Читать интересную книгу Страсть Исава. Гастрософский дневник - Курт Брахарц

После обеда по дороге заметил дождевики (Lycoperdon perlatum), собрал и вечером, поджарив немного, приправив и добавив взбитых желтков, съел. Вкусом напоминало мозги в омлете.

Коллега как-то рассказал, что скверно и сильно отравился, попробовав из любопытства кусочек высушенного «сатанинского гриба» (Boletus Satanas). Я пошутил, что если уж пробовать из любопытства, так лучше красный мухомор (Amanita muscaria), однако он, как оказалось, ничего не слышал о галлюциногенном действии красных мухоморов.

Во время городского праздника я, как обычно, был за границей – правда, всего лишь в Мюнхене (по замечанию Крайского, «это уже не Австрия, но еще не Германия»). Ел в заведении «У золотой монетки» на Тюркенштрассе. Там хорошая домашняя югославская кухня: салат с бобами, «заспикада са ньокама», на десерт «устипцы», к этому «плавац» и затем кофе, который там упорно называли «югославское эспрессо», – едва ли кто другой так упорно не желает ничего делать «по-турецки».

«Королевская радость»: последний раз заказал вполне конкретные спагетти, принесли что-то с «коцце», а на мою жалобу официантка ответила тоном глубокого убеждения: «У нас это так и называется». Впрочем, эти снетки из Боделе были великолепны.

Возвращаясь к третьей поездке за трюфелями: в этом году белые трюфеля стоили уже 100 тысяч лир за сто граммов (по субботам еще дороже – самый дорогой день). В «Фальконе антико» в Асти я видел, как официант, будто бутылку шампанского, церемонно оборачивал салфеткой жестянку с кока-колой, перед тем как нести ее к столу. В «Локанда аль Чентро» в Гальо-Гринцане было по-прежнему дорого, изысканно, но уже не так уютно, как в последний раз. В «Энотеке Кавур»[144] мы пили неплохие «Бароло» и «Неббиоло», а напоследок выпили местной минералки, настолько отвратительной, что она разом испортила все впечатление от обеда.

В Рапалло, плетясь домой ночью – само собой, иллюминированной, – я как-то забрел в один бар и, глянув мельком на стойку, вдруг спросил себя: это галлюцинация или в самом деле только что видел шеренгу крошечных голов Гитлера? В самом деле, при внимательном рассмотрении оказалось, что на полке выстроилась шеренга голов, вернее, наполненных ликером «Самбуко» бутылочек в форме голов Гитлера, Муссолини и – вероятно, для равновесия – Мао Цзэдуна. Я купил парочку, чтобы сфотографировать, а потом спрятал в самый нижний ящик стола – настолько эти бутылобюсты показались мне отвратительными. Владелец бара, однако, протянул мне их с выражением совершенной невозмутимости на лице.

Сыворотка, эссенция молока. (Чистейшей воды миф: стоило бы говорить «материнская сыворотка» вместо «материнского молока».)

Мы ели дешевые мидии от «Гешвиндта» в Санкт-Галлене, и Ингрид вдруг сказала: «Посмотри-ка сюда!» В одной ее мидии, в складке плоти у самого края раковины, оказался маленький, мертвый, красный вареный рачок. Мы оба совсем недавно и спокойно ели раков, но вид этого крошечного трупика, полузакопанного в бледное слизистое тело, с торчащими наружу лапками, лишил нас всякого аппетита. Потому мы решили как следует присматриваться к остальным мидиям, то бишь переворачивать их, перед тем как съесть. Мы нашли еще добрую дюжину рачков, – несомненно, перед тем мы съели их немало.

Без всякого представления о возможном содержимом я открыл банку произведенного в Иокогаме продукта под названием «Яки-чикува», попробовал обнаружившиеся под крышкой мягкие белые сверточки, – и в моей памяти сразу всплыл летний вечер на пирсе в Истборне. Мы там покупали приблизительно то же самое под названием «морские палочки» – это был прессованный в поленца рыбный фарш с крахмалом и яичным порошком. К этим «морским палочкам» явно были подмешаны креветочные отходы. На этикетке банки значилось по-английски что-то вроде: мясо рыбы «saurtde argtrophanes» (ESO). Я подумал: возможно, это научное наименование рыбы. «Saurtde» – это точно не по-английски. Купил я эту банку в китайской лавчонке у рынка. Меня там немало позабавили ряды надписей, и вполне на первый взгляд понятных («Авалон» и «Морские крекеры»), и совершенно нечитабельных, – целая куча неизвестных лакомств, экзотических, поражающих воображение, ожидающих своих первопроходцев-любителей. Эти китайские магазинчики – Мекка для гурмана-новатора. А если кто-нибудь все же усомнится, китайцы объяснят – вне всякого сомнения, во всех подробностях.

