. Снег, залетая в комнату, оседал на моих волосах.

— О, да… Я слышу. Слышу, как падает снег! — пробормотал он, и его голос тут же поглотила ночная тьма.

14

А еще через три дня выпустили старика. Вечером я, как всегда, отправилась на прогулку, по пути заглянула на паром — и нашла его там, распростертого на диване в каюте первого класса, которую он давно уже переделал под спальню.

— Вы вернулись? Когда?! — вскричала я, упав перед диваном на колени и вцепившись в стариковское одеяло.

— Сегодня утром, — отозвался он хрипло и как-то безжизненно. Скулы его заросли щетиной, губы запеклись, лицо посерело.

— Слава богам! Как же я рада, что вы уцелели! — бормотала я, поглаживая кончиками пальцев его щеки и волосы.

— Прости, что тебя всполошил.

— Ах, это не важно! Главное — как вы? Просто ужас как ослабли… Точно не ранены? Может, лучше отвезти вас в больницу?

— Нет-нет… Все в порядке. Ран никаких. Просто немного устал, отлежусь — и все пройдет.

— Уверены? Ах да, вы же голодный… Сейчас что-нибудь приготовлю. Подождите, я быстро! — сказала я и потрепала его по руке под одеялом.

За несколько дней, пока его не было на пароме, еда в холодильнике потеряла всякую свежесть. Но привередничать было не время. Из всех овощей, какие нашла, я сварганила суп. Заварила чай. Затем помогла старику сесть в постели, повязала ему вокруг шеи салфетку и накормила с ложечки супом.

После третьей ложки он немного ожил, и я начала задавать вопросы.

— Так что же они с вами делали?

— Не волнуйся. Про убежище им ничего не известно. По крайней мере, за это я спокоен. Сейчас они полностью сосредоточились на поиске беглецов.

— Беглецов?

— Да, в конце прошлого месяца несколько человек бежали с острова неведомо куда. Уплыли ночью на каком-то катерке из гавани под маяком. Видимо, чтобы не попасться в лапы Тайной полиции.

— Но как им это удалось? Я думала, на острове не осталось ни одной лодки, которая может плавать. С их исчезновения прошло уже столько лет! Вот и ваш паром не может плавать, так ведь? А если какая-то и осталась, никто на острове все равно не помнит, как с ней обращаться…

— А вот и нет! Те, кто уцелел после зачисток, помнят всё. Как рычит двигатель. Как пахнет бензин. Как пляшут волны за бортом в открытом море…

Прикрыв губы салфеткой, висевшей у него на груди, он откашлялся и продолжал:

— Среди них явно был то ли судовой механик, то ли помощник капитана — в общем, кто-то связанный с мореплаванием. Поэтому они и смогли совершить немыслимое — бежать с острова по морю. До сих пор все только и думали, где и как на острове лучше спрятаться. А о том, что с острова можно уплыть, не приходило в голову никому. Даже Тайную полицию застали врасплох!

— И они заподозрили, что это вы им помогали?

— В том числе… Хотя, похоже, они взяли всех, кто когда-то хоть что-то смыслил в судовых механизмах. О чем только у меня не выспрашивали! Показывали фотографии каких-то неизвестных людей, снимали отпечатки пальцев, заставляли вспомнить все, чем я занимался последние несколько месяцев. О личном досмотре даже не говорю… Очень продуманная машина дознания, я даже поразился. Но про убежище я им не сказал ни слова. Да и их, кроме беглецов, больше ничего не интересовало. Может, подозревать меня в чем-либо еще им было просто некогда?

Я помешала в тарелке суп, выудила со дна кусочки моркови и сельдерея, скормила ему. При каждом глотке он смущенно кивал, будто извиняясь за причиненные неудобства.

— Но какой же это кошмар — так издеваться над людьми, которые вообще ни при чем!