Слишком поздно я купил полезнейший путеводитель – фальтеровский «Вена: как ее есть». В Вене я хорошо, хотя дорого поел в «Золотом воробье», посредственно и дешево в «Погребке Маттиаса» (рыбный суп был очень хорош, с большими кусочками карпа, вегетарианский гуляш безвкусен, а шницель из дичи – просто несъедобен) и откровенно плохо в «Таи» (по собственной вине – каким дураком нужно быть, чтобы заказывать там утиную печенку; я ведь видел, что ее достают из пятикилограммового куля с мороженым полуфабрикатом). В «Макдоналдсе» я поел именно так, как и ожидал там поесть. Лучше всего было в «Хутте»: биохлеб, сыр и домашний сливовый шнапс. И только уже перед самым отъездом я стал читать про то, где мне следовало бы поесть.

Двумя чашками черного кофе и валерианой или мелиссой я могу включить либо полностью отключить свой мозг. И то и другое – наркотики в прежнем, наивном смысле этого слова и обладают теми же свойствами, что и наркотики новые, хотя и слабее их. Кофеин заменяет мне кокаин, а валериана – валиум.

Дешевое австрийское вино, такое плотное и густое, что вкус даже маленького глотка цепляется за язык, лежит на нем, будто камень; плесневелый сыр, воняющий, будто компания забывших сменить носки педерастов; баварская редька… и я после недельного (!) воздержания, витающий в облаках тихого счастья. Если я не был бы так ужасно чувствителен к боли, я бы ради развития самодисциплины каждый день бил бы сам себя по яйцам. (Знаете песенку «У Гитлера одно яйцо лишь было»? Она поется на мотив «Марша реки Квай».[145]) Это помогло бы мне почувствовать разницу между мазохизмом и добровольным потреблением подобных дешевок.

С тех пор как футбольный мяч потерял душу, из всех человеческих вещей душа осталась, пожалуй, только у штопора.

«По всему двору валялись трупы всякой мелкой живности, а в углу лежал осел. Из его шеи торчала ложка – чтобы забредший ненароком прохожий мог отведать гниющего мяса». Этот осел у Лэнгдона Джонса[146] кажется мне уж очень андалузским.

Лия Фляйшман[147] ставит в один ряд немецкую манеру педантично доедать все дочиста и нацистскую полную «утилизацию» мертвых евреев, вплоть до мыла из трупов. В этом сопоставлении есть доля истины. И то и другое – параллельные каналы, сквозь которые изливается наружу одно и то же безумие.

X. Д. в порыве нигилистического вдохновения родил как-то рекламную идею: в Женеве в туалете один жирный кусок блевотины говорит другому: «Ого! Тебе тоже лучше пошлось с горчицей „Лушт“!»

Когда мне было двенадцать, меня оперировали. Меня усыпили эфирным наркозом, и, проваливаясь в забытье, я увидел темный огромный кинозал, где голос из динамиков объявлял: «Раз, два, три…» Сегодня кино настолько вошло в мою плоть и кровь, что фильмы мне снятся.

Раньше я видел обыкновенные сны. Я пытался убежать, но никак не мог двинуться с места, а преследующий меня все приближался; я летал, меня плющила, в меня вливалась огромная грязная толпа. Но уже год или два все сны, которые я помню, были как картинка из жизни. Это было как кино без названия, имен режиссера и актеров и всегда цветное. Вчерашней ночью, например, я увидел себя гроссмейстером, нанятым английской разведкой разгадывать шифры. Я работал в здании, приплывшем в мой сон из «Уикенда Остермана»[148] Сэма Пекинпы, и думал о том, что моего шахматного умения обманывать, предугадать соперника здесь недостаточно, и предчувствовал, что все эти заговоры, в центре которых я оказался, меня в конце концов погубят. Фон Плотс, особенно интриговавший против меня, был чрезвычайно похож на Смайли. Чтобы обмануть русских и показать, что я работаю совсем один, мне приходилось включать все лампы.

Какое это все имеет отношение к «Страсти Исава»? Я совершенно уверен, что усиленным сновидением последних двух-трех недель я обязан врачеванию своей печени чаем с тысячелистником, мякотью артишока и прочими растительно-лекарственными добавками. Сны, оказывается, происходят от печени, а не от мозга. Я вычитал у гомеопата Джаапа Хюберса, что печень наша и побуждает нас видеть красочные картины, оттуда и приходят наши цветные сны (заметьте, прочитал я об этом после того, как подумал про связь своих снов с тысячелистником). И это еще не все: согласно Хюберсу, в печени коренятся и наша творческая и жизненная силы, и даже мировоззрение. Когда учитель отчитывает ребенка за то, что тот не работает, а, играя, малюет в тетрадке, – это действует как удар по печени. Вообще, следовало бы собрать статистику связи рака печени с творческими способностями. Влияние же на сон обмена веществ и проветривания комнаты – дело мелкое и индивидуальное